Читать интересную книгу Неизвестные солдаты, кн.1, 2 - Владимир Успенский

– А что смотреть, всяко живут: одни хорошо, другие плохо, – невнятно произнес сержант, жуя хлеб.

– По местам! – раздалась команда.

Сашка сунул в карман недоеденную корку. У Кулибабы запрыгали пухлые губы. Неловко держа винтовку за ствол, пододвинулся к амбразуре. Фокин толкнул его в бок, пожалел:

– Куда ты к черту под пули лезешь!? Сядь вот тут на пол. Возьми трубу мою, подержи.

Выглянул в амбразуру, посмотреть, в чем дело. Внизу, недалеко от стены – темна вода Мухавца. Холмский мост с разбитым настилом, с поломанными перилами. Противоположный берег непролазно зарос кустарником, низко склонились над рекой ветлы. Оттуда, из зеленой гущины, вели огонь немцы.

Взгляд Сашки скользнул дальше: постройки госпиталя, черное пожарище на месте дома, в котором жила медицинская сестра Зина. А дерево уцелело, старый дуб, росший как раз возле ее окна. Где она сейчас, Зинуха-толстуха? В подвале, наверно, прячется от стрельбы. Хоть и некрасивая она, и старше лет на восемь, и поворчать любит, а вот привязался к ней Сашка. Не только ночевать ходил, а нет-нет да и забежит среди дня, перебросится парой слов – вроде и жить веселей, и служба легче. Даже ревновать начал, когда узнал, что она получает письма от бывшего своего дружка – демобилизовавшегося сержанта…

Фокин хотел было отойти от амбразуры, но увидел толпу, появившуюся со стороны главного корпуса госпиталя. Шли люди, одетые как-то странно, не по-военному. Только присмотревшись, Сашка понял, что это: от госпиталя к Холмским воротам шла толпа больных в длинных синих халатах, без головных уборов. На некоторых белели свежие повязки. Больных было человек сто, а может, и больше. Сашка подумал: немцы не хотят возиться с ними, пусть, дескать, свои лечат.

– Держите их под прицелом! – крикнул лейтенант. Фокин пожал плечами: «Зачем?»

Больные шли медленно, плотной толпой, поддерживая друг друга. Красноармейцы высовывали головы из укрытий, махали руками: скорей, скорей! Нетерпеливые бросались к воротам, чтобы бежать навстречу, на мост.

Никто не стрелял, ни немцы, ни красноармейцы.

Опередив толпу метров на двадцать, шагал, опираясь на палку, высокий худой человек. Левой рукой придерживал полу халата, не давая ему распахнуться. У него были длинные волосы и очень белое лицо – заметно даже издалека. Сашка решил, что это командир.

Толпа приближалась к мосту. И вдруг по окнам казармы, по красноармейцам у ворот стеганули пулеметные и автоматные очереди. Боец-пограничник, смотревший в амбразуру, опрокинулся навзничь и упал, глухо ударившись затылком об пол. Правую щеку залила кровь.

«Больные» бежали по мосту, из-под халатов мгновенно появились автоматы. Высокий и длинноволосый вытаскивал из карманов гранаты, на бегу бросал их; они черными мячиками летели к воротам.

– Немцы! Огонь! – кричали в казарме.

Сашка целился в длинноволосого, но никак не мог попасть – фашист бежал неровно, скачками, срывался с мушки. Навстречу ему, от ворот, набегали наши. Боясь попасть в своих, Фокин ударил длинной очередью по тем немцам, которые были еще на мосту. По мосту стреляли многие красноармейцы, много фашистов падало там, но Сашке казалось, что все это от его выстрелов.

С Южного острова спешили новые группы немцев, тащили на руках надувные резиновые лодки, спускали их в Мухавец. Но лодки быстро тонули, пробитые пулями, через речку переплыли всего две или три. Солдаты с затонувших лодок барахтались в Мухавце, лезли на берег, цепляясь за кусты. Туда били станковые пулеметы, вода кипела, пузырилась под пулями, и выбраться на берег удавалось лишь одиночкам.

От моста немцы отхлынули, оставив столько трупов, что они в два-три слоя лежали на нешироком настиле, свисали с него. Но большая группа «больных» успела добежать до стен казармы; возле ворот и под аркой красноармейцы встретили их в штыки, туда бросились бойцы с первого этажа. Длинноволосый немец прорвался даже во двор. За ним гнались несколько красноармейцев, хотели взять живьем. Но немец-офицер бежал прытко, прыгая через груды битого кирпича, не оборачиваясь, стрелял назад из пистолета.

У ворот продолжался еще рукопашный бой, а фашисты, поняв, что и эта атака не удалась, открыли огонь из минометов и пушек малых калибров. Снаряды и мины не пробивали толстых стен, но осколки влетали в окна и амбразуры. Спасаясь от них, красноармейцы ложились на пол. В казарме с самого утра то там, то тут возникали пожары, выгорела крыша, во многих казематах остались только черные от копоти стены и балки перекрытий. Казалось бы, чему тут еще гореть? Но и на этот раз снаряды подожгли что-то, по казарме пополз едкий чад. Кулибаба, выпустивший во время атаки все патроны, отложил ненужную теперь малокалиберную винтовку. Посматривал на автомат убитого пограничника и не решался взять. На магазине автомата красной ржавчиной запеклась кровь. Сашка, перехватив его взгляд, спросил строго:

– Носовой платок есть?

Кулибаба достал. Фокин, сосредоточенно морща лоб, протер платком диск, подал автомат красноармейцу.

– Владей, – и, будто оправдываясь, добавил: – Немцы-то, ведь они опять полезут.

Сержант-пограничник отнес вниз убитого товарища. Вернувшись, сел у стены, тупо глядел себе под ноги, хрустел пальцами, вытягивая их поочередно на левой руке. Сказал безразличным, глухим голосом:

– Воды бы попить.

– Я принесу, – услужливо поднялся Кулибаба, жалея сержанта. – Где взять?

Пограничник не ответил, посмотрел мимо него пустыми, невидящими глазами. Сашка пошевелил горячим сухим языком, облизнул потрескавшиеся губы и сказал сердито:

– В Мухавце.

– Немцы на той стороне, как же туда? – удивился Кулибаба.

– А ты думал что? Мороженое тебе сюда подвезут или газировочку? Нету, – развел Фокин короткими руками. – И водопровод сегодня на выходной закрыт.

– А как же быть?

– А вот так: ночи жди. Не ты один, все ждут.

Тем временем треск винтовочных и автоматных выстрелов снова усилился. Несмотря на то что немцы продолжали пускать снаряды и мины, многие красноармейцы встали у своих амбразур.

Десятка два немецких автоматчиков из числа переправившихся через Мухавец прятались теперь по берегу реки, среди трупов и в кустарнике. Наиболее смелые вели огонь по окнам казармы. Вероятно, немецкий командир, руководивший боем возле Холмских ворот, решил воспользоваться тем, что автоматчики находятся близко от стен казармы, поднять их в атаку, подкрепив новыми силами. Казалось, еще один удар – и автоматчики ворвутся в ворота.

Минометный и артиллерийский обстрел постепенно затих. Сашка увидел, как вздрогнул и напрягся смотревший в амбразуру сержант-пограничник.

– Что там такое? – спросил Фокин.

Сержант не ответил, высунулся в амбразуру, насколько позволяли плечи, не замечая цокавших по кирпичам пуль. Из-за корпусов госпиталя снова появились немцы. Они и на этот раз не бежали, развернувшись цепью, в атаку, а шли, разбившись на небольшие группы, и перед каждой группой вели по нескольку женщин. Пестрые летние платья и белые халаты медицинских сестер ярко выделялись среди однообразных мундиров. Некоторых женщин немцы тащили силком, подталкивали сзади, другие шли не сопротивляясь.

Это были жены и дочери командиров и медицинский персонал с Южного острова.

Сашка Фокин охнул, увидев эту картину. Растерялся, как давеча утром: что же делать? Сейчас немцы перейдут мост, соединятся с теми, кто залег возле Мухавца, ворвутся в ворота. За ними – другие.

Сашка глазами разыскал лейтенанта в дальнем углу комнаты и по его лицу понял: командир тоже не знает, как быть. «В штыки… – думал Фокин, глядя на приближавшихся немцев. – Больно много их… И еще подойдут. Повалят нас».

– Бей по задним! По задним бей! – кричал кто-то у соседнего окна.

Сашка прицелился, но в прорезь попадала то темная каска, то голубой платок, и у Фокина не хватало духу нажать спусковой крючок.

Возле моста немцы замешкались: женщины останавливались, бросались в стороны. Их ловили, волокли на руках, оторвав от земли. В казарму долетали крики и плач, которых не могли заглушить даже выстрелы со второго этажа – оттуда били по фашистам, спешившим вдогонку за головной группой.

Маленькая, полная женщина вырвалась вперед, на мост, сдернула с головы белую косынку, махала ею.

– Стреля-а-а-ай! – долетел до слуха Сашки ее крик.

– Зина! – узнал он. Оттолкнув пограничника, втиснулся боком в узкую амбразуру, выставив вперед автомат. – Зина-а-а!

– Стреляйте, товарищи-и-и!

Немец нагнал ее, с размаху ударил по голове прикладом, и в это время Сашка, закрыв глаза, дал по тому месту длинную очередь. Он даже не чувствовал, что нажал спусковой крючок, это вышло само собой, ощутил только, как затрясся в руках автомат. Кончились патроны, а он еще с минуту, наверно, не мог открыть глаз: белым пятном плыло перед ним лицо Зины.

Когда он все-таки посмотрел, наконец, на мост, ее уже не было видно. Из ворот, крича, бежали красноармейцы, выпрыгивали из окон первого этажа, из проломов в стене. Женщины устремились навстречу. Немцы сзади били по ним из автоматов, озлобленные неудачей, расстреливали их. Они падали, некоторые бросались в речку. Их осталось совсем немного, когда зеленая волна красноармейцев докатилась до Мухавца, перехлестнулась на ту сторону. Фашисты повернули назад, к госпиталю.