Читать интересную книгу Неизвестные солдаты, кн.1, 2 - Владимир Успенский

Эта была его последняя отчетливая мысль в этот день, во всяком случае он почему-то запомнил только ее.

Бабочки вдруг разом взвились вверх, будто вспугнутые, Юрий приподнялся, следя за ними, и в эту секунду страшный удар выбил землю из-под его ног, в лицо стегнуло песком, все потемнело, закружилось вокруг; в сумерках раз за разом вспыхивало грохочущее слепящее пламя.

Десять минут пристрелявшиеся немецкие батареи вели беглый огонь по траншеям, десять минут немецкие минометчики засыпали окопы минами. Бесстужев ничего не переживал в эти минуты. Его подбрасывало, хлестало землей, уши ныли от грохота, что-то скрежетало, выло в дыму, в пыли. Он понял – это конец – и спокойно ждал, желая только одного, чтобы снаряд не разорвал его на части, не изуродовал, чтобы его опознали после смерти и сообщили Полине, где он погиб.

А когда резко оборвался грохот и стало невероятно тихо, он не поверил, что жив. Поднялся, шатаясь, вытирая рукавом лицо, залепленные песком глаза. Земля вокруг вся была черная, перепаханная и обугленная.

Над полузасыпанной траншеей, отряхиваясь от песка, поднимались грязные, неузнаваемые люди. Бесстужев услышал протяжный крик, живо обернулся – к окопам быстро двигалась немецкая цепь. За спинами немцев садилось солнце, и поэтому все они были черными, безликими, как призраки. Стреляли, прижав автоматы к животам; по всей их линии точечками вспыхивало множество огоньков. Немцы шли быстрым шагом. Юрий, глядя на них, пятился назад по мелкому ходу сообщения, пятился, зная, что нужно остановиться самому, остановить бойцов, приказать им что-то… Но предпринимать что-либо было уже поздно. От окопов в панике бежали, падая под пулями, красноармейцы соседних рот. Это были приписники из освобожденной недавно Западной Белоруссии, пожилые крестьяне, призванные для трехмесячной подготовки. Красноармейцы-кадровики отступали спокойнее: по ходам сообщений, перебегая среди кустов, не бросали винтовок, стремились укрыться за спасительным пригорком.

Бесстужев бежал вместе со всеми, инстинктивно падая, если вскрикивал кто-нибудь рядом, ужаленный пулей. Его обогнали двое бойцов, волочивших под мышки лейтенанта Алешкина. У Алешкин а запрокинулась назад голова, безжизненно болтались ноги. Из кустов выскочил сержант Мухов, побежал сбоку, отжимая Бесстужев а в лощину, кричал, задыхаясь:

– Наши здесь!

Спрыгнул в какую-то яму. Рядом знакомые лица: Носов, Айрапетян, Чушмин. Еще прыгали сверху, каблуком сапога кто-то рассек ухо. Боль отрезвила Бесстужева, вспыхнула злоба. Встал во весь рост, увидел слева пулемет с вставленной лентой и двух пограничников возле него. Кинулся туда.

– Бей! Что же ты?

– Свои тут! – плачущим голосом закричал пограничник, показывая на мелькающие фигуры. – Наши мешают!

Бесстужев локтем отпихнул его, схватился за теплые рукоятки пулемета, в ярости полыхнул очередью поверх голов набегавших людей. И сразу впереди стало чисто, все попадали, расползаясь в стороны. Бесстужев ударил короткими очередями, поводя ствол вправо и влево, будто слившись с жестко вздрагивающим в его руках пулеметом. Там, куда он стрелял, падали немцы, от этого чувствовал он в себе злобную радость и кричал, сам не замечая того:

– Будем из вас потроха вынать! Будем!

Кончилась лента. Пока второй номер менял ее, Бесстужев глазами охватил все поле. Немцы были уже в их окопах, кое-где в траншеях шел бой, рвались гранаты. Слева перекресток дорог держали еще пограничники. Немцы из занятых траншей пытались бежать на холм, но с железнодорожной насыпи, с фланга, бил по ним пулемет пограничников, не давал им идти в рост, прижимал к земле.

От леса быстро накатывалась вторая цепь немцев, и Юрий, начиная стрелять, подумал, что вторую цепь им никак не остановить.

– Бесстужев, ты? – услышал он над собой голос Захарова.

Майор упал рядом.

– Патронов много?

– Две ленты, – ответил второй номер.

– Голубчик, очень прошу, задержи их! На двадцать минут задержи! – говорил Захаров, заглядывая в лицо Бесстужева. – Я людей соберу. В роще. Потом туда отойдешь. Двадцать минут. Ты постарайся.

– Задержу, – мотнул головой лейтенант.

Щуря глаза, искал, куда ударить. По одиночкам не бил, жалел патроны.

Он видел, как перебежками отходили, от перекрестка пограничники. Пулемет с фланга не стрелял больше вдоль траншеи, немцы смело поднимались теперь из окопов, шли на холм, особенно быстро – справа. Юрий повернул в ту сторону пулемет и, стреляя, крикнул еще раз, хотя Захарова давно уже не было рядом:

– Задержу. На полчаса задержу! – и выругался неумело и длинно.

* * *

Сашка Фокин так и не нашел своих музыкантш, рассеявшихся по укрытиям. Из знакомых красноармейцев встретился ему только Кули-баба. Этот застенчивый, похожий на девушку боец сидел в подвале, где находились жены командиров с детьми. Идти наверх – страшно, да и винтовки у него не было. Женщины перевязывали раненых, а Кулибаба не мог видеть кровь: сразу накатывала тошнота. Стыдно ему было под косыми взглядами женщин, а пересилить себя не хватало мужества.

Фокин привел в подвал раненого: обрадованный Кулибаба бросился к Сашке, схватил за рукав и не выпустил, пока не поднялся наверх. Вообще Кулибаба недолюбливал Фокина за то, что тот часто разыгрывал и «заводил» его, но сейчас насмешливый ефрейтор казался ему просто героем. Разгуливал Сашка без гимнастерки, босиком. За спиной на ремне начищенная труба, в руках трофейный автомат. Каска осыпана красной кирпичной пылью и вся в царапинах (Фокин подобрал ее в казарме 84-го полка). А Кули-баба одет был во все праздничное. С вечера, собираясь в город, выгладил форму, подшил подворотничок. Выпросил у товарища хромовые сапоги; хоть и были они тесны, а все-таки не яловые. Рядом с закопченным, оборванным Фокиным Кулибаба, у которого еще не помялись отглаженные складки на шароварах, выглядел щеголем и от этого чувствовал себя очень неловко.

– Отсиделся? – ехидно спросил его Сашка.

– Так я же не знал, все спрятались, и я спрятался, – оправдывался Кулибаба и все вертел головой, смотрел округлившимися глазами на горевшие дома, на обвалившиеся стены.

Обстрел был сейчас вялый, изредка лопалась во дворе мина. Кулибаба вздрагивал и жался к Фокину, говорил быстро:

– Понимаешь, командира нет, никого нет. Хорошо вот тебя встретил. Я теперь с тобой буду, можно?

– Ладно, – великодушно разрешил Сашка. – Зачисляю тебя в свое стрелковое отделение, заместителем по хозяйственной части. Я буду воевать, а ты обмундирование и жратву добывать.

Всего метров сто прошли они по двору, но за это время попалось им по меньшей мере десятка три трупов – и немецких, и своих; своих было гораздо больше. Кулибаба на мертвых смотрел с нескрываемым ужасом, и Сашка подумал, что парень этот «слабак» и нужно за ним присмотреть.

Когда пришли в казарму, незнакомый Кулибабе лейтенант спросил Фокина:

– Ну, отвел?

– Сыграно, – ответил Сашка. – А это вместо него – пополнение. Себе оставлю.

– Валяй, – ответил лейтенант.

Кулибабу очень удивило, что разговаривают они по-свойски, как равные. Он сказал об этом Фокину. Тот усмехнулся:

– Посидел бы ты с утра в этой комнате, тоже своим бы стал.

Из четырех пограничников, стрелявших утром из малокалиберной винтовки, осталось у амбразуры только двое, сержант и красноармеец. Но зато теперь были они вооружены автоматами ППД. Их нашли в разбитом снарядами складе: новенькие, с желтыми ложами, покрытые густой смазкой. Малокалиберную винтовку с десятком патронов пограничники отдали Кулибабе.

– Что-то тихо стало, хлопцы? – сказал Фокин.

– Не горюй, – буркнул сержант. – Скоро полезут. Только-только отбили их. Пробовали на лодках через Мухавец. Передышка у них сейчас.

Пользуясь свободной минутой, красноармейцы занялись своими делами: кто закусывал наскоро, кто переобувался, кто протирал патроны. Сержант достал из-за пазухи кусок белого хлеба – добрую треть буханки. У Сашки набежала во рту слюна.

– Отломи, – попросил он. – Весь день не жравши. Да не скупись, на двоих нам.

В это время откуда-то с юга или с юго-востока – разобрать было трудно – донесся приглушенный расстоянием гул. Его услышали все. «Бу-бух, бу-бух» – тяжело ухало там.

– Пушки, – сказал сержант.

– Факт, наши подходят. Успеют ли только до темноты?

– Вряд ли. Далеко бьют. Километров восемь, а может, и десять.

– Значит, ночью, – решил Сашка. – А как по-твоему, пойдем мы за Буг наступать или тут останемся?

– За Буг танки пойдут и свежие части, – уверенно сказал сержант. – А которые потрепанные, те переформировываться будут.

– Жаль, – огорчился Фокин. – Самое интересное, значит, другим достанется. Посмотреть бы, как там за границей люди живут…

– А что смотреть, всяко живут: одни хорошо, другие плохо, – невнятно произнес сержант, жуя хлеб.