порах это понимали очень немногие. Но и для нас горизонты работы открылись отнюдь не сразу.
Работа успешно началась, но тут случилась катастрофа: скоропостижно скончался наш Генеральный конструктор. На его место был назначен Е. А. Иванов – первый заместитель Павла Осиповича и директор опытного завода, энергичный директор, очень опытный инженер и хороший технолог, и мне очень симпатичный человек, но… не конструктор и, тем более, не ученый. Сухой его даже не вводил в курс наших дел, и Иванов сначала считал всю начатую и весьма дорогостоящую работу моей собственной затеей, а энтузиазм Самойловича – желанием защитить докторскую диссертацию (что, надо сказать, и случилось, правда, гораздо позже). Так Евгений Алексеевич мне и сказал во время нашего первого разговора с глазу на глаз. Он, правда, обещал пока не закрывать этой работы, но я понял, что при таком отношении нового Генерального особой перспективы у нее не будет. И тут положение спасла… моя жена!
Я пригласил однажды Евгения Алексеевича и Олега Сергеевича к себе на дачу поесть пельменей домашнего приготовления. В те времена все это было еще вполне доступно и ученым мужам, и инженерам. Две сотни пельменей, изготовленных моей женой, и весь прочий антураж создавали условия, необходимые для просветления мозгов и взаимопонимания. Иванов, откушав пельменей и испив всего прочего, назвал нашу встречу обжеронсом, похвалил мою жену и уехал вполне удовлетворенным.
Мы с женой повторили еще несколько раз эти «обжеронсы» уже в Москве, сопровождая их изрядной порцией ликбеза по информатике и основам теории автоматизированного проектирования. Не могу судить, насколько новый Генеральный усвоил за пельменями излагаемую мной концепцию автоматизированного проектирования истребителей, но шлагбаум был поднят.
Когда лет через восемь-десять после этой серии «обжеронсов» мы приехали из Кремля и пили у нас дома шампанское (и не только шампанское), опуская в фужер лауреатские медали, моя жена, Антонина Васильевна, заметила не без основания, что и она тоже участница торжества: «Может быть, без моих пельменей у вас бы ничего и не получилось! Так что полмедали – мои!»
Так или иначе, но судьба этой работы неординарна.
После обращения Е. А. Иванова в нашу веру работы действительно пошли достаточно быстро. Я стал от этой работы постепенно отходить – в это время я все больше и больше занимался динамикой биосферы, думал над проблемами универсального эволюционизма и другими методологическими вопросами. Но об этом будет еще специальный разговор. А руководство работами я поручил одному из более молодых коллег, моему бывшему аспиранту П. С. Краснощекову. Он обладал острым умом, изобретательностью в решении конкретных задач и незаурядными организаторскими способностями. Он предложил несколько очень важных идей и с блеском довел дело до конца. Научная общественность по заслугам оценила его работу в области автоматизации проектирования – он был избран сначала членом-корреспондентом, а затем и действительным членом Российской академии наук.
Так или иначе, но очень важная работа была с успехом завершена. Дело было даже не в том, что без нашей системы проектирования вряд ли могли быть созданы в столь короткий срок и СУ-25 и СУ-27. Конструкторское бюро имени П. О. Сухого открыло новую страницу в истории нашей российской технологии проектирования самолетов. Сегодня все, что делается в области автоматизации проектирования, стало почти рутиной и стандартом в практике проектирования. Но в начале семидесятых годов это была революция, вызывающая множество споров и яростное сопротивление чиновников, так и не понятая тогдашним министром авиационной промышленности И. С. Силаевым. Работа была проведена по инициативе П. О. Сухого, она не могла быть успешно завершена без участия Самойловича и других более молодых конструкторов, но решающий вклад в основополагающие идеи и конкретную реализацию был внесен все-таки командой Вычислительного центра академии. И этот факт я не могу не вспоминать без гордости. Позднее мне довелось познакомиться с аналогичными системами фирмы «СААБ» в Швеции и «Локхид» в США. Я увидел, что по остроумию решения ряда вопросов система, разработанная КБ имени Сухого, их превосходила.
В процессе работы сложился дружный и очень высокой квалификации смешанный коллектив, состоящий из группы сотрудников академии, которую возглавлял П. С. Краснощеков, и конструкторов под руководством О. С. Самойловича. Продолжать бы им и продолжать трудиться вместе. Но случилось так, что Е. А. Иванов пришелся не по душе тогдашнему министру авиационной промышленности И. С. Силаеву, и он его снял. А вскоре после этого акта Иванов скончался от сердечного приступа. На его место был назначен некто Симонов – креатура Силаева. По уровню мышления, конструкторской квалификации, да и чисто человеческим качествам он оказался несовместим с нашим коллективом. Союз между Академией наук и КБ был разорван, смешанный коллектив распался, а Самойлович с группой своих ближайших соратников ушел в КБ имени Микояна. Но в КБ имени Сухого осталась культура проектирования, которая уже не зависит от Симонова. И в новых СУ тоже будет частичка нашего труда.
Вот так окончилась эта работа. Впрочем, ведь и все однажды кончается!
Глава VIII. Весна света
Новый кризис
Мой новый кризис носил очень личный характер. Но, как всегда бывает, – пришла беда, открывай ворота.
Трудности и беды моего детства и юности не исчерпали той чаши горя, испить которую мне было уготовано судьбой. Мне довелось еще пережить, может быть, труднейший период своей жизни: моя жена, Кира Николаевна, заболела тяжелой, неизлечимой болезнью. Все спуталось в моем существовании – и личное горе, и работа, и здоровье, и дети. И такое состояние тянулось не год и не два. И вот тогда на меня и навалилось одиночество. Оказалось, что знакомые, коллеги и даже просто благожелательно относящиеся люди – это одно, а друзья – нечто существенно иное. Пожалуй, только один Андрей Несмеянов был человеком, к которому я мог прийти отдохнуть душой. Просто помолчать, поговорить ни о чем, сыграть в нарды. Иногда выпить одну-другую рюмку. В ночь трагического финала моей жены искреннее участие проявил А. А. Петров, который увез меня ночевать к себе домой. Чувство благодарности к нему сохранилось у меня на всю жизнь. В ту ночь я не мог оставаться один в квартире.
Резко ухудшилось и мое собственное здоровье. Во время войны у меня был поврежден позвоночник. Но занимаясь активно спортом – зимой лыжами, летом альпинизмом, главным об разом, хождением под тяжелым рюкзаком, – я держал свою спину в таком состоянии, что неприятности декабря 1942 года уже о себе не напоминали. Но теперь мне было не до лыж, да и летом я тоже уже никуда не мог уехать надолго и, как раньше, по-настоящему походить по горам. И боли в спине порой выводили меня из строя на несколько недель.
В это время и в моей служебной деятельности было