Как жадно ты, старик, сосешь
Грудь неба и земли,
Как ты звенишь струной тугой
В их пламени живом...
«Золотая голова»
Эти три фазы связи встречаются и в тесситуре актерских голосов. Они извлекают из глубин своего существа гортанные, бугорчатые, глинистые, тонкие звуки, голос становится выше, модулирует, очищается, пение завершается «головными» звуками.
Диапазон нашего голоса мал, как у свирели, поэтому вначале мы удивляемся и смеемся, но еще вопрос, какое из двух звучаний смехотворнее.
И вот в Наре, Токио, Киото, в храмах, где мы только и успеваем, что разуваться и обуваться, мы прикоснулись к истокам культуры древней и подлинной.
В Осаке мы выступали в театре вместимостью свыше четырех тысяч человек. Мы привезли «Гамлета», «Ложные признания», «Батиста», «Мизантропа», «Христофора Колумба».
Поезд, на котором мы ехали из Токио в Осаку, остановился в Иокогаме. Каково же было мое удивление, когда я увидел на платформе железнодорожника, державшего клетку с моими голубями. Я сошел на платформу, взял у него из рук клетку и, поблагодарив, вернулся в вагон. Он покорно отдал «мою» клетку.
Готовясь к нашим гастролям, японцы вписали репертуар труппы в годовую программу школ и университетов. Издали буклеты на двух языках. Телевидение показывало фрагменты спектаклей, сопровождая их подробными объяснениями. Ничего зщивительного, если залы были полны до отказа. Зрители следили за спектаклем по буклетам, держа их на коленях. Им неведомо безразличие. Аналогичный прием мы встречали у немецкой публики.
Никогда еще я не видывал такого многочисленного технического персонала. Впрочем, я никогда не видывал и такого количества людей, куда ни пойти. Когда дети в черной форме стаей скворцов налетают на выставку, это поистине впечатляет. Когда на вокзале из поездов высаживаются пассажиры, нечего и думать идти навстречу людскому потоку!
Поэтому монтаж наших декораций осуществлялся в настоящей сутолоке. Как ни удивительно, но главного электрика в кабине нет. Мы попусту теряем время. Я нервничаю и уже начинаю сердиться. Установка осветительных приборов заканчивается чуть ли не вечером. Тем не менее спектакль проходит хорошо. Назавтра я хочу видеть этого электрика и помириться с ним.
— О мсье! Это невозможно!
— Почему? Неужели он так рассердился?
— Нет, мсье, но, наказав себя за вчерашнюю провинность, он обрил голову и поэтому не хочет показываться!
Когда я рассказал эту историю нашим электрикам-французам, они смотрели на меня, вытаращив глаза.
В Осаке находится «Бунраку», театр кукол. Точнее, театр с куклами. Зародившись в давние времена и черпая вдохновение у кукольников, он обрел свой стиль в XVI веке.
Спектакль протекает так: на краю сцены сидит певец-сказитель и ведет повествование, а кукла все это изображает. Этой куклой ростом с метр прямо на глазах у зрителей руководят трое кукловодов. Главный — лицо его открыто — левой рукой держит куклу на уровне груди, а правой руководит движениями ее правой руки, его помощник в черном балахоне с капюшоном — видны только глаза — руководит движениями левой руки, а второй, в таком же одеянии, занимается костюмом, позами тела и ног.
Следовательно, три живых существа прямо на глазах у зрителей трудятся вокруг этой куклы.
Сказитель — потрясающий актер. Он говорит разными голосами, и благодаря безупречной синхронности кукловодов зритель все понимает.
Надо видеть, как главный кукловод держит куклу: грудь к груди, сердце к сердцу. Он присматривает за ней со снисходительным и в то же время с суровым выражением лица. Он следит за ней, как бог следит за нами. Тонкая, живая, деятельная кукла, похоже, полностью доверилась ему. Она верит в него, как мы — в бога.
Продев большую руку в серой перчатке по запястье в рукав ее маленького существа, он кончиками пальцев руководит.движениями всех суставов, поскольку фаланги этой белой ручки расчленены.
Разумеется, он нем, но всем телом диктует свою волю этому существу, которое послушно действует, ведомое судьбой, конкретизирующейся у нас на глазах.
Это простейший на свете метафизический театр. Это поэзия, ставшая осязаемой благодаря наглядному присутствию естественного и сверхъестественного. Кукла — человек. Кукловод — бог. Помощники — посланники судьбы.
С изяществом и поэзией, не знающими себе равных, человекакуклу оживляет сверхъестественная троица. Триада?..
Для меня бунраку — высочайшая форма театрального искусства. Это от него родился театр кабуки, где актер, отменяя манипуляции с куклами, сам занял место куклы. Тем самым боги удалены, а человек, став главной фигурой, хочет выполнить предначертания своей судьбы. Метафизика здесь утрачена в пользу виртуозности, тем не менее, несмотря на всю гениальность актеров, я усмотрел тут некоторое вырождение основного принципа.
Нам предоставили возможность присутствовать на представлении одного и того же произведения в двух театральных стилях. С куклами достигается эффект более сильный, более жестокий, более всеобъемлющий, более абсолютный, более достоверный.
Театр но. Замедленная игра наводит на мысль о земном притяжении. Я, всегда увлекавшийся предметом-символом, пал ниц перед веером, который держит ситэ.
Веер как мысль. Мысль открывается медленно, толчками. Потом начинает вибрировать, как горячий воздух при жарком солнце. Она выражает себя одновременно со звучанием голоса.
Сухой щелчок, и мысль замкнулась.
Самое быстрое средство передвижения — ходьба. Вокруг нас столько интересного, что не успеваешь все охватить глазом. Не знаешь, куда и смотреть! Хотелось бы замедлить шаг. В театре но надо за стольким наблюдать, что создается впечатление не замедленного, а перенасыщенного действия. Пока мое внимание было приковано к вибрации веера в руках ситэ и я словно проникал в его душу, он незаметно для моего глаза повернулся. И лишь когда веер закрылся, «освободив» мое внимание, я обнаружил, что это астральное тело повернулось на 45°.
В этом тайна но. «В нашем театре, — сказал Клодель, — что-то происходит; в театре но кто-топроисходит».
Если говорить об обменах, «Христофор Колумб» был для них чем-то особенным. Стиль нашей игры, каким бы он ни был западным, очень родствен японскому. Это объясняется и тем, что на Клоделя оказал большое влияние японский традиционный театр, и тем, что в глубине души я всегда тяготел к японской театральной поэзии.
Но при этом стиль нашей игры — современный. Он отвечает сегодняшней жизни. Возьмите «Процесс», «Осадное положение», «Когда я умираю», «Голод». У японцев же, наоборот, существует разрыв между традиционным театром и современным. Они страдают от этого. По крайней мере в 1960 году, когда мы там были, их современный театр ориентировался на театр англосаксов. Им казалось невозможным использовать традиционные приемы но, кабуки, бунраку для трактовки современных сюжетов.
И вот наш «Христофор Колумб» подсказал им, как можно связать эти два периода, разделенные по man’s land74 протяженностью более ста лет. Мы обсуждали с ними этот вопрос. Многие тосковали по великому японскому театру и мечтали увязать традиционный стиль со злободневными проблемами. По их словам, стиль нашей игры давал им надежду и воодушевлял на поиски.
Из Осаки мы отправились в Фукуоку и Явату — на восток, в сторону Нагасаки. Таким образом, мы получили возможность пролететь над Внутренним Японским морем — одним из красивейших районов земного шара.
Вообразите себе, например, выступающий из этого моря бесконечных оттенков синевы зеленый клоунский колпак, на макушке которого, в кратерке, образовалось небольшое круглое озеро цвета абсента.
Это всего один пример. А там сотня таких островов, и ни один не похож на другой. Прямо целое население из очень веселых и совершенно непохожих людей. Природа, которую бог придумал для детей.
А дальше — увы!.. — Хиросима.
Наконец приземляемся в Фукуоке. Это католический район Японии. Мы снова видим церквушки со шпилями, нацеленными в небо. Меня это очень удивляет и слегка ободряет — очень уж похоже на наши деревни. Здесь хорошо понимают французский. Два образованных старика японца некогда восхищались Мадлен и Пьером Бертеном... когда те дебютировали в Комеди Франсэз!..
Поскольку спектакль начинается в шесть тридцать, с половины десятого утра мы бродим по улицам и, как положено туристам, незаметно уклоняемся к улочкам особого квартала. Здесь японский фонарь говорит сам за себя. Очаровательное, привлекательное место. «Сутенеры» н в самом деле охраняют своих подопечных. Двое из них подходят ко мне на углу: