Читать интересную книгу Яконур - Давид Константиновский

…Позвонили от Свирского. Кое-чего удалось добиться: Старик согласен, чтобы Яков Фомич исполнял обязанности заведующего отделом.

Все же…

* * *

— Послушайте, но это уже просто чудовищно! — воскликнул Савчук. — Давайте наконец раскроем секрет. Вы берете стоки, разбавленные в двадцать раз, бросаете туда рыбу и констатируете, что рыба дохнет. Верно? Из этого вы делаете вывод, что в стоках, разбавленных в тридцать раз, рыба дохнуть не станет. Вот такое, с вашего позволения, экспериментальное доказательство. И на этой липовой основе вы заключаете, будто Яконуру ничто не грозит!

— Профессор Савчук, — медленно проговорил Свирский, возвращаясь к своему креслу, — я должен, как член комиссии, настоятельно попросить вас…

— Я внесу, заявляю это вам, предложение поставить доклад профессора Кудрявцева на секции биологических наук!

— Пожалуйста, — сказал Кудрявцев. — Сейчас я считаю необходимым только протестовать против изображения наших исследований в анекдотической форме.

— Вот что, — сказал Шатохин, — я вам даю темы для диссертаций, но сливать буду!

— Профессор Савчук, — проговорил Свирский еще медленнее, чем раньше, — я вторично вынужден…

Савчук грохнул кулаком по столу:

— Вы тут сидите в Москве, вам Яконур безразличен, а для нас это больной вопрос!

— Нет, — спокойно сказал Свирский. — Дело лишь в том, что не следует эмоциональностью пытаться возместить отсутствие проблемы. Признаться, вот уж чего я не люблю. И никогда не любил.

— А мне это до лампочки, — ответил Савчук.

Свирский повернул к нему голову;

— Простите, не понял?

Савчук смутился.

— Я хотел сказать…

Ольга сделала ему знак рукой.

Шатохин:

— Пусть товарищ Савчук ответит мне на один вопрос!..

Савчук разглаживал усы.

— Товарищи, — сказал Свирский, — мне бы хотелось еще послушать… простите, забыл вашу фамилию… вы, как практический работник, что вы думаете о нынешней и перспективной ситуации?

Борис:

— Вопрос об Усть-Караканском комбинате решен положительно, несмотря на все дискуссии…

Ольга вздохнула.

— И теперь остается не спорить и обвинять, а сотрудничать…

— Вот, — сказал Шатохин.

— …И помочь комбинату добиться наконец нужной чистоты стоков.

— Черт, — сказал Шатохин.

Яснов:

— Какие известны новые эффективные методы очистки?..

* * *

Поехали!

Герасим нажал на кнопку.

Капитолина следила за контрольной лампой. Грач стоял у двери — на всякий случай.

Красная лампа зажглась: Герасим посмотрел на часы, сел за пульт, раскрыл журнал, взял ручку и записал время.

Поставил точку.

Посидел, глядя прямо перед собой.

Что же?

Кобальт наконец светил на его яконурские ампулы, любимая писала, что любит, ребята его приняли, модель должна была теперь получиться… В тот момент, когда ему сделалось совсем тяжко, когда он почувствовал, что уже не выдерживает, — все пришло в прекрасное, в удивительное состояние.

Подведя итоги, Герасим радостно рассмеялся.

Он чувствовал в себе силу и уверенность, у него было настоящее, он видел будущее; да, он был победителем.

* * *

Мать вошла неслышно; Кемирчек почувствовал ее присутствие, обернулся, — она сделала вид, будто искала что-то; Кемирчек успел поймать на себе ее взгляд и понял его. Наскоро перелистал еще раз свои бумаги и сложил их в папку.

Вышел из дому, зашагал двором к юрте. Посмотрел, — мать на крыльце; тут она могла наблюдать за ним сколько хотела, это лишь бумаги отбирали его у нее. И опять он уезжал… Кемирчек взял топор, отправился к поленнице. Поставил чурбак из тех, что напилил вчера с братом, и, попрочнее уперев в землю ноги, привычно замахнулся… Выдох!.. Распрямляясь, еще вбирая в грудь воздух, увидел: разгладилось лицо у матери. Вот и младший ее сын за настоящим занятием…

Как хорошо сделать ей приятное.

Яконур был ее Яконуром, но все эти его бумажки…

Глянул на поленницу. Пожалуй, зимы на две уже дров хватит… Улыбнулся. Поднял голову.

Горы, оградившие долину кольцом, едва разомкнуты в одном только месте, там, где вырывается отсюда Снежный и выше него прорублена в скалах дорога; прозрачные облака лиственницы, парящие над склонами; россыпи овец между ними; курган, оставшийся от поры, может, Чингисхана, может, Аттилы…

Здесь Кемирчек родился.

Его прекрасное детство… На него распространялось все уважение к деду, именем которого его назвали; с ним обращались мягко и осторожно, говорили негромко, чтобы не спугнуть вселявшуюся в него душу предка, ей придавался образ птицы. Позднее, познакомившись с генетикой, он смог оценить эту мудрость…

Здесь Кемирчек встретился с Косцовой.

Она приезжала в школу; сидела на уроках, разговаривала с выпускниками; увезла его с собой…

А старший брат, вернувшись из армии, поставил дом, женился, взял в колхозе отару. Вчера прискакал с пастбища на своем гнедом… Вечером сидели с ним в юрте у очага; потом пришла Элбире; держалась поближе к мужу. В котле, в черной от ночи воде отражались искры и пламя, поверху тянулись, проплывали лоскутья легкого дыма и пара. Когда потом поднялись, — постояли еще втроем у огня; и вдруг подумалось о том, что сегодня ночью волосы Элбире будут пахнуть дымом для брата, а волосы брата будут пахнуть дымом для Элбире, — дохнуло, с дымом, чужим счастьем… Искры быстро, поспешно взлетали к вершине конуса юрты и устремлялись дальше, в небо. И когда вышли втроем, оказалось, что на небе множество звезд…

Кемирчек стоит и улыбается под материнским взглядом.

Одной рукой отводит волосы со лба, другой придерживает у ноги топор.

То, что находится в его папке, по общепринятым критериям, принадлежит к классу работ прикладных, не фундаментальных. Однако эта работа нужна Яконуру, а он родился на Яконуре.

Он стоит под материнским взглядом во дворе, у поленницы, между юртой и домом, среди овец и лиственниц на склонах, невдалеке от кургана; кольцо гор, ограждающее долину, разомкнуто перед ним к Яконуру. Отсюда он может оглядеть всех, кто собрался у озерка, таких разных, местных и пришлых, с высшим образованием университетским и таежным, с устремлениями благородными, низкими и средними, по-своему понимающих добро, зло, настоящее и будущее, — всех видно хорошо, и можно определить свое место в мире с наименьшей вероятностью ошибиться.

Вот оборачивается; председательская «Волга» подкатывает по траве к раскрытой калитке. В новенькой темно-вишневой машине за рулем невыспавшийся, как всегда, Ыстак («опять родиху ночью доставлял»); рядом с ним, между передними сиденьями — карабин («может, кабарга попадется или там заяц»). Сейчас состоится чаепитие перед дорогой, а затем Ыстак повезет Кемирчека туда, где посреди степи возвышается полосатая пирамидка, к которой прилетит самолетик и, не выключая мотора, заберет здешних своих пассажиров.

Сегодня Кемирчек делает модели Яконура первую пробу.

* * *

Вдовин смотрел удивленно на разломанный карандаш в своих руках. Что происходит? Хотел встать… Снова откинулся на спинку кресла. Бросил перед собой половинки карандаша, они ударились о стол, упали на паркет, покатились к двери.

Только бы никто не вошел!..

С того момента, когда он послал машину за Яковом Фомичом, с того самого момента Вдовин был в напряжении. Как пойдет разговор? Как ему держаться, с чего начать? В том, что Яков Фомич возликует, станет в душе, а может открыто, злорадствовать, торжествовать, — Вдовин не сомневался. Вопрос был только, какие номера он при этом выкинет и как на них ответить.

Якова Фомича разыскали в его берлоге, привезли. Он вошел, поздоровался вполне корректно, руки не подал — сел, войдя, сразу у двери, далеко от стола, решив таким образом проблему рукопожатий для них обоих. Приволок с собой сетку, в ней была какая-то банка; устроил ее в ногах.

Вдовин сказал ему все необходимое, представив это как совместное предложение Старика и Свирского. Ждал. Тогда, видно, и оказался карандаш опять в его руках. Да, сидел за столом, смотрел прямо перед собой на Якова Фомича, примостившегося на стуле у самой двери; ждал. Яков Фомич вежливо, в двух словах очень тихим голосом поблагодарил и отказался, затем встал, взял свою авоську и удалился, аккуратно притворив за собой дверь…

Сломанный карандаш на полу, одна мысль — только бы никто сейчас не вошел.

Ждал привычных номеров… Случилось — непонятное! Дурак, бестолочь, пусть бы согласился, терпел бы его, ладно… Впрочем, лучше же, что отказался… Баба с возу… Но если выплывет наружу все то?

Медленно, очень медленно Вдовин справлялся с собой. Рационализировал происшедшее. Уходил в логику, варианты, доводы. Искал и там опоры… Находил. Ему рассказывали, чем занялся Яков Фомич; Вдовин припомнил, вскипел. Встал наконец, пошел по кабинету.