Адмиральские апартаменты на английских кораблях очень просторны: в них смело можно поместить до пятнадцати человек. Адмирал Коллингвуд отвел своему секретарю прехорошенькую спальню, примыкавшую с одной стороны к небольшой гостиной, а с другой — к рабочему кабинету; это помещение отделялось от собственных покоев адмирала лишь небольшой приемной. Вместе с тем Коллингвуд объявил ему, что обедать они будут вместе и что прислуге приказано будет относиться к нему, маркизу, совершенно так же, как и к хозяину дома, — что, одним словом, маркиз будет жить у адмирала на правах хорошего знакомого.
В первую же ночь молодой человек был разбужен криками и стонами, доносившимися из спальни адмирала, который, впрочем, еще с вечера предупредил своего секретаря, что он, адмирал, подвержен нервной болезни и спит по ночам очень беспокойно. В объяснение этой болезни адмирал сочинил целую историю о том, как он был бессильным очевидцем гибели в морских волнах своего брата с женой и пятерыми детьми.
— С этих пор я волнуюсь и кричу почти каждую ночь, — прибавил Коллингвуд. — Если вы когда-нибудь услышите мой крик, то, пожалуйста, разбудите меня. Этим вы окажете мне огромную услугу, так как избавите от жестоких страданий, вредно отзывающихся на моем здоровье.
Слова эти адмирал произнес тоном глубокой печали, но они не вызвали в Фредерике де-Тревьере ни малейшего сочувствия, а только возбудили в нем, по-видимому, сильное любопытство.
Услыхав стоны, молодой человек торопливо набросил на себя халат и побежал к адмиралу.
Несчастный метался по своей постели в страшнейшем нервном припадке. Он не спал, а подвергался самой жестокой галлюцинации. На губах его была пена. Он махал руками, как бы отгоняя от себя грозные призраки.
Злая улыбка пробежала по губам Фредерика де-Тревьера, когда он увидал адмирала в этом положении. Глаза его сверкали дикою радостью и вместо того, чтобы подать несчастному помощь, он остановился в дверях, как бы наслаждаясь зрелищем его ужасных мучений.
Припадок продолжался около часа; наконец адмирал затих и погрузился в тяжелый сон, обусловленный совершенным упадком сил.
Фредерик де-Тревьер тихо вышел из комнаты, шепча про себя:
— Час возмездия пробил. Кара уже начинается.
На другой день Коллингвуд спросил его:
— Вы ничего не слыхали ночью?
— Ничего не слыхал, — отвечал Фредерик де-Тревьер, с твердостью выдерживая робко-пытливый взгляд адмирала.
Следующие ночи были совершенно такие же, как только что описанная нами. Лишь только с адмиралом начинался припадок, Фредерик де-Тревьер на цыпочках приходил к нему в комнату, словно тигр, подстерегающий добычу, и со злорадной улыбкой любовался ужасною сценой. Взгляд молодого человека по-прежнему сверкал при этом холодною неумолимою ненавистью. Секретарь адмирала уходил к себе в спальню всякий раз не прежде, чем припадок оканчивался, и адмирал засыпал, истощенный и обессиленный.
Кто же был этот загадочный молодой человек, пользовавшийся любезностью и радушием адмирала Коллингвуда, и не только не чувствовавший к нему ни малейшего сострадания, а напротив — даже наслаждавшийся его муками?
Очевидно, для такой жестокости у него были очень серьезные причины, которые он тщательно скрывал под маской холодного, ничем невозмутимого равнодушия.
Между тем адмирал Коллингвуд всею душой привязался к своему секретарю, который днем являл собою образец благовоспитанности и доброты. В беседе с ним адмирал забывал свои терзания и по вечерам нарочно не уходил спать как можно дольше, чтобы оттянуть тяжелую минуту периодического припадка.
Когда Коллингвуда вызвали в Лондон, он, само собою разумеется, не пожелал расставаться со своим молодым секретарем, который со своей стороны тоже охотно согласился уехать с ним в Европу.
— Я ни разу еще не выезжал из Канады, — сказал он, — и с удовольствием побываю в Англии, а в особенности во Франции.
В первый же день по приезде в Лондон Коллингвуд должен был отправиться с официальными визитами, причем, разумеется, секретаря с собою не взял. Пользуясь этим, Фредерик де-Тревьер тоже ушел из дома и с уверенностью, совершенно не свойственною человеку, в первый раз приехавшему в Лондон, углубился в лабиринт лондонских улиц.
Ни у кого не спрашивая дороги, прошел он через Вест-Энд, проник в Сити, прошел улицы Поль-Моль, Пиккадилли, Оксфорд, Реджент Стрит, Стрэнд и спустился в Саутварк, ни разу не запутавшись. До сих пор он шел очень быстро, но здесь замедлил шаг и направился вдоль берега Темзы, внимательно присматриваясь к кораблям, стоявшим на якоре в устье реки.
Долго, по-видимому, он не находил того, чего искал, потому что временами у него вырывались жесты нетерпения.
— Неужели мне придется спуститься до самого Гревзенда? — бормотал он про себя.
Поравнявшись с Ламбетом, он вдруг остановился и, приставив ладони к глазам, стал смотреть вдаль.
У него вырвалось радостное восклицание:
— Наконец-то!.. Это они. А я уж думал, что они забыли мой приказ.
Взгляд его не мог оторваться от большого трехмачтового корабля, окрашенного в зеленый цвет — любимый цвет жителей Севера. Своею массивностью корабль резко выделялся среди прочих судов.
В ту же минуту молодой человек обратил внимание на другой корабль, точь-в-точь такой же, как и предыдущий: та же осанка, тот же размер, та же зеленая окраска, напоминающая отблеск норрландских глетчеров.
Корабль этот, распустив паруса, шел вверх по Темзе. Приблизившись к своему двойнику, он ловко повернулся и стал на якорь рядом с ним. Маневр исполнен был так ловко, что матросы с соседних кораблей прервали на миг свои занятия и похлопали капитану и экипажу неизвестного зеленого корабля.
Сам Фредерик де-Тревьер, хотя с корабля его нельзя было видеть, не мог удержаться от аплодисментов.
С новоприбывшего корабля на прежний перекинули мост, и матросы обоих экипажей радостно стали пожимать друг другу руки. В самый разгар этой сцены молодой человек вдруг услыхал изумленное восклицание таможенного надзирателя, который, скрестив руки на груди, расхаживал по набережной.
— Еще один!.. Да это же целая эскадра.
Третий корабль, как две капли воды похожий на предыдущие, подходил со стороны Ламбета, идя с еще большею скоростью, так как ветер успел посвежеть.
— Странно! — пробормотал задумчивый наблюдатель. — В один час, почти в одну минуту… Чего не сделаешь с такими моряками!
Новый корабль совершил так же ловко тот же маневр и стал рядом с прежними двумя кораблями, приветствуемый дружными аплодисментами матросов-товарищей.
— «Три брата»! — воскликнул таможенный, не перестававший наблюдать это любопытное зрелище.