Читать интересную книгу Шахидка с голубыми глазами - Андрей Дышев

Колонну замкнул микроавтобус, подозрительно напоминающий тот, который встречал Яну в аэропорту. Возможно, я ошибался, потому что в моих несфокусированных глазах мир представлялся мутным и искаженным. Как бы то ни было, мне не стоило торчать в окне, словно в портретной рамке, привлекая своей зеленой физиономией чужое внимание. Не могу сказать, что эта мудрая мысль пришла ко мне с опозданием. Она вообще не посетила мое затуманенное сознание, и я загонял микроавтобус в поле своего зрения до тех пор, пока машина вдруг не остановилась. Раскрылась дверца, кто-то вышел наружу и показал рукой на меня. Из микроавтобуса вышло еще двое или трое. Шлепая обувью по мокрой глине, они быстро направились во двор.

«Как же мне плохо!» – подумал я, прикладывая ко лбу холодную ладонь.

Но как может быть по-настоящему плохо, я узнал через мгновение. В комнату вошел худой, жилистый мужчина с землистым лицом и без каких-либо объяснений врезал мне кулаком в живот. У меня остановилось дыхание, тупая боль заставила меня сложиться пополам и рухнуть на пол. Я услышал, как в комнату зашел еще кто-то, и вслед за этим мне в лицо полетела нога в тяжелом ботинке. От жестокого удара по губам во все стороны брызнула кровь.

– Аккуратнее! – сказал я по-русски, потому как не смог вспомнить, как это слово звучит по-испански. Естественно, незнакомцы не поняли, о чем я их попросил, и стали бить меня ногами все сразу.

Мне казалось, что мою голову вот-вот разорвет изнутри адская боль. От удара каблуком у меня хрустнул нос, последовавший вслед за этим удар сбоку дал некоторое представление о прямом попадании артиллерийского снаряда в ухо… Мое лицо залилось кровью. Я плевался ею во все стороны, что-то мычал и покачивался, как только родившийся теленок. И вдруг с необыкновенной ясностью понял, что меня целенаправленно и осознанно убивают, что эти люди будут пинать мою голову до тех пор, пока от болевого шока не остановится мое сердце или взбитые как в миксере мозги перестанут управлять телом.

Эта мысль, что я стремительно приближаюсь к цифрам, которые впоследствии будут высечены на моей могильной плите, вырвала из моей груди дикий, нечеловеческий вопль. Мои экзекуторы, должно быть, решили, что таким образом я известил их о своей агонии, и потому отошли на шаг и начали с интересом наблюдать за мной. Сам не могу понять, как мне удалось так быстро подняться на ноги. Наверное, душа уже устремилась наружу, да зацепилась за что-то и потянула тело за собой. Продолжая орать, я схватил со стола бутыль с вином и страшным ударом разбил ее о голову стоящего по правую руку от меня незнакомца.

Человек рухнул, как подпиленный баобаб, щедро поливая кровью пол. Его коллеги, не ожидавшие такого поворота событий, попятились от меня, торопливо принимая боксерскую стойку. Я был страшен в эти мгновения. Они защищали свои поганые физиономии, а я жизнь. Я кинул в них телевизор, потом разнес в щепки стул и принялся размахивать его ножкой, как мечом. Пол подо мной шатался, комната плыла, растекалась, переворачивалась, и я больше промахивался, чем попадал. Удары же моих мучителей почти всегда достигали цели. Они прыгали вокруг меня и, словно забавляясь, били кулаками сильно и точно. Наверное, я весь залился кровью, потому как мое единственное оружие вдруг выскользнуло из мокрой и липкой ладони.

Ударом в челюсть меня снова свалили на пол. Я корчился у ног негодяев, как червь, которого насаживали на крючок. Они что-то говорили и смеялись… У меня потемнело в глазах. Руки разъезжались на окровавленном полу. Я почти ослеп, и на угловатую ножку от стула наткнулся ладонью случайно. Сжал ее что было сил. Замах получился сильный, от плеча; палка пошла по широкой дуге, со свистом рассекая тошнотворный от запаха крови воздух, и попала точно в коленную чашечку подонка с землистым лицом. Удар был столь сильным, что я услышал мерзкий хруст кости. Человек бочком сел на пол, истошно крича, и я, зверея и теряя контроль над собой, принялся бить его по затылку, удар за ударом, вышибая из слабеющего тела мокрую гнилую жизнь…

Третий попытался бежать. Я швырнул палку в него, попал ему между лопаток, и он поскользнулся на мокрых ступенях, с грохотом сваливаясь вниз. Я кинулся вслед за ним, тоже не удержался на ногах, покатился по лестнице кубарем, поймал его в темноте, стал молотить кулаками, потом ухватил его волосы и, будто утрамбовывая землю, начал бить его головой о бетонный пол. Он размахивал руками, сучил ногами, на нас с грохотом сыпались ведра, тазы; наконец, тело обмякло, затихло. Я разжал руки и повалился рядом. Словно пародируя меня, рядом шлепнулся мешок с горохом, обдав меня мучнистой пылью с запахом сеней…

Томатное знакомство закончилось.

Держась за стены, сбивая ногами садовую утварь, я выбирался со двора, как из разорванной электрички. Под водостоком я нашел заполненную до краев бочку, припал к стылой зеркальной поверхности губами, жадно и долго пил, а потом умывал истерзанное лицо, шею, окунал голову в этот замерший, притихший, загнанный в ловушку табун дождинок.

Микроавтобус все так же стоял у стены дома, негромко попыхивая выхлопной трубой, пронизывая желтым светом фар комковатый туман. Я с опаской обошел машину, прекрасно понимая, что еще одной драки уже не выдержу. Но микроавтобус был пуст, и я немедленно забрался на водительское сиденье.

Мне приходилось водить машину и после нескольких бессонных ночей, и после разнузданного кутежа, и всякий раз я делал это с неизменным успехом. Но никогда мне не было так трудно, как сейчас. У меня едва хватало сил вращать руль и давить на педаль газа. Дорога, скудно освещенная пучком света, плыла перед моими глазами, словно непредсказуемый, дурной и агрессивный селевой поток. И я со своей замедленной, засыпающей реакцией не поспевал за ее вывертами. Несколько раз машина задела бортом каменные выступы, на крутом повороте столб указателя подчистую снес правую фару… Я поддерживал в себе жизнь и рефлексы болью, прикусывая разбитую губу.

Я даже приблизительно не представлял, насколько далеко ушла вперед колонна автомобилей. Как долго продолжалась мясорубка в комнате Яны? А сколько еще времени я успокаивал третьего говнюка? Пять минут? Десять? Полчаса?.. Человек забывает о времени и не чувствует его обычно в двух случаях: когда ему очень хорошо и когда ему очень плохо. И все-таки я продолжал гнать машину в надежде настигнуть забрызганные грязью джипы… Яна, девочка моя, куда тебя везут? Ты мой единственный трофей, мое достояние, мое алиби и моя улика. Ты самое дорогое, до чего я смог дотянуться как сыщик и просто как мужик. Без тебя никогда не рассеется мгла, не угомонится буря в душе и будет маяться мое сердце, как пес, потерявший хозяина. Помоги, господи, загнать эту птичку в мои ласковые объятия! Мне еще надо ее допросить. Мы еще не объяснились друг перед другом…

Я жестоко бил машину, выжимая из нее и самого себя предел возможностей. Несколько раз я отключался, терял сознание, и только чудо спасало меня от гибели. Когда сознание возвращалось, я в последнее мгновение удерживал микроавтобус на краю пропасти или уклонялся от удара со встречной машиной.

Когда я въехал в ночной Мадрид, из-под капота валил густой пар, в салоне пахло горелым маслом и электропроводкой. Но машина еще жила, по ее патрубкам еще бежали бензин, антифриз и тормозуха, раскаленные поршни еще приседали в душных и тесных цилиндрах. Я чувствовал себя частью мотора, я был таким же избитым, раненым, обессиленным. Несколько минут я бесцельно кружил по темным переулкам, пока наконец не понял, что колонну я безнадежно потерял, она уже растворилась в мегаполисе и мне ее не найти.

Тогда-то я окончательно обессилел, убрал ногу с педали, заглушил двигатель, и моя голова безжизненно упала на руль. «Тут изнемог высокий духа взлет…» – подумал я словами Данте, любимого Яной.

Глава 32

КАК НАЧИНАЕТСЯ БЕЗУМИЕ

Я очнулся, когда темнота стала рассеиваться, и вокруг проступили очертания серых, неряшливых от бесконечного дождя домов, накрытых, словно несвежим больничным одеялом, тучами.

У меня болело и ныло все. Даже пальцы ног отзывались тупой болью. Мотор удалось запустить лишь с пятой попытки. Микроавтобус, скрежеща битыми потрохами, тронулся с места, оставив на асфальте большое маслянистое пятно… Как мы были похожи с этой потрепанной машиной!

Микроавтобус заглох окончательно и бесповоротно у четырехгранного костела с позеленевшей маковкой. Я пошел пешком, дрожа от холода. Подняв воротник и обхватив плечи руками, я тщетно пытался сохранить в себе тепло. Мне некуда было идти, кроме как к профессору. Не важно, злодей он или благодетель, но другого человека, который был бы как-то связан с Яной, я не знал. По пути мне встречались редкие прохожие. Они шарахались от меня, как от подраненного на корриде быка, загодя переходили на другую сторону улицы. Мне было наплевать, как я выгляжу и что обо мне думают. Я переступил черту, за которой постепенно размывается восприимчивость к стыду. Слишком часто за минувшие сутки мне пришлось падать, ползать, пачкаться в своей и чужой крови, и к этому состоянию я потихоньку привыкал, оно становилось для меня нормальным.