— Нам сначала надо вернуться, Гарав. Лучше думай о том, что мы не вернёмся. Тогда тебе будет спокойней.
Глава 18 -
в которой есть только лес и его жители.
Следующие дни запомнились Гараву, как череда редкостно неприятных дневных и ночных часов. А тот день, когда он убил человека — как последний на долгие–долгие дни, когда он читал стихи, а Эйнор смеялся и вообще говорил.
Они окончательно углубились в лес. Чёрный, мокрый и холодный, несмотря на лето. Тут росли почти только гигантские ели — кроны начинались выше головы всадника, чёрные, даже не зелёные. Они смыкались в сплошной непроницаемый ни для света, ни для дождя полог, под которым царил вечный полумрак и росли можжевельник и серый папоротник. Корни гигантов облегал жёлтый и зелёный мох, а стволы в обхвате были — Эйнору, Гараву и Фередиру вместе встать и сцепиться руками, а то и больше.
Овёс почти кончился, а травы было мало. Да и «людская еда» мокла и плесневела. Охота оказалась неудачной, всё, чт о удавалось подбить — тетерева, от которых скоро хотелось выть, их мясо пахло хвоёй. Хорошо, что много было грибов, которые Гарав любил есть и умел различать (а вот его спутники грибов явно опасались и есть начали только после того, как Гарав умял груду жареных белых и остался жить, да ещё и имел довольный вид).
Эйнор молчал. Всё время. Молчал и брал себе дежурства с полуночи и до рассвета — точнее, до того момента, когда темнота прореживалась на серый сумрак. Рзводить костры стало трудно — даже трудней, чем на равнине, хотя, казалось бы, кругом было полно дерева. Оруженосцы разговаривали тоже редко и шёпотом. А уж ночи превратились в тяжёлое испытание.
Давящая темнота просто–напросто усаживалась на грудь. Перемигивались огоньки гнилушек. Постоянный шёпот повисал в воздухе, а за ним слушались вполне реальные жутковатые звуки ночной жизни. Хуже всего были часы дежурства. На пятую ночь — спать ещё не легли — к костру притащилось без приглашения что–то такое, чего Гарав даже не запомнил, потому что мозг отказался воспринимать увиденный ужас. Но Эйнор только поднял голову и сказал отчётливо (впервые за пять суток):
— Чего пришёл? Пошёл вон.
И жуть канула куда–то в сырой бормочущий мрак.
На следующее утро Гарав попытался было расспросить про ночного гостя, но заработал поперёк спины (не больно через плащ, жилет и кольчугу, но всё равно обидно) поводом…
…К вечеру десятого дня Эйнор остановил коня и хмыкнул неожиданно — оруженосцы даже в сёдлах пошатнулись. А рыцарь молча протянул вперёд руку (кольцо он всё это время носил жемчужиной наружу).
Гарав увидел прямо между сосен деревянный столб, украшенный черепом медведя (внутри вполне можно было поместиться, если свернуться клубком). По сторонам — снизу на половину высоты — шли двойные ряды вбитых в дерево гигантских (с клинок боевого кинжала) когтей, переплетавшихся с изображениями каких–то птиц и витыми узорами, вырезанными в прочном дереве. Выше — и до самого черепа — столб был вымазан высохшей, тухлой и относительно свежей кровью (ясно по виду и запаху). Когда всадники подъехали ближе, то стало видно, что столб вбит не просто в землю, а в центр выложенного из чёрных обломков гранита изображения свернувшейся спиралью змеи.
— Что это? — спросил Фередир, опередив Гарава на миг. Эйнор совершенно спокойно ответил:
— Эру, попирающий Моргота.
Фередир поперхнулся новым вопросом. А Эйнор скомандовал:
— Дальше едем очень осторожно. Тут тропа.
И пустил коня первым. Фередир же ещё долго оглядывался на столб с ошалелым видом. Может быть, именно поэтому он не заметил того, что заметили Эйнор (он остановил коня) и Гарав, который просто сказал:
— Осторожно, вон растяжка.
Эйнор не понял сказанного по–русски слова, но с насмешливым уважением посмотрел на оруженосца:
— А, заметил.
— В наших местах так часто делают, — сообщил Гарав, рассматривая натянутую на уровне щиколотки человека и практически незаметную, хотя и толстую, верёвку, пересекавшую тропу. — А что будет?
— Попробуй, — предложил Эйнор. Гарав достал топор и, привстав в стременах, сильным движением послал оружие вперёд.
Шак, сказал топор, перерубая верёвку и вонзаясь в мягкую землю. Почти в тот же миг над тропой с гулом прошёл и закачался на толстом канате чурбан, утыканный намертво вогнанными в глухие отверстия острыми кольями, а три стрелы — как по заказу на число путников — свистнув в воздухе, вонзились в стволы елей. Стрелы были без оперений, короткие, толстые и — это стало ясно, когда Эйнор не без труда достал одну — с кремнёвыми наконечниками. Пашка всегда думал, что кремень — красный. Но Гарав видел теперь кусок камня, искусно обработанный в виде лаврового листа (вряд ли тут знают, что такое лавр), почти прозрачный, с желтизной.
— Фородвэйт, — сказал Эйнор. — Будем ждать. Скоро кто–то должен придти.
— Фородвэйт? Лоссоты? — Фередир подъехал ближе. — Разве они живут здесь?
— Живут, — коротко отозвался Эйнор. — Молчите и ничего не делайте. Они должны нам помочь.
Несмотря на приказ молчать, Фередир, наклонившись к Гараву в седле, шёпотом коротко рассказал ему о народе фородвэйт, иначе называемом лоссотами. Они жили на берегах северного залива Форохел, но вот, оказывается, и в лесах тоже.
— А они за кого? — уточнил Гарав. Фередир с сомнением протянул:
— Вроде бы они не любят зло… Но ты сам видел, как они представляют себе Эру.
На этот раз оба оруженосца получили в лоб тупьём пики — быстро, несильно и точно. И замолчали.
Ждать, впрочем, пришлось не так уж долго. Вскоре Эйнор поднял голову (он сидел в седле, уткнувшись подбородком в грудь) и соскочил наземь, сделав знак спешиться оруженосцам. Они, озираясь, поспешно покинули сёдла.
Ни малейшего шума Гарав не услышал. Просто на тропе вдруг возник…
Сперва мальчишке почудилось, что это монгол. Ну, монголоид. Человек этот был
невысокий, хотя плечистый — и раскосый, скуластый… Но в следующую уже секунду Гарав понял, что ошибся. Глаза — хоть и раскосые — были светлые, почти прозрачные, и без монгольской злобности, скорей даже весёлые. То же самое с волосами, торчавшми из–под круглой меховой шапки — цветом они больше напоминали пшеницу, как и курчавившаяся бородка, и усы… Короткая куртка, бесформенные штаны, сапоги с круто загнутым носком — всё было тоже из меха и кожи. На широком поясе с простой завязкой висел в петле каменный нож, в правой руке человек держал… арбалет. Не такой богатый и сложный, как у Гарава, но арбалет. Заряженный, кстати — стрелой всё с тем же каменным наконечником.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});