югу климат хороший. Сады у нас цветут весной такие – райские кущи просто!
- Да, я знаю… - рассеянно отозвалась я, отложила ложечку и понесла чашку к губам. – Сады в этой местности отменные…
- С соседями вот тоже повезло! По левую руку Де Бирсы, почтенное семейство и отлично воспитанное. Никогда не досаждают хозяину с визитами. По правую – Вандермейеры. Там вообще много лет никто не живёт, поместье заброшено, так что тоже тишина…
Чашка выпала из моих рук и упала на пол.
Разлетевшись на сотню мелких осколков.
На кремовом ковре растеклась безобразная коричневая лужа.
- Кто, вы сказали?
- Вандермейеры… кажется, так их звали. А что, вы таких знаете?
Я закрыла лицо руками. Мои плечи вздрагивали. Миссис Генри даже подумала, что я плачу. Но я смеялась. Это был нервный смех, наверное.
Знаю ли я?
Знаю ли?
Какая невероятная, какая странная ирония судьбы!
С самого моего детства. Так близко. На расстоянии вытянутой руки. Он всегда был рядом со мной.
Чёртов инкуб.
Я медленно, очень медленно поднялась и подошла к окну. По правую руку, она сказала?
Отвела тёмный бархат штор и всмотрелась в серый горизонт, исчерченный снежной круговертью. Время едва перевалило за полдень – а пасмурно, будто в сумерках.
И так же тяжело и мрачно у меня на душе от нахлынувших воспоминаний.
Быть может, то была игра моего воображения, но мне стало казаться, что я и впрямь различаю в зубчатом рельефе кромки деревьев что-то знакомое. Вон те высокие ели – разве не под ними я в детстве собирала шишки?..
Нет, глупости. У всех ёлок одинаковые верхушки. Я сейчас принимаю желаемое за действительное.
И всё же всколыхнувшийся со дна моей памяти мутный поток было не остановить.
Вандермейер.
Сколько всего для меня в этой фамилии!
В том саквояже я потеряла не только деньги, но и все документы. Как символично, оказывается. Неужели это случилось только для того, чтобы я вспомнила о той половине себя, которую всеми силами пыталась забыть столько лет?
Кухарка продолжала что-то рассказывать, но в моих ушах стоял тонкий непрекращающийся звон. Я совершенно её не слышала. Только стук собственного сердца.
В конце концов, я поняла, что сойду с ума, если не узнаю наверняка. Она сказала, что дом пустует? Значит, ничего страшного не случится. Я только туда и обратно.
- Миссис Генри, если меня будут искать – я вышла на прогулку, - нервно сказала я и бросилась проверять, куда подевали мою мантилью. Со времени прибытия сюда я ещё носу не показывала на холод. И конечно, белый мех – самый неудачный выбор для того, чтобы лазать по кустам и заросшим полям. Но я не хотела, чтобы кто-либо знал, куда и зачем я иду. Поэтому с порога отбросила соблазнительную мысль попросить Генри отвезти меня – пусть и в круг, по петляющим просёлочным дорогам…
Нет. Только пешком. Я найду сама. Мне нужны эти ответы.
И я их получила.
Ели оказались на месте. Там же, где были в моём детстве. Гигантские, вековые красавицы, переплетающие ветви, словно взявшись за руки. «Три сестры» - так мы называли их тогда.
Меня едва не разорвало от боли, когда я разглядела на мшистом стволе одной из них пару маленьких досок, прибитых ржавым тонким гвоздём. Всё, что осталось от кормушки для белок. Мама сделала мне её. Только тогда кормушка была на уровне моего лица, и я сыпала в неё орехи, привстав на цыпочки. А сейчас… я с трепетом коснулась серой полуистлевшей доски, что всё ещё каким-то чудом упрямо цеплялась за кору где-то на высоте моей груди.
От парка тоже почти ничего не осталось. Тут и там меня встречали разрушенные статуи – у иных не доставало руки, у иных отколотые головы с упрёком взирали на меня с земли, скаля жуткие улыбки.
Изгороди не было, я совершенно свободно прошла со стороны дороги, преодолев каких-то полмили по сугробам.
И вот – первое воспоминание оживает на моих глазах.
Я собрала всё мужество и отвернулась.
Ещё немного – продраться через разросшиеся кусты ежевики, теряя обрывки ткани с юбки – и вот он, дом, в котором я родилась и выросла.
Полуразрушенная кровля, слепые глазницы окон – целые стёкла сохранились лишь кое-где на втором этаже. Серый кирпич, белые облупленные рамы, трепещущие на зимнем ветру сухие плети дикого винограда.
Эйндховен выглядел как скелет – мрачный остов, в котором с трудом угадывались очертания прошлого великолепия. И где-то там, в тех развалинах, обитали мои личные призраки.
Я стояла и смотрела на дом так долго, что чуть не замёрзла насмерть. Решила, что обязана сделать ещё одно, самое трудное. И тогда можно будет возвращаться.
И тогда я переверну эту страницу навсегда.
Бывают моменты в жизни, когда нужно набраться мужества и встретиться лицом к лицу с тем, кем ты был. Чтобы оценить тот путь, который сумел пройти. Пробежать или проползти, выгрызая каждый дюйм – не важно. Главное, там тебя больше нет.
Когда-то здесь, за домом, цвели розы.
В месте, где мама сказала, что хотела бы уснуть. Я никогда не осмеливалась называть про себя другое слово.
Но сейчас на её могиле – лишь занесённый снегом кусок камня, на котором невозможно прочесть даже надпись. А от розовых кустов не осталось и следа.
Прости меня, что не приходила столько лет! Я боялась, что встречу здесь его. Боялась, что бешенство, которое вызывало во мне одно лишь только его имя, заставит совершить какой-нибудь поступок, о котором пожалею.
Да и какая теперь разница. С близкими надо быть рядом, пока они ещё живы. А я… ты даже не представляешь себе, как жалею теперь, что так редко бывала дома, когда ты во мне нуждалась. Но я так горела желанием поскорее стать взрослой, выучиться, начать зарабатывать… я так хотела заработать достаточно денег, чтобы увезти тебя отсюда! Из этого склепа, который заживо высасывал из тебя все соки. От этого человека, которого ты по непонятной мне причине продолжала любить, несмотря ни на что.
Я так мечтала помочь, что не заметила, что на самом деле тебе нужно. И пропустила даже момент, когда ты ушла. У меня был выпускной экзамен в тот день. Золотая медаль. Первая на курсе ученица. Какая всё это была чушь.
И вот теперь уже поздно. Я могу разговаривать только с этими камнями. Но они мне никогда не ответят.
- Анжелика? Это ты?
Я обернулась так резко,