Читать интересную книгу Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 2 - Вальтер Скотт

- Верно, дорогой мой Дирк, вы совершенно правы, друг мой Хаттерайк! Но есть все основания, чтобы посадить его в тюрьму на то время, пока придут бумаги, подтверждающие, кто он такой, из Англии, что ли, или еще там откуда. В законах я разбираюсь, капитан Хаттерайк, и уж такое дело, дело Гилберта Глоссина Элленгауэна, мирового судьи ***ского графства, не принять за него никакой поруки до тех пор, пока ему не устроят второго допроса. Только куда же нам его лучше посадить?

- Hagel und Wetter, не все ли мне равно?

- Погодите, друг, не может это быть все равно. Известно ли вам, что все ваши товары, которые отобрали и отвезли в Вудберн, сейчас лежат в таможне в Портанферри?[207] Я посажу этого молодца...

- Надо его сначала поймать.

- Да, да, когда поймаю. За этим дело не станет. Я помещу его там в исправительный дом, а это рядом с таможней.

- Как же, знаю я эту тюрьму.

- Я уж позабочусь о том, чтобы красные мундиры там не торчали. Слушай, ночью ты приходишь туда со своими ребятами, забираешь все свои товары, и вы увозите этого молодчика Брауна с собой во Флиссинген.

Идет?

- Так что, свезти его во Флиссинген, - спросил капитан, - или куда-нибудь в Америку?

- Да хоть бы и в Америку.

- Или в Иерихон?

- Тьфу ты пропасть, да куда хочешь!

- Н-да, или спровадить его за борт?

- Нет, лучше обойтись без насилия.

- Nein, nein, это ты уж мне предоставь. Sturmwetter! Я тебя давно знаю. Но послушай, мне-то, Дирку Хаттерайку, какая от этого польза будет?

- А что, разве это не в твоих интересах, так же как и в моих? - сказал Глоссин. - К тому же ты забыл, что я тебя сегодня утром отпустил на свободу.

- Ты меня отпустил! Donner und Deyvil![208] Я сам себя освободил. Притом все это было тебе же нужно, да и давно это было. Ха-ха-ха! Ладно, ладно. Шутки в сторону; я ведь не прочь тебе что-нибудь подкинуть, но это дело так же тебя касается, как и меня.

- Какого черта это меня касается? Разве не все состояние этого лоботряса перешло к тебе? Дирк Хаттерайк со всех этих доходов и ломаного гроша не получил.

- Тише, тише! Говорят же тебе, все будем вместе делать.

- И все пополам поделим.

- Как, поместье пополам? Ты что же, хочешь поселиться со мною в Элленгауэне и разделить со мной баронство?

- Sturmwetter, нет! Но ты мог бы мне просто половину отдать деньгами. С тобой вместе жить? Nein. Я свой особнячок заведу где-нибудь в Мидлбурге, с цветником в саду, как у бургомистра какого.

- И деревянного льва у двери поставишь, а в саду - раскрашенную фигуру часового с трубкой в зубах!.. Но послушай, Хаттерайк, к чему тебе все тюльпаны, и цветники, и загородные дома где-то в Голландии, когда здесь, в Шотландии, тебя повесят?

Хаттерайк помрачнел:

- Der Deyvil! Повесят?

- Да, повесят, meinheer[209] капитан. Сам дьявол не спасет Дирка Хаттерайка от виселицы, если элленгауэнское отродье здесь водворится и если наш бравый капитан зашьется здесь со своими торговыми делами! А как теперь уже поговаривают о мире, то, может быть, и высокочтимой Голландии захочется тогда своим новым союзникам угодить. Боюсь, как бы она тогда не выдала им нашего капитана, хоть она ему и родиной доводится.

- Potz Hagel, Blitzen und Donner![210] Да, может быть, ты и прав.

- Только ты не думай, что я... - сказал Глоссин, видя, что слова его произвели нужное впечатление, - что я ничем тебя не отблагодарю, - и он сунул Хаттерайку в руку крупную ассигнацию. Тот принял ее совершенно равнодушно.

- Так это все? - спросил капитан. - А ты сам получил тогда половину всего груза за то лишь, чтобы но мешал нам дела делать; да мы еще вдобавок и твоим делом занялись.

- Друг мой, ты об одном позабыл: теперь ты все свое добро назад получишь.

- Да, если все мы себе шею на этом не свернем. Это мы могли бы как-нибудь и без тебя обделать.

- Сомневаюсь, капитан Хаттерайк, - сухо сказал Глоссин. - Там таможню человек двенадцать солдат караулит, и вот если мы договоримся, так это уж мое дело будет их оттуда убрать. Ладно, ладно, я в долгу не останусь, но надо же и совесть знать.

- Ax, strafe mich der Deyfel! {Пусть черт меня накажет! (нем., диал.).}. Ты меня в конце концов из терпения выведешь! Ты и грабишь и убиваешь, и хочешь, чтобы я тоже убивал и грабил; ты не в первый раз берешься за нечистые дела, как ты их называешь, и вдруг, Hagel und Windsturm,[211] у тебя хватает еще духу говорить о совести! Что, ты больше ничего не можешь придумать, чтобы от этого несчастного мальчонки избавиться?

- Нет, meinheer, но раз я его тебе поручаю.., то...

- Ах, мне поручаешь, это чтобы порох и пуля о нем позаботились! Ну что же, чему быть, того не миновать, но ты-то хорошо понимаешь, чем это все кончится.

- Знаешь, любезный, по-моему, прибегать к жестокости здесь совсем ни к чему, - ответил Глоссин.

- К жестокости! - сказал Дирк с каким-то стоном в голосе. - Поспал бы ты тут в пещере да видел бы ты все, что мне здесь привиделось, когда я на этой вот морской траве всю ночь ворочался и уснуть не мог! Он ведь, проклятый, снова приходил, и с переломанным хребтом, и руки и ноги растопырены, как тогда, когда я на него камень свернул. Ха-ха-ха! Да я головой поручусь, что он там вон, где ты сейчас стоишь, в судорогах, как раздавленная лягушка, корчился, потом...

- И с чего это ты, друг, об этом заговорил, - прервал его Глоссин, - или ты сам мокрой курицей стал? Ну, раз так, то наша песенка спета, и твоя и моя.

- Я мокрой курицей? Нет, я свой век прожил не для того, чтобы теперь кого-нибудь испугаться, будь он хоть черт, хоть человек.

- Ну, раз так, выпей еще глоток: ты, видно, еще не отогрелся. А теперь скажи, из прежних твоих ребят кто-нибудь есть здесь?

- Nein, все мертвы, убиты, повешены; все пошли кто ко дну, кто к черту. Браун последний был. Никого теперь в живых нет, один только цыган Габриель, да и тот, если его подмазать, уберется отсюда; но он и так молчать будет, это ему на руку. Старуха Мег, его тетка, не допустит, чтобы он проговорился.

- Какая Мег?

- Мег Меррилиз, цыганка, ведьма старая.

- А что, она жива еще?

- Жива.

- И она здесь?

- Здесь. Она тут недавно в Дернклю была, когда Ванбест Браун там кончался, и с ней было двое моих ребят да еще какие-то цыгане несчастные.

- Вот еще новая загвоздка, капитан! А как ты думаешь, она не продаст нас?

- Ну, она-то поклялась семгой,[212] что, если мы ничего дурного мальчишке не сделаем, она насчет истории с Кеннеди ни словом не обмолвится. И видишь, хоть я ее тогда сгоряча и ножом полоснул, и руку ей поранил, и долго ее потом в тюрьме держали там у вас, der Deyvil, - старая Мег Меррилиз была тверда как сталь.

- Да, это верно, - ответил Глоссин. - А все-таки, если бы ее переправить хотя бы в Зеландию, или в Гамбург, или еще там куда-нибудь, дело было бы лучше.

Хаттерайк быстро вскочил и оглядел Глоссина с головы до ног.

- Козлиных копыт я у тебя не вижу, и все-таки ты не кто иной как сам дьявол! Но Мег Меррилиз, та подружнее с сатаной живет, чем ты: ни разу ведь еще такой бури не было, как в тот день, когда я ее кровь пролил. Nein, nein, с ней я больше не хочу связываться.

Настоящая ведьма, да и самому черту сродни, ну ладно, это ее дело. Donner und Wetter! С ней я больше связываться не стану, пусть делает как хочет. Ну, а насчет остального, так что же, если это на моей торговле не отразится, я тебя скоро от этого молодчика избавлю - дай мне только знать, когда его возьмут.

Шепотом, понимая друг друга с полуслова, оба достойных сообщника договорились между собой обо всем и условились, где в случае надобности можно будет найти Хаттерайка. Люгер же его мог спокойно стоять возле берега, так как ни одного королевского судна там в это время не было.

Глава XXXV

Вы из числа тех людей, что

не станут служить богу, даже

если сам черт им велит. Мы

пришли оказать вам услугу, а

вы принимаете нас за каких-то

буянов.

"Отелло"

Вернувшись домой, Глоссин среди полученных на его имя писем нашел одно весьма для него важное. Эдинбургский адвокат, мистер Протокол, извещал его, как управляющего делами покойного Годфри Бертрама Элленгауэна и его наследников, о внезапной кончине миссис Маргарет Бертрам из Синглсайда и просил уведомить об этом его клиентов на случай, если они сочтут нужным послать, кого-нибудь от своего лица в Эдинбург, чтобы присутствовать при вскрытии завещания покойной. Глоссин сразу понял, что адвокат ничего не знал о размолвке между ним и его покойным патроном. Он сообразил, что состояние покойной леди должна была унаследовать Люси Бертрам. Однако, зная странности старой леди, можно было легко предвидеть, что девятьсот девяносто девять шансов из тысячи возможных были за то, что все обернется по-другому. Устремив свой изобретательный ум на все обстоятельства этого дела, чтобы решить, какую пользу он сумеет извлечь из них для себя, он увидел, что самое лучшее было бы вернуться к своему старому плану восстановить или, вернее, создать себе то положение в обществе, которое ему нужно, и сейчас больше чем когда-либо. "Мне надо иметь твердую почву под ногами, - думал он. - А нужно это для того, чтобы, в случае если предприятие Дирка Хаттерайка не удастся, общественное мнение все же было на моей стороне". Но надо отдать Глоссину справедливость: при всей его низости ему, может быть, даже хотелось чем-нибудь вознаградить мисс Бертрам за то безграничное зло, которое он причинил ее семейству, тем более что собственных его интересов это ни в какой мере не задевало. И вот он решил, что на следующий день рано утром поедет в Вудберн.