По справедливости
Его бесспорная заслугаЕсть окончание войны.Его приветствовать, как другаЛюдей, вы искренне должны.
Я — вне политики, и, право,Мне все равно, кто б ни был он.Да будет честь ему и слава,Что мир им, первым, заключен!
Когда людская жизнь в загоне,И вдруг — ее апологет,Не все ль равно мне — как: в вагонеЗапломбированном иль нет?…
Не только из вагона — прямоПускай из бездны бы возник!Твержу настойчиво-упрямо:Он, в смысле мира, мой двойник.
1918 — V
Тэффи («Где ты теперь, печальная душа…»)
Где ты теперь, печальная душаС веселою, насмешливой улыбкой?Как в этой нови, горестной и зыбкой,Ты можешь жить, и мысля, и дыша?
Твои глаза, в которых скорбь и смех,Твои уста с язвительным рисункомТак близки мне и серебристым стрункамМоей души, закутанная в мех.
О, странная! О, грустная! в тебеВлекущее есть что-то. ОсияннаТы лирикой души благоуханной,О лилия в вакхической алчбе!
1918 — XII
Памяти Н.И. Кульбина
Подвал, куда «богемцы» на ночьСъезжались, пьяный был подвал.В нем милый Николай ИванычХудожественно ночевал.
А это значит — спич за спичемИ об искусстве пламный спор.Насмешка над мещанством бычьимИ над кретинами топор.
Новатор в живописи, доктор.И Дон-Жуан, и генерал.А сколько шло к нему дорог-то!Кто, только кто его не знал!
В его улыбке миловзорцаТоржествовала простота.Глаза сияли, как озерцаВ саду у Господа-Христа.
Среди завистливого, злогоМирка, теплел он, как рубин.Да, он в хорошем смысле словаБыл человеком — наш Кульбин!
1918 — V
Судьба Таси
Наш век — чудо-ребенка эраИ всяких чуд. Был вундеркиндИ дирижер Вилли Ферреро,Кудрявый, точно гиацинт.
Девятилетний капельмейстерИмел поклонниц, как большой,И тайно грезил о невестеСвоею взрослою душой.
Однажды восьмилетке ТасеМать разрешила ехать с ней —На симфоническом ПарнасеСмотреть на чудо из детей.
В очарованьи от оркестра,Ведомого его рукой,В антракте мальчику-маэстроМалютка принесла левкой.
Хотя чело его увилиЦветы, — их нес к нему весь зал, —Все ж в знак признательности ВиллиВ лоб девочку поцеловал.
О, в этом поцелуе — жало,А в жале — яд, а в яде — тлен…Блаженно Тася задрожала,Познало сердце нежный плен.
Уехал Вилли. Стало жутко.Прошло три года. ВдалекеЕе он помнил ли? МалюткаСкончалась в муке и тоске.
1918 — V
Лососья идиллия
Там, где растет на берегу осина И вкривь, и вкось,Вплыла из моря в речку лососина, За ней — лосось.
И стала выкрапчатая лососька Метать икру.На душегубке слышен шепот: «Фроська, Оставь игру.
Не шевелись. Ах, лучше б ты осталась На берегу.Зря к делу на ночное затесалась… Дай острогу».
И дедушка, дрожащею, но верной Сухой рукойВзмахнул, слегка прицелился примерно И — острогой!
От восхищенья закричала Фроська: «Поди, небось,Ты пала, икрометная лососька!» Но пал лосось.
Кондитерская дочь
Германский лейтенант с кондитерскою дочкойПриходит на лужок устраивать пикник.И саркастически пчела янтарной точкойНад ним взвивается, как злой его двойник.
Они любуются постельною лужайкой,Тем, что под травкою, и около, и под.И — френч ли юнкерский затейливою байкойИль страсть заводская — его вгоняет в пот.
Так в полдень млеющий на млеющей полянеМлеть собирается кондитерская дочь…Как сочь июльская, полна она желаний:В ее глазах, губах, во всей — сплошная сочь…
Вот страсть насыщена, и аккуратно вытерОтроманировавший немец пыль и влажь…А у кондитерской встречает их кондитерС открытой гордостью — как связи их бандаж.
1918 — XI
В роли рикши
Пятнадцать верст на саночках норвежскихЯ вез тебя равниной снеговой,На небе видя зубров беловежских,Из облаков содеянных мечтой.
Пятнадцать верст от Тойлы и до Сомпе,В дороге раза два передохнув,Я вез тебя, и вспоминал о помпе,С какой поил вином меня Гурзуф…
Пятнадцать верст, уподобляясь рикше,Через поля и лес тебя я вез…Но, к лошадиной роли не привыкши,Прошу мне дать обед, а не овес…
Квинтина V
Когда поэт-миллионер,При всем богатстве, — скряга,Он, очевидно, духом сер.Портянки, лапти и сермяга —Нутро. Снаружи — эксцессер.
О, пошехонский эксцессер,Офрачена твоя сермяга!О нищенский миллионер,Твой алый цвет промозгло-сер!Ты даже в ощущеньях скряга!
Противен мот. Противен скряга,Тем более — миллионер,Кому отцовская сермягаСтеснительна: ведь эксцессерФрак любит — черен он иль сер…
Вообразите: фрак — и сер…Тогда рутинствуй, эксцессер!Тогда крути беспутно, скряга!Тогда бедуй, миллионер!Стань фраком, серая сермяга!
Компрометирует сермягаТого лишь, кто душою сер.Отвратен горе-эксцессер, —По существу — скопец и скряга,По кошельку — миллионер.
Лэ II
Алексею Масаинову
В Японии, у гейши Ойя-Сан,Цветут в саду такие анемоны,Что друг ее, испанский капитан,Ей предсказал «карьеру» Дездемоны.Не мудрено: их пьяный ароматВсех соблазнит, и, ревностью объят,Наш капитан ее повергнет в стоны.
Наш капитан ее повергнет в стоны,Когда микадо, позабыв свой сан,Придет к японке предлагать ей троны, —За исключением своей, — всех стран…И за зеленым чаем с ней болтая,Предложит ей владения Китая:«За поцелуй Китай Вам будет дан».
«За поцелуй Китай Вам будет дан», —И Ойя-Сан воздаст ему поклоны,И Ойя-Сан введет его в дурман,В крови царя она пробудит звоны…Сверкая черным жемчугом зубов,Струя ирис под шелк его усов,Она познает негные уроны.
Она познает негные уроны,И, солнцем глаз гетеры осиян,Забудет бремя и дефект короныМикадо, от ее лобзаний пьян.Потом с неловкостью произношеньяСказав «adieu», уйдет — и в подношенье,Взамен Китая, ей пришлет… тюльпан.
Взамен Китая ей пришлет тюльпанВысокий bon vivant[7] «нейтральной зоны»,Не любящий в свиданьях «барабан»,Ходящий чрез ограды и газоны,Чтоб (как грузины говорят: шайтан!)Придворный не схватил за панталоны,Усердием особым обуян…
Усердием особым обуян,Придворный сыщик, желтый, как лимоны,Не постеснится из дворца шантанУстроить на пиру жрецов мамоныИ (сплетней, — не буквально!) за штаныСхватить царя, с вспененностью волныДрузьям расскажет «сверх-декамероны»…
Друзьям расскажет «сверх-декамероны»Дворцовый шпик — невежда и болван.Не оттого ль, чтоб не дразнить «тромбоны»,Избрал забор микадо-донжуан?Как отдохнет от суеты житейской,Как азиатской, так и европейской,У подданной, у гейши Ойя-Сан.
В Японии, у гейши Ойя-Сан,Микадо сам ее повергнет в стоны:«За поцелуй Китай Вам будет дан», —Она познает негные уроны, —Взамен Китая ей пришлет тюльпан.Усердием особым обуян,Друзьям расскажет «сверх-декамероны».
У гейш