и Переполох —
Этот почти Успех —
Этот – почти Скандал —
Смерти наглядный Шок —
Бросил бы всё – сбежал —
Если бы бегать мог.
«Кончалась дважды жизнь моя…»
Кончалась дважды жизнь моя —
И все же ждет душа —
Быть может, ей Бессмертье даст
Последний, третий шанс —
Сияющий, огромный Дар —
Такой, что слепнет взгляд.
Разлука – всё, чем грозен Рай,
И всё, чем славен Ад.
Роберт Фрост
1875–1963
Родился в Сан-Франциско в семье журналиста; воспитывался у деда в Массачусетсе и Новую Англию считал своей родиной. Университета не закончил, работал учителем, пытался вести фермерское хозяйство. В 1912 году уехал с семьей в Англию, где были изданы два его первых сборника «Воля мальчика» (1913) и «К северу от Бостона» (1914). С них и началась известность Фроста, со временем превратившаяся в славу. Фрост представлял в американской поэзии XX века партию «староверов» – он не признавал свободного стиха, писал традиционно и внятно. И все же стихи Фроста далеки от прямого высказывания: они тяготеют к притче. В 1963 году уже в очень преклонном возрасте поэт приезжал в Россию. К этому визиту был выпущен сборник Фроста в переводах И. Кашкина, М. Зенкевича и А. Сергеева.
За водой
Колодец во дворе иссяк,
И мы с ведром и котелком
Через поля пошли к ручью
Давно нехоженым путем.
Ноябрьский вечер был погож,
И скучным не казался путь —
Пройтись знакомою тропой
И в нашу рощу заглянуть.
Луна вставала впереди,
И мы помчались прямо к ней,
Туда, где осень нас ждала
Меж оголившихся ветвей.
Но, в лес вбежав, притихли вдруг
И спрятались в тени резной,
Как двое гномов озорных,
Затеявших игру с луной.
И руку задержав в руке,
Дыханье разом затая,
Мы замерли – и в тишине
Услышали напев ручья.
Прерывистый прозрачный звук:
Там, у лесного бочажка —
То плеск рассыпавшихся бус,
То серебристый звон клинка.
Другая дорога
В осеннем лесу, на развилке дорог,
Стоял я, задумавшись, у поворота;
Пути было два, и мир был широк,
Однако я раздвоиться не мог,
И надо было решаться на что-то.
Я выбрал дорогу, что вправо вела
И, повернув, пропадала в чащобе.
Нехоженей, что ли, она была
И больше, казалось мне, заросла;
А впрочем, заросшими были обе.
И обе манили, радуя глаз
Сухой желтизною листвы сыпучей.
Другую оставил я про запас,
Хотя и догадывался в тот час,
Что вряд ли вернуться выпадет случай.
Еще я вспомню когда-нибудь
Далекое это утро лесное:
Ведь был и другой предо мною путь,
Но я решил направо свернуть —
И это решило все остальное.
Все золотое зыбко
Новорожденный лист
Не зелен – золотист.
И первыми листами,
Как райскими цветами,
Природа тешит нас:
Но тешит только час.
Ведь, как зари улыбка,
Все золотое зыбко.
Старик зимней ночью
Тьма на него таращилась угрюмо
Сквозь звезды изморози на стекле —
Примета нежилых, холодных комнат.
Кто там стоял снаружи – разглядеть
Мешала лампа возле глаз. Припомнить,
Что привело его сюда, в потемки
Скрипучей комнаты, – мешала старость.
Он долго думал, стоя среди бочек.
Потом, нарочно тяжело ступая,
Чтоб напугать подвал на всякий случай,
Он вышел на крыльцо – и напугал
Глухую полночь: ей привычны были
И сучьев треск, и громкий скрип деревьев,
Но не полена стук по гулким доскам.
…Он светом был для одного себя,
Когда сидел, перебирая в мыслях
Бог знает что, и меркнул тихий свет.
Он поручил луне – усталой, дряхлой,
А все же подходящей, как никто,
Для этого задания – стеречь
Сосульки вдоль стены, сугроб на крыше:
И задремал. Полено, ворохнувшись
В печи, его встревожило: он вздрогнул
И тяжело вздохнул, но не проснулся.
Старик не может отвечать один
За все: и дом, и ферму, и округу.
Но если больше некому, – вот так
Он стережет их долгой зимней ночью.
Шум деревьев
О чем этот шум древесный?
Зачем мы так долго ищем
В разноголосице звуков
Этот шум, этот шепот
Рядом с нашим жилищем?
Радости убаюкав
И повседневный гомон,
Вслушиваемся в окрестный
Шорох листы – о чем он?
Он говорит об уходе,
Он прощаться торопит
Голосом пилигрима.
Но чем безысходней ропот,
Тем корни неискоренимей.
И я клонюсь головою,
Словно дерево кроной,
Видя, как машут ветви,
Слыша шум заоконный.
И я соберусь однажды,
Решусь на шаг безрассудный,
И будут леса угрюмы
И небеса – безлюдны,
И будут шуметь деревья,
Как прежде они шумели,
Деревья будут прощаться,
А я уйду в самом деле.
Чтоб вышла песня
Был ветер не обучен пенью,
И необузданно горласт,
Ревел и выл, по настроенью,
И просто дул во что горазд.
Но человек сказал с досадой:
Ты дуешь грубо, наобум!
Послушай лучше – вот как надо,
Чтоб вышла песня, а не шум.
Он сделал вдох – но не глубокий,
И воздух задержал чуть-чуть,
Потом, не надувая щеки,
Стал