— Вот и возьми меня для разговоров.
— И что ты ждешь от этих наших разговоров?
— Я хочу до предела довести мастерство философского спора, предпочитая этические проблемы.
— Неплохо задумано, Федон, — согласился Сократ. — Только ведь тебя хозяйка Даздраперма не отпустит. Ты ведь ее раб.
— А пусть Алкивиад и Критий меня выкупят. У них денег полно.
— Идет, — сказал Алкивиад. — Интересно посмотреть, как из раба вылупится философ.
— Да ничего из него не получится, — предположил Критий, но кошелек с золотом все же достал откуда-то из-за пазухи.
Тут в блудилище возник какой-то посторонний шум и грохот. Я уже, было, подумал, что Аристипп провалился в своем начинании. Но нет. Просто на крыльцо вывалилась настоятельница “Высоконравственного блудилища”, кандидат диалектических наук, жена Межеумовича — Даздраперма. Она уставила “руки в боки”, повела мохнатой бровью и басом заявила:
— Вы что, предприятие мне развалить захотели?! Разговоры разговариваете с моими ангелочками, а как до дела дошло, вы и в кусты! Думаешь, Сократ, я на тебя управу не найду?! Да сколько угодно! Мигну славному Агатию, он тебя и поставит на место! Ну, никакого житья от твоего идеализма нет! Сам-то по молодости все блудилища прошел вдоль и поперек! А другим запрещаешь!
— Да и в мыслях у меня не было, дорогая Даздраперма, что-либо запрещать, — сказал Сократ. — Ведь каждый умнее всех! Не так ли?
— Ну!
— Вот тебе и ну! Продай свое “Высоконравственное блудилище”.
— Тебе, что ли?
— Да мне-то оно зачем?
— Все равно не продам!
— А что продашь?
— Вот этого зазывалу купи. Все равно от него никакого толку! Зазвал вот вас, а зачем?
— Да не зазывал он нас. Мы сами вошли.
— Тем более… Сколько дашь?
— Пять мин, Даздраперма. Только дам не я, сама знаешь, что у меня денег не бывает в принципе, а вот эти, Алкивиад с Критием.
— Да за пять мин я осла могу купить.
— Купи, тогда у тебя будет сразу два осла.
— Ладно уж, исключительно из любви к справедливости продам за пять мин, да еще пять мин неустойки.
— А это за что?
— За простой моих высоконравственных малюточек-блудниц. Ты-то уж ладно, а вот вина Алкивиада с Критием тут полная.
— Что нам пять мин, Критий. Пусть раб становится философом, а блудницы святыми! — сказал Алкивиад.
С некоторой неохотой Критий все же отсчитал пять мин. Даздраперма взяла деньги, немного успокоилась и вернулась в свое “Высоконравственное блудилище”.
Федон благодарно схватил Сократ за плащ и сразу же пожелал вступить в философский разговор, но тут перед Сократом возник еще один его ученик.
Глава тридцать вторая
Не успели мы отойти и двух шагов от “Высоконравственного блудилища”, как нас нагнал человек в коротком рваном плаще, надетом на голое тело, с котомкой бродяги за спиной и посохом странника в виде засохшей коряги.
Я тотчас же припомнил в нем ученика Сократа Антисфена. Сперва-то он учился у софиста Горгия, но потом примкнул к Сократу и настолько выиграл от этого, что даже своих собственных учеников стал убеждать вместе с ним учиться у Сократа. Но сегодня-то, видать, его собственные ученики разбрелись по блудилищам. Рассерженный вид философа подтверждал это. Жил он в порту и каждый день ходил за сорок стадиев, чтобы послушать Сократа. Переняв его твердость и выносливость, тщетно, пока что, подражая его бесстрастию, он и в одежде стремился подражать учителю, что, в общем-то, было несложно.
Философы и ученики довольно дружелюбно приветствовали друг друга. Алкивиад и Критий своими дорогими плащами и сандалиями весьма заметно отличались от босоногого Антисфена. К тому же Антисфен еще и, как бы невзначай, показывал дыры в своем плаще.
Сократ заметил это и сказал:
— У глобального человека умопостигаемые пифагоровы штаны хотя и облегают тело, но сквозь них ничто не просвечивает. А сквозь дыры твоего рваного плаща, Антисфен, я вижу тщеславие.
— Это он так вырядился, чтобы завлекать блудниц, — сказал Алкивиад.
Антисфен тут же вспылил:
— Я предпочел бы безумие наслаждению! А если бы мне попалась сама Афродита, то я пронзил бы ее стрелой, потому что она погубила много наших прекрасных и достойнейших женщин. А любовь — это порок природы. Несчастные, попав под ее власть, называют болезнь божеством. Но этим только доказывается, что невежественные люди из-за незнания подчиняются наслаждению, которое не следует допускать, хотя оно зовется божеством и дано богами только для потребностей продолжения рода. А сходиться следует только с такими женщинами, которые вам будут за это благодарны.
— Да они тут все будут тебе благодарны, заплати только побольше! — захохотал Алкивиад.
— Платить-то ему и нечем, — заметил Критий. — Кроме того, этот мудрец чурается любви, как бес ладана.
— Мудрец не должен чуждаться любви, — разъяснил свою противоречивую позицию Антисфен, — ибо только он знает, кто достоин ее. А жениться следует для продолжения рода, сходясь для этого с самыми прекрасными женщинами.
— То-то поговаривают, что у твоего отца жена была алтайка! — залился хохотом Алкивиад.
— Да и вы, сибирские афиняне, гордящиеся чистотой крови, ничуть не родовитее улиток и кузнечиков.
Тут все, кроме Крития, снова рассмеялись. А потом Сократ сказал:
— От чистокровных сибирских афинян никогда бы не родился столь доблестный муж, как Антисфен. Да и девушку в жены мы ему подыщем достойную. Ведь, друзья, мои, женская природа ни в чем не уступает мужской, но она нуждается в знаниях и в силе. Поэтому, у кого есть жена, пусть смело учит ее тому, чему бы он хотел научиться сам.
— Как же ты, Сократ, — сказал Антисфен, — придерживаясь такого мнения, не воспитываешь Ксантиппу, а живешь с женщиной самой несносной, как я думаю, из всех, которые есть, были и будут? Может, мне сосватать другую женщину тебе в жены?
— Да ты, Антисфен, видать, хороший сводник! — сказал Сократ, уклоняясь от разговора о Ксантиппе. — Это сложное и хорошее искусство.
Антисфен тут же надулся обидой, но не отставал от нас.
— А что ты, Сократ, можешь сказать, — спросил Алкивиад, — почему это Антисфен вправе гордиться таким бесславным искусством, которое ты назвал?
— Хорошо. Уговоримся сперва, — сказал Сократ, — в чем состоит дело сводника. На все мои вопросы отвечайте без замедления, чтобы нам знать все, в чем придем к соглашению. Согласны?
— Конечно, — ответили все, и даже я — мысленно.
— Итак, — начал Сократ, — задача сводника — сделать так, чтобы тот или та, кого он сводит, нравился тем, с кем он будет иметь дело, не правда ли?
— Конечно, — был общий ответ.
— Одно из средств нравиться не состоит ли в том, чтобы иметь идущий к лицу фасон прически и одежды?
— Конечно, — снова был общий ответ.
— Не знаем ли мы и того, что человек может одними и теми же глазами смотреть на кого-нибудь дружелюбно и враждебно?
— Конечно.
— А что? Не бывает ли так, что одни речи возбуждают вражду, другие ведут к дружбе?
— Конечно.
— Хороший сводник не будет ли из всего этого учить тому, что помогает нравиться?
— Конечно.
— А какой сводник лучше, — который может делать так, чтобы его клиенты нравились одному, или который — многим?
— Конечно! — заорал я, но уже в одиночестве.
— Очевидно, который очень многим, — сказал Алкивиад.
— Ты и не мог дать другого ответа, — сказал Антисфен с ехидцей, — ведь ты высок и красив, а, кроме того, — любимец всей Сибирской Эллады! И если Ахиллес не был похож на тебя, то он и не был истинно прекрасным.
Алкивиад захохотал в ответ, а Критий мрачно произнес:
— Который — одному юноше и всем сибирским афинянам.
— А если бы кто мог делать так, чтобы люди нравились даже целому городу, не был бы ли он уже вполне хорошим сводником?
— Несомненно, — был общий ответ.
— Если бы кто мог делать такими людей, во главе которых он стоит, не был бы ли он вправе гордиться этим искусством и не был бы ли он вправе получать большое вознаграждение? — снова спросил Сократ.