бумаг.
Бумаги, бумаги и еще раз бумаги. Бумаги в этом кабинете столько, что, преврати ее обратно в деревья, можно было бы засеять ими целый лес. Меня уже тошнило от этих бумаг и от этих нулей.
Стоп, что это? Маленькая записка в море бумаг, клочок, заблудившийся в мире нулей и пустых слов. “Улица Строителей, 96. Кв. 100. Петр Устинов (Олнашев)”.
Домашний адрес Петра Устинова? Но почему – почему здесь, в таком секрете ото всех? Как будто он на мгновение испугался, что забудет, где живет, и решил написать об этом на бумаге. Надеялся, что наследник его бумажного богатства решит разузнать о нем побольше? Оглянувшись на Орфана, который по-прежнему корпел над своими бумагами – наверное, тоже писал нули, надеясь спасти судьбу фирмы – я засунул клочок бумаги в карман.
Притвориться больным – я всегда поступал так, если сталкивался с трудностями на прежней работе. В этом мне не было равных – и даже Орфан взаправду поверил в мою историю про отравление несвежей рыбой. А работу я доделаю дома, конечно.
***
Улица Строителей, дом девяносто шесть.
В свой единственный выходной я решился на эту маленькую авантюру. Мне стало интересно, почему Петр приложил такие усилия, чтобы указать на свое местонахождение, спрятав эту информацию в своем собственном столе. Может быть, он боялся, что кто-то узнает что-то запретное? И оставил подсказку специально для того, кто придет на его место? Чего он боялся? Ведь, если верить Орфану, Петр должен был устроиться на работу в военную организацию. Тем, кто там работает, не нужно чего-то бояться, это в нашей стране всем известно.
Значит, Петр кому-то не доверял, понял я. Понял я также и то, что Орфан мне что-то недоговаривал. Причем с момента нашего знакомства.
Пожилой таксист, помяв в руках мою тысячу, недовольно сморщился и сказал:
– Наверное, не смогу сдать сдачи… Поменьше нету?
– Нет.
Он продолжал морщиться, все больше становясь похожим на переспелый абрикос.
– Ладно, оставьте сдачу себе.
Я вышел из тесного салона автомобиля, в лицо мне ударил осенний ветер вперемешку с листьями. Высокая кирпичная многоэтажка, явно нуждающаяся в генеральном ремонте. И вот здесь живет сотрудник такой фирмы?
У подъезда караулила прохожих древняя бабка.
– Куда идешь? – проскрипела она, как только я приблизился к домофону, и грозно зыркнула исподлобья. – Что-то я тебя не припомню.
– К другу, – соврал я.
– Когда не знают, что сказать, врут про друзей… – проворчала она философски.
Тут из подъезда кто-то вышел, и я, облегченно вздохнув, шагнул в тьму многоэтажки. Внутри пахло носками, кошками и гортензией. Квартира номер сто, в которой, если верить подсказке, жил Петр Устинов, находилась, похоже, на самом последнем этаже. Лифт не работал, и я, вздохнув, начал долгое восхождение.
По мере приближения к квартире Петра становилось все тише – детские крики из-за дверей исчезли, мяуканье кошек растворилось где-то тремя этажами ниже. К запахам, населяющим этот подъезд, я уже почти полностью привык. Наконец, я добрался до последнего этажа.
Здесь было всего две квартиры – девяносто девятая и сотая. Сначала я постоял, неловко переминаясь с ноги на ногу, и пытался придумать причину, по которой пришел сюда и которую мог бы назвать хозяину квартиры. Поняв, что в голову ничего не лезет, кроме дурацкого: “Не одолжите соли?”, я нажал на выпуклую кнопку звонка.
Шума звонка я не услышал. Прождал минуту, затем позвонил еще раз. За дверью не было ни звука. Позвонил еще пару раз, понимая, что хозяина, очевидно, нету дома. Зачем-то постучал в дверь, и тут оказалось, что она не заперта. Я потянул ее на себя…
За дверью была кирпичная стена, ничуть не отличающаяся от тех четырех, что были вокруг. Я ошалело моргнул, потом, подумав, что это такой розыгрыш, потрогал кирпичную кладку – вдруг это была искусно сделанная ширма? Но нет, стена была самая настоящая. Будто строители решили подшутить над обитателями дома и сделать для ровного счета пустую дверь.
– Что, нету друга дома? – раздалось за моей спиной.
Похолодев, я узнал голос бабки, сидевшей перед подъездом. Я обернулся – каким-то образом она неслышно прокралась за мной до последнего этажа, и теперь, обнажив золотые зубы в жутковатой улыбке, победно стояла передо мной, заложив руки за спину.
– А где… Петр?.. – тупо спросил я, еле шевеля губами. Мне вдруг стало страшно.
– Петр? – взвизгнула бабка и рассмеялась, как тысяча ржавых клаксонов. – Нету Петра. И никогда его не было. Не видишь, что ли?
Она указала горбатым пальцем за мою спину, на дверь. Я посмотрел туда и понял, что то, что мое боковое зрение посчитало за дверной глазок, было вовсе не им.
На месте глазка был нарисован ноль.
***
В офис я пришел невыспавшимся и подавленным. После очередной истерики Орфана, кричавшего про “поджимающие сроки” и “ответственность”, я сосредоточился на нулях.
Я очень устал. Сколько нулей я написал за этот месяц? Явно больше, чем за всю свою жизнь. Зачем я это делаю? А какая разница? За это платят. На сайте, где я наткнулся на эту вакансию, мне обещали сумму с пятью нулями. Почему-то меня вовсе не интересовала судьба Петра Устинова, меня не интересовали никакие вопросы – я просто хотел, наконец, выдать достойный ноль. Орфан говорил, что в жизни каждого нулевода есть его главный ноль – тот, что обладает наибольшей силой. Тот, который может перевернуть весь мир. И словно спортсмен, готовый побороть мировой рекорд, я с остервенелым упорством писал нули – и дома, и в офисе.
Я вдруг стал очень бледным. Проходя иногда мимо зеркала, я видел себя и не узнавал – кто был этот бледный человек? Наверняка он обитал в ином мире – мире бумаг, цифр и искусственного света, запертый в кормушке-офисе и тесной квартире.
Недавно я понял, к чему готовила меня жизнь все это время. Так долго я искал самого себя, и все зря – дело моей жизни само нашло меня. Отголоски погибших желаний, осколки разбитой мечты, все это не имело значения. Я должен написать ноль, тот самый, который поглотит души тех, что увидят его.
Когда я не писал нули, я словно вставал на автопилот. Кончилась еда. Нужно сходить в магазин. Кое-как одеваюсь и бреду по улице. Кажется, будто надо мной светит не солнце, а большая лампа под потолком. Я замечаю нули там, где их никто не видит – в колесах автомобилей, в лицах людей, в глазах, в окнах, в лужах и в облаках, хотя я редко туда гляжу, в небо.
Нужно взять с полки бутылку молока и отнести ее на кассу. Ищу взглядом, куда встать, чтобы стоять не так долго. И вдруг вижу, словно вспышку огня, знакомые глаза, спешно отворачивающиеся от меня. Узнавшие