Читать интересную книгу Елки-моталки - Владимир Чивилихин

- Давай! - закричал Платоныч ломким голосом.

Родион хватанул полную грудь плотного воздуха, отвалился, пошел. Необыкновенная легкость в то же мгновенье сменилась острым ощущением свободы, которое так хотелось растянуть до бесконечности...

Родиону не понравилось, что оторвало вытяжной парашютик. Такое случалось не раз, и ничего в этом страшного не было, но не хотелось, чтобы первый в сезоне прыжок хоть чем-нибудь отклонился от нормы. Однако думать уже было некогда, начиналась работа. Зыркнул вверх - самолет пошел на второй заход, чтоб скинуть Бирюзова, потом вниз, на землю: ух ты, ветер-то какой! Пожарище уплывало в сторону, а это было ни к чему. Придется потом лезть через перевал, а там, видно, был крутяк. Да еще тот! Родион потянул стропы.

Ему надо было быстрее соскользнуть вниз, срезав угол приземления. Пошел! Родион выше перехватил стропы, действуя обеими руками, и скорость увеличилась. Из глаз выбивало слезу, и она сохла тут же. Еще потянем! Убирая высоту, он почти падал - косо к земле. А самолет-то уже далеко. Ага, разворачивается. Родион совсем скособочил купол, и грива рванулась навстречу. Вот она, все зеленей и больше. Угодить бы меж вершин! Пора бросать стропы. Мелькнуло: дураки, надо было у деревни спрыгнуть...

Над гривой месило ветер, и Родиона кинуло на крону высокого кедра. Успел только втянуть голову в плечи, закрыть глаза рукой. Сучья захрустели, ломаясь о ранец запасного парашюта, и хорошо спружинили. Родион попытался зацепиться тут, хотел поймать глазом купол, но тут резко рвануло за плечи, бросило на высокий, голый до половины кедр. Едва Родион развернулся лицом к нему, как почувствовал, что падает свободно - купол погас где-то вверху, должно быть, уже ниже вершин. Ветер! Родион ударился о гладкий ствол коленями, руками, головой и будто провалился в черную яму.

3

Следователь. Что-то не пойму я вас, товарищ Неелов.

- А чего не понять-то?

Следователь. Будто нарочно вы хотите запутать следствие. Так, знаете, трудно работать.

- Трудно? Вот, помню, я...

Следователь. Нет уж, воспоминания свои вы, пожалуйста, оставьте. Что можете добавить к своим последним показаниям?

- Добавляй не добавляй, а готовите вы Гуляеву небо в крупную клетку. Однако знай, детка, жизнь в статью не вгонишь...

Следователь. Закон, товарищ Неелов, для всех один.

- Для всех, да не для всех! Если жулик, он и лазейку законную найдет, а Гуляев другой.

Скоро две недели, как лежит Родион, а вернее, ровно двенадцать дней. В комнатушке было уже чисто и свежо. Хозяйку посещение бригады Неелова будто подменило, она стала предупредительной, заботливой и даже надоедала Родиону - каждое утро вваливалась к нему с тазом и мокрой тряпкой. В тот раз пожарники принесли ей бутылочку портвейна и пообещали полушалок, если старшой будет всем доволен.

Родион совсем не закрывал окна, и спать стало хорошо, как после пожара или экзаменов, и сон этот очищал голову. Ночью забывалось и про ноги, только вот днем они еще беспокоили, особенно если утром походить. Просыпался Родион рано, с солнцем вместе, и день тянулся долго-долго. Вечерами заезжал сыграть в шахматы Гуцких. В темпе гоняли несколько партий. Платоныч проигрывал. Елозил на табуретке, вздрагивал, когда Родион стукал фигурами по доске, царапал подбородок в серой щетине.

- Ну, последнюю! - решительно говорил он.

- Можно, - соглашался Родион.

За игрой они почти не разговаривали.

- Сильно? - допытывался Родион, хотя и так знал, что тайга горит этой весной яро, в обхват.

- Жуть, - отвечал Алексей Платонович. - Гарде королеве!

- Как Санька? - интересовался на всякий случай Родион, и это был тоже лишний вопрос: Гуцких сразу бы сказал, если бы с пожаров пришли известия.

- От Бирюзова пока ничего. - Гуцких крепко тер лицо ладонями.

Очередная партия заканчивалась, Платоныч валил на бок своего короля и, устало смаргивая, просил контровую, самую последнюю. Потом игралась заключительная.

- А дядя Федя где? - спрашивал Родион перед первым ходом, чтобы потом не мешать летнабу.

- Неелов в порядке. Сегодня я их с пожара на пожар перекинул. Подарок они тебе сообразили, велели передать... Ты белыми? Ходи.

Зимами-то они сражались на равных, а тут Гуцких пасовал, и Родион не замечал, чтобы он где-то хитрил, - не настолько Платоныч хорошо играл, чтоб незаметно, из вежливости, проигрывать, к тому же летнаб так натурально страдал от поражения, что Родиону делалось смешно. Тут другое. Видно, не до шахмат было в эти дни летнабу. Случалось, что в финальной, распоследней партии Гуцких поднимал глаза от доски и вопросительно смотрел на партнера.

- Что? - спрашивал Родион.

- А какими я играю?

Родион решительно перевертывал доску, а когда Гуцких был уже в дверях, спрашивал:

- Алексей Платоныч! Не скоро, думаешь, команда в городе будет?

- Трудно сказать, а что? Соскучился?

- Партвзносы надо Копытину заплатить.

- Мне заплати, он ведомость оставил.

- Ну, тогда ладно.

Гуцких уходил, грозясь непременно зайти завтра и сквитаться. Платонычу было уже около шестидесяти, и ему трудновато становилось работать летчиком-наблюдателем. Однако бросать эту работу он не торопился. То, что привык, - одно дело. На том конце города, у аэродрома, стоял его дом-пятистенок, до отказа набитый ребятишками, и летнаб хотел бы тянуть на этом месте, "пока не погонят". Это он так только говорил, хорошо зная, что центральная база держится за него зубами: у Гуцких был большой опыт, да и замены ему на такой огромный лесной район пока не находилось. Он сильно надеялся на Родиона, натаскивал его уже не первый год, заставил даже поступить в заочный лесной техникум, потому что по новому хорошему в общем-то закону летчиков-наблюдателей без дипломов и дополнительной специальной подготовки не утверждали.

Сейчас, когда рабочие и парашютисты были в тайге, Родион несказанно дорожил посещениями своего начальника, но вот уже три вечера подряд он не приходил. Родион дожидался звезд в окне, засыпал под мерный топот хозяйки, а ранним утром, открывая глаза, сразу же смотрел в окно - не закрыло ли тучами небо? Однако было оно безоблачным, чистым. Временами доносило отдаленный рокот, и Родион впивался взглядом в окно, надеясь увидеть силуэт самолета. Туда бы сейчас, да повыше! Да пролететь в затяжном прыжке секунду, заменяющую часы и дни! Чтоб небо твое было все - большое, с волнистым зеленым дном...

Птиц-то он, пожалуй, зря выпустил. Подсвистывал бы сейчас щеглу-корольку, перечачакивал бы чечета, все повеселей. Был у него еще зяблик, которого Родион купил на рынке из-под полы, - этой пичужкой торговать не разрешают. А птица-то знатная! Соловью до зяблика далеко. Раззвонили - соловей, соловей, а что соловей? Поет всего два месяца в году, да и то с перерывами. Кто понимает в голосах, непременно зяблика выделяет. Как подымет он кверху клювик да раздует пузыриком свое горлышко, вольным лесом и ветром тебя окружит - с места не сойдешь! Нет, правильно Родион сделал, что освободил клетки. Наверно, птицы уже пароваться начали...

Неужели и завтра Платоныч опять не придет? От Пины тоже давно ничего нет. Родион доставал из чемодана ее зимние письма и, пока совсем не затемнивало, перечитывал их.

Наступило утро, когда он не выдержал - поднялся, цепляясь за что попало, вылез на крыльцо. Долго отдыхал на нижней ступеньке, потом выломил палку из частокола, поковылял на почту. Пока он лежал, скверы зазеленели, однако на свежую траву еще не села городская пыль. Родион, запьяневший от воздуха, тихо брел вдоль домов, чтоб в случае чего опереться о стену. Лоб у него стал мокрый. Люди оглядывались.

На большой улице, у почты, позвонил Платонычу. Тот сказал, что не мог зайти: полсотни очагов по тайге, такого много лет уже не было, - и он даже бриться перестал.

- Осколок твой как? - спросил Родион. - Барометр-то?

- Не болит, проклятый! Да нет, дождей, пожалуй, ждать нечего...

- Какие еще дела?

- Тунеядцев к нам пригнали.

- Кого? Кого?

- Тунеядцев из Москвы и Краснодара.

Так и не разобрав, о чем толкует летнаб, Родион замолчал.

- А как ты? - послышалось в трубке.

- Да хожу...

- Ходишь или доходишь?

- Хожу. У меня к тебе дело, Алексей Платоныч.

- Говори.

- Возьми полетать.

- Когда? - через паузу спросил Гуцких.

- Сейчас.

- Полежи, полежи еще! Полежишь? Алло! Ну чего ты молчишь, Родион? А? Алло! Поправиться тебе надо. Ноги-то опали? Ты что не отвечаешь?

Родион молчал, часто дыша в трубку.

- Ну ладно, - сдался Гуцких. - Послезавтра у меня облет малым маршрутом. Прислать пикап?

- Доберусь, - сказал Родион и повесил трубку.

На почте его ждало письмо от Пины. Родион не стал там его читать. Вот доберется и ляжет - тогда. На обратном пути он то и дело щупал карман пиджака, и письмо хрустело. Родион ничего не замечал на улице и совсем не останавливался отдыхать. Ничего, дошел. Дома прислонил письмо к стакану, поправил его, чтоб виднее было, потом охнул, повалился на койку и замер, ожидая, когда отпустит...