За несколько дней я приучил Мнемозинку кататься на водных лыжах и играть со мной в теннис.
Все-таки, что ни говори, а физическая нагрузка здорово уменьшает потребность в этом омерзительном сексе. Одно дело, по-детски ласкаться, но лучше, конечно, все же не целоваться, потому что говорят, что даже через поцелуй может зараз передаваться любая зараза!
О, сколько раз я дотрагивался до своей дорогой Мнемозинки! Указательным пальчиком до ее одетой спинки, и обязательно в перчаточке, а то не дай Бог, зараза какая пристанет, так потом и не отвяжется!
Поцелуи были омерзительны, поцелуев я старался избегать. А однажды она грустно посмотрела мне в глаза, всхлипнула и шепнула на ушко: «Я знаю, Герман, что ты импотент!»
О, Боже, как же она меня развеселила тогда! Я смеялся так долго, что еще немного бы и я, наверное, умер от смеха!
Рассказывать о том, что я с детства занимаюсь онанизмом, я счел неуместным, и к тому же это только бы спровоцировало Мнемозинку на дальнейшую сексуальную революцию в нашей семейной жизни!
А уж чего бы я не хотел, так это сексуальных революций!
Главная моя задача состояла в том, чтобы я мог создать уникальнейшую семью, в которой супруги могли бы общаться духовно, а физически – лишь наивно, по-детски, проводя свой досуг в играх и в спортивных соревнованиях! Исключительно!
Даже прикосновения и поцелуи были мне противны, хотя бы потому что от них тоже передаются микробы, а с ними и всякая зараза! Так что можно и без них, ну, а, в крайнем случае, полезно будет провести и тщательную дезинфекцию полости рта и всех остальных, бывших в употреблении частей моего драгоценного организма!
И, только тогда, когда моя Мнемозинка сможет очиститься духовно, я смогу наконец почувствовать в ней добрую смиренную душу, и только тогда я решусь на интимную связь, то есть на порку ремнем или плеткой, а иногда и ладошкой ее интимных частей, главным местом среди которых является ее божественная попа!
– Мне кажется, что ты просто сошел с ума, – говорит мне Мнемозинка, когда слышит за чашкой кофе мои рассуждения о нашем браке.
Ах, бедная Мнемозинка, я же не могу тебе объяснить, что я люблю тебя, и все равно не могу простить тебе твоего прошлого, заполненного случайными связями со множеством пьяных и сексуально озабоченных мужчин. Да, ты чудненькая, ты божественно чудненькая, и ради твоей красоты я готов многое простить тебе и вытерпеть!
Однако зачем ты разжигаешь во мне глухую обиду и желание послать тебя к чертовой бабушке?!
Неужели, ты, Мнемозинка, не чуешь, как я тяжело страдаю?! Но нет, Мнемозинка хитра и коварна, как всякая согрешившая женщина! Ночью она неожиданно, абсолютно голая забирается ко мне под одеяло, хотя мы спим на разных кроватях, и с таким ужасным стоном присасывается к моему несчастному телу, ну, точно, пиявка какая, и не сразу, а только спустя какой-то час я ее еле-еле оттаскиваю от себя за волосы, а потом как ребенка уношу ее на другую постель, и тут же бегу в душ и долго-долго отмываю себя от грязных поцелуев, обмазываюсь весь противомикробным кремом, тихо крадучись ложусь в свою постель, а потом всю ночь с тревожным страхом прислушиваюсь к ее сонному дыханию, уж как бы она снова не вскочила и снова не присосалась ко мне. Конечно, как я могу одобрять ее поцелуи, если они лишают человека не только его целомудрия, но и всего здоровья!
Боже, Мнемозинка должна навсегда забыть свою гнусную привычку, засовывать свой грязный язык в мой ротик! Это она не иначе у какого-нибудь француза научилась! И потом, из-за насморка мне и так дышать очень трудно, и вообще я против всякого грязного разврата, против микробов и болезней!
Почему мы просто не можем поиграть в теннис или съездить еще на какой-нибудь курорт?! Отдохнуть?! Почти каждый день я напоминаю Мнемозинке, что я не просто ее муж, а, прежде всего духовный наставник, друг, товарищ и брат, и потом, говорю я ей, ведь в этих похотливых столкновеньях нет ничего человеческого!
Одно животное безумье! Мнемозинка меня внимательно слушает, но при этом так сладострастно улыбается, зараза, будто спит и видит уже во мне свою очередную жертву, что я тут же теряю нить разговора, то есть я все напрочь забываю, и о чем только что думал и так сильно страдал.
Не знаю, но мне почему-то кажется, что я ее совершенно напрасно стесняюсь, особенно, когда она при мне раздевается. В эти минуты я просто готов провалиться сквозь землю, глаза в пол, ноги дрожат, а эта развратница запросто подходит ко мне и смеется, и, обняв меня, отнимает мои ладони от глаз, на, мол, гляди, какая я красивая и делает, черт знает что!
Я ей говорю: «Мнемозинка, ну, прекрати, иначе я даже не знаю, что я сделаю!»
– С кем, с собой или со мной?! – смеется Мнемозинка.
– Не знаю и все тут, – еще сильнее обиделся я и убежал от нее на часок.
Лишь после того, как я принял от нервов таблеток, натерся мазью Кацунюка, и закрылся от нее, и нырнул в горячую ванну с успокоительными травками лаванды и валерьяны, я еще кое-как смог прийти в себя! А чтобы получше успокоить себя, я беру с собой еще «Сексологию» Шапкина.
Шапкин мне очень нравится, хотя далеко не со всем я согласен, что написал этот великий сексуальный публицист
Например, Шапкин утверждает, что Секс – это стремление всего живого обессмертить себя через продолжение рода! От этого, мол, и все животные сношаются, и люди заодно с ними! Ну, животные-то ладно, а вот люди, простите, уже давно противозачаточные средства изобрели!
Так что никаким бессмертием тут и не пахнет! Одно только безобразное удовольствие, одна лишь похоть да разжигание никчемных страстишек.
Мнемозинка часто спорит со мной из-за этого, она говорит, что раз хочется, и раз этого требует сама наша Природа, то и сопротивляться бесполезно.
Однако, я не устаю доказывать ей, что сопротивляться можно и нужно, иначе все мы потеряем свою человеческую породу, а уж без этой породы как без необходимого документа нас в рай никто не пропустит! Мнемозинка еще больше смеется.
Бедная моя распутница, неужели тебя никак нельзя образумить?! Неужели ты днем и ночью будешь меня соблазнять, пока я и сам с тобой не согрешу, и весь с тобой не перепачкаюсь? И все же я терплю и молчу, изо всех сил терплю, чтобы чуть-чуть уменьшить свои страдания, а иногда я все-таки глажу твое голое тело, Мнемозинка, ручками в тонких резиновых перчаточках, пропитанных антимикробной мазью, и с ужасом чувствую, как ты вся содрогаешься от похоти, дрянная девчонка!
Ну, подумай о Боге, о том самом Боге, который прощает всех нас, в особенности тебя, грязнуля ты этакая, хотя бы за то, что у тебя есть такой прекрасный и духовный муж как я, муж чистый и безгрешный как незамутненная родниковая водичка, как доверчивый наивный ребенок, который заранее ощущает всеобщее бессмертие и всех к нему понемногу подготавливает, как и тебя!