Читать интересную книгу Последний взгляд - Джеймс Олдридж

Я понимал, что все же эпицентром заварухи был я, и хотел убежать, но Зельда схватила меня за руку.

— Никуда мы не уйдем, — сказала она.

— Зельда, прошу вас, — оказал Мерфи. — Если вы уведете Скотта, я все улажу. Убирайтесь отсюда.

— Ага! — произнес Скотт. — Денежки собираются сменить хозяина, да?

— Помалкивай, Скотти, — сказал Мерфи. — И если ты сию минуту не уберешься, будешь сам объясняться с ними на языке, который тебе почему-то кажется французским.

— Мой французский язык… — начал было Скотт с горделивым достоинством.

Но Хемингуэй потащил, скорее даже понес, его на себе, а мы торопливо зашагали по улице, предоставив Джеральду Мерфи утихомиривать улицу жестами, призывами к спокойствию и бесконечными возгласами «же ву зан при». Зельду разобрал смех.

— Я иду обратно, выручать Джеральда, — сказала она.

— И не думай даже, — сказал Хемингуэй. — Иди с нами.

— А тебя вообще не спрашивают, — презрительно сказала Зельда Хемингуэю. — Давайте вернемся все. Скотти…

— Пожалуйста! — Скотт, шагавший по улице пританцовывая, повернул назад.

— Нет, ты не вернешься. — Хемингуэй закинул руку ему на шею и держал его в клещах.

— Тогда пойдешь ты, Кит, миленький, — сказала Зельда. — А потом прибежишь обратно и сделаешь мне одолжение — убьешь Хемингуэя.

— По-моему, они убьют мистера Фицджеральда, если поймают его, — сказал я. В темноте я еле различал ее и английскую девушку Бо. Миссис Хемингуэй осталась с Мерфи и его женой.

— Бедный, миленький мой Скотт, — сказала Зельда, стараясь оттащить от него Хемингуэя. — Не мучь его, оставь его в покое.

— Нет, это ты оставь, ради бога, беднягу в покое, — закричал на нее Хемингуэй. — Это тебя должен убить мальчуган, когда прибежит обратно.

— В один прекрасный день меня убьет сам Скотти, — спокойно ответила Зельда. — Так что тебе никого не придется утруждать.

Скотта окончательно развезло. Хемингуэй то волочил его по земле, то вскидывал себе на спину, когда Зельда пыталась расцепить его руки. Она все время просила меня помочь ей, но девушка-англичанка каждый раз говорила:

— Не надо, Зельда. Пожалуйста, не надо.

С самого начала я участвовал во всем, что происходило вокруг, и сейчас почувствовал, что слишком перегружен впечатлениями. Когда мы доплелись до отеля, я заколебался, не зная, что делать. Но Хемингуэй, тащивший Скотта, сказал:

— Ты лучше не мозоль людям глаза, пока все не кончится. Исчезни, ради бога.

В таких ситуациях осторожность равна доблести. Я пробрался в свою харчевню; с улицы и из окон слышались неясные выкрики и гул голосов. Я выждал, пока все не разошлись по домам, и тогда рухнул на свою кровать. Какое-то время я лежал с открытыми глазами, раздумывая, не лучше ли мне просто сбежать завтра утром, прежде чем меня разыщут мои спутники. Но потом сказал себе, что мне следовало бы предвидеть, чем все обернется. У меня нет оснований жаловаться. Я сам во всем виноват. Надо было терпеть, держать язык за зубами, не поддаваться на провокации и так далее, и так далее.

Ночью я спал как убитый, а утром, подойдя к отелю, я заметил, что «изотта» исчезла. Значит, уехали и Мерфи, и Зельда, и миссис Хемингуэй, и англичанка Бо — Бо Мэннеринг. Я даже не успел рассмотреть ее как следует, но именно ей, Бо, предстояло сыграть важную роль в нашем путешествии, а мне пришлось пережить еще одно злоключение, пока Бо снова не появилась в нашей орбите, как долгожданная помощь и вместе с тем новое осложнение.

Глава 3

На второй день со мной произошла не слишком приятная история; впрочем, до этого случилось еще кое-что, с чего, пожалуй, и следует начать — хотя бы для того, чтобы описать, какие настроения находили на Скотта и Хемингуэя и как они оба запутывали и распутывали свои ссоры, которые казались тогда просто смехотворными, а на самом деле были резкими отголосками бесконечного внутреннего поединка. Впрочем, когда их споры касались меня, я терял способность рассуждать спокойно. По правде говоря, если б не твердая решимость выдержать все до конца, я бы на этот раз сбежал от них.

Первая ссора вспыхнула без всяких явных причин. Мы выехали из Дре и уже с полчаса катили по дороге. Скотт, видимо, медленно приходил в себя после вчерашней ночи. Он сидел не шевелясь и молчал. Потом вдруг повернулся, стащил с головы Хемингуэя синий берет и швырнул в окошко как раз, когда мы проезжали по мосту через реку Авр в Вернее. Берет грациозно проплыл в воздухе над мостом и плавно, как осенний лист, опустился на серые воды реки.

— Вчера у меня весь день руки чесались содрать с тебя этот колпак, — хладнокровно сказал Скотт.

— Сволочь! — рявкнул Хемингуэй.

Я думал, он сейчас ударит Скотта — такой у него был вид. Но Хемингуэй сосредоточенно пригнулся к рулю и больше не удостаивал Скотта вниманием, что удивило меня и, очевидно, встревожило Скотта.

— Что же ты не двинул меня прямым слева, Эрнест? Взял бы да врезал мне как следует! Видит бог, я это заслужил… — Но в голосе Скотта слышалось раздражение, и совсем уже вызывающим тоном он добавил: — Все равно этот чертов берет выглядел на тебе, как коровья лепешка.

Хемингуэй молчал, и я думал, что на этом все и кончится. Но в следующем городке под названием Мортань Скотт попросил Хемингуэя остановиться. Не успели мы спросить зачем, как он выпрыгнул из машины и помчался по улице. Через десять минут он явился с новеньким баскским беретом, который тут же нахлобучил на густые черные волосы Хемингуэя.

— Этот все же выглядит приличней, — сказал он.

— Что ты вытворяешь, черт тебя дери? — сказал Хемингуэй, срывая с головы берет. — Это что, самооборона?

— Нет, чистосердечное раскаяние, клянусь богом, — сказал Скотт и перекрестился.

— Он слишком велик, в мой карман не влезет, — сказал Хемингуэй и вышвырнул берет в окно, прямо под копыта огромных першеронов, тащивших груженные углем телеги.

Скотт захохотал, как школьник.

— Я думал, у тебя на это не хватит духу, — проговорил он. — Ну, теперь мы квиты.

— Да нет, не сказал бы, — ответил Хемингуэй.

Я опять подумал, что теперь они будут дуться друг на друга весь день, но через полчаса Хемингуэй, сгорбясь за рулем, уже втолковывал Скотту, своим ворчливым тоном, что следует искать во всех этих нормандских и бретонских городках. Скотт слушал как завороженный; он обернулся ко мне и восхищенно произнес:

— Слушай внимательно, Кит, потому что Эрнест заставит все эти городки встать и приветствовать тебя, помахивая флагами. Эрнест свой матерьяльчик знает назубок.

Меня не нужно было убеждать в этом. Я уже был зачарован всем, что говорил Хемингуэй, а он продолжал рассказывать о том, что все эти городки, через которые мы проезжали — средневековые рыночные городки, — были в сущности военными крепостями. Им были нужны удобные для обороны места. И потому почти все они стоят над рекой и окружены холмами или крутыми склонами гор.

— Ты слушаешь, Кит? — спросил Скотт.

— Да, конечно.

Хемингуэй полуобернулся ко мне.

— Всегда присматривайся к местности, мальчуган, — сказал он. — Холмы и долины вокруг городка скажут тебе о его прошлом больше, чем любой учебник истории. Ты сможешь описать любое сражение за любой французский городок, если поймешь особенности окружающих его пейзажей.

С тех пор, если мне случалось попасть в какой-нибудь нормандский или бретонский городок, я смотрел на него так, как научил меня смотреть Хемингуэй, а в тот же день, немного позже, когда мы проезжали деревню Мель, он преподал мне еще один урок, хотя на этот раз Скотт из почитателя превратился в сердитого критика и затеял с Хемингуэем спор, который так скверно для меня кончился.

Мы уже проехали полдеревни, как вдруг Хемингуэй резко затормозил и машину занесло на край мостовой.

— В чем дело? — спросил Скотт.

— Ни в чем. Хочу показать кое-что мальчугану.

— О господи, что еще такое?

Мы вышли из машины, и Хемингуэй повел нас назад, к небольшому памятнику, серому и заброшенному, грустно стоявшему на островке земли посреди дороги.

— Никогда не проходи мимо памятника жертвам войны, статуи или бюста, — сказал мне Хемингуэй. — Они дадут тебе немало такого, о чем без них ты бы и не узнал.

— Чего, например? — спросил Скотт.

— Да хотя бы пищи для твоей наблюдательности, — сказал Хемингуэй. — Вот погляди-ка. — Хемингуэй прочел вслух несколько имен на памятнике. — Все это крестьянские ребята из Першерона. Сорок убитых на одну деревню с населением около пятисот человек, и некоторые совсем еще мальчишки. Это очень много. В городках на нормандско-французской границе к восемнадцатому году почти не осталось мужчин.

Когда мы возвращались к машине, примолкший было Скотт вдруг сказал:

— Знаешь, где слабое место в твоей теории, Эрнест?

— В какой еще теории? — проворчал Хемингуэй. — Я в теории не верю.