Пока я брала кровь, она сидела, поджав губы, с видом обиженной невинности, с прямой спиной, задрав подбородок. Как Людвиг с ней жил все эти годы? Тут даже самый тихий скрипач начнет на людей кидаться.
Вебер стоял за моей спиной, сложив на груди руки, неподвижно, словно статуя.
- Госпожа Лаубе, - сказала я, - расскажите, пожалуйста, об отце господина Людвига Лаубе.
- Вы ведь не полицейский, - она сощурилась, буравя меня взглядом. – Вы не можете задавать такие вопросы.
- Я полицейский, - отозвался Вебер. – Я имею такое право. Хотите, я буду повторять все, что она спрашивает? Или мы сэкономим время?
У госпожи Лаубе дернулся подбородок.
- Я почти ничего не знаю о нем. Это было так давно! Я была совсем молода. И с тех пор больше не видела.
- И все же, госпожа Лаубе, расскажите поподробнее, - сказала я.
Она бросила на Вебера быстрый взгляд. Вебер – скала!
- Мы познакомились на танцах, - вздохнув, сказала мамаша. - В Аланте. И как-то сразу увлеклись друг другом. Он был такой красивый, высокий… - она мечтательно закатила глаза. – Такой сильный… Его взгляд я никогда не забуду, в нем было столько огня! Настоящий мужчина! Мечта любой девушки.
Вот же… А Людвиг – не настоящий, надо полагать. Тихий мальчик. Не мужик.
- Мы с ним встречались всего несколько раз, - говорила госпожа Лаубе. Не знаю, как это вышло, но я не смогла устоять. Я просто теряла волю, глядя на него. А потом он пропал. А потом еще я узнала, что жду ребенка. И… это все.
- Одного ребенка? – вдруг спросил Вебер. Я даже вздрогнула. – Насколько я знаю, у волков часто бывают двойни.
Госпожа Лаубе уставилась на него с ужасом, даже побелела разом, подбородок задрожал совсем отчетливо. Вот же! Если она сейчас начнет отрицать, я ей не поверю! Наверно, она и сама понимала это. Есть чего бояться?
- Двоих, - сказала тихо. И очень быстро сразу, слишком поспешно: - но второй умер! Второй родился слабеньким, все время кричал, он… дня три прожил и умер. И… Я ничего не могла сделать! Совсем ничего!
- Где он похоронен, - спросил Вебер.
- В лесу… Я рожала в нашем загородном доме, подальше от всех. И ребенка… мертвого… закопала там… Никто не знает…
Вздохнула, и вдруг решительно встала.
- И с вами в том доме никого не было? – спросил Вебер.
- Нет, никого. Простите, но я больше ничего не могу сказать, господа. Если хотите вызвать меня в участок, вызывайте. Я много лет не вспоминала об этом, и сейчас мне очень тяжело говорить и возвращаться к тем событиям снова. Потерять ребенка – это такая трагедия… Такая боль. Я не могу сейчас. Простите, мне нужно побыть одной!
Достала платочек, приложила к глазам.
Глаза сухие совершенно. Не слезы, нет. Но напугана она по-настоящему. Потерять ребенка – горе, тут нечего и спорить. Но сейчас она, того и гляди, потеряет второго. И ничем не пытается ему помочь. Хотелось спросить: «а как же Людвиг?» Но тут нечего спрашивать. Госпожа Лаубе точно любила не его. А может быть, неосознанно винила сына в том, что он сломал всю ее жизнь? Такое тоже случается. Когда мужчину уже не обвинишь, некоторые перекладывают вину на ребенка.
Или тут другое? Хорошо, пусть Говард ее вызывает, он умеет разговаривать. Зацепка у меня есть.
- Хорошо, госпожа Лаубе, - сказала я. – Но есть кое-что еще. Ваш сын попросил принести его скрипку. Вы не могли бы дать нам ее?
- Вам? – она сделал страшные глаза, снова мелькнуло презрение. - Это очень дорогая вещь!
- Нам, - Вебер привычно уже вздохнул. – Если хотите, мы придем с обыском и изымем как улику?
Вебер – он молодец.
6
- Она родила двойню! – с порога объявила я.
- Кто? – не поднял Говард, даже вздрогнул, поднял голову от бумаг.
- Мамаша Лаубе! – сказала я. – Она призналась. Только сказала, что второй сын сразу умер, она ничего не могла сделать. Но что-то я не верю. Думаю, у Людвига есть брат!
- Думаешь, брат выжил и сейчас пришел сюда? И творит это все?
- Да! – сказала я почти торжественно. Мне казалось, это же так очевидно. – Матильда сказала: «Похож, но другой». Он просто похож, может быть вообще близнец. Даже если не близнец, то в темноте, наверно, сложно разобрать. Говард, если бы Людвиг сделал это, на нем были бы хоть какие-то следы оборота, слишком мало времени прошло. Даже частичный оборот оставляет следы. Конечно, могли сгладиться, если совсем легкие, но это слишком маловероятно! И провалов в памяти у него не было, он не помнит, потому что этого не делал!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Говард вздохнул, засопел.
- А воскресший брат-близнец, который где-то скрывался все эти годы, значит, не маловероятно?
- Кто знает, что там у них случилось на самом деле. Может он не умирал? Может, она отдала его кому-то? Главное, что у него есть брат!
- Только возможно, что у него есть брат, - сказал Говард. Он ничего не готов принимать на веру просто так.
- Но такая вероятность есть! Людвиг может быть не виноват!
- Людвиг! – Говард весело хмыкнул. – Он симпатичный парень, надо признать.
- Говард! – я поняла, что смущаюсь вдруг. Да что же это? – Я дело пытаюсь раскрыть!
- Да ладно, - он махнул рукой. – Раньше ты никогда так не пыталась. Только свою часть работы сделать, и все, снова к крыскам своим. А между прочим! – он со значением поднял палец. – Это нам очень кстати! Если есть сомнения в его виновности, то дело легче провернуть. Сегодня утром от мэра пришло письмо, что Людвига нашего надо отпустить на концерт. А то без него никак нельзя. У мэра тоже жена и тоже хочет насладиться искусством. Так что наденем на него ошейник противооборотный, и поведем под конвоем. Пусть сыграет. Ты тоже пойдешь.
- Я?
- Не хочешь его послушать?
Хочу. Но… Ох… как-то вдруг все это.
- А без ошейника никак нельзя? – спросила я. – Говард, ты же сам знаешь, как он работает. Даже не на оборот настроен, а на то, что ему предшествует. При любом заметном возбуждении бьет зарядом.
Говард глянул на меня искоса и тихо заржал.
- А пусть не возбуждается.
- Говард!
Я же не о том! Да чтоб тебя!
- Оди, без ошейника никак нельзя, - сказал он.
- Но это же музыка! Творческий процесс, вдохновение! Он будет играть, а его ошейник за это душить будет!
- Оди, ну придумай что-нибудь, - Говард пожал плечами. – Только за безопасностью смотри сама. Если что, я с тебя спрашивать буду. Там куча людей… Тебе же тоже не нужны неприятности?
Даже так? «Придумай?» Он даже подозревает, что я придумать могу? Значит Говард и сам не верит в его виновность. Только прямо ему не сказать… Хорошо, я придумаю. Пойду и буду следить.
* * *
- Господин Лаубе! – радостно поприветствовала я. – У меня для вас несколько новостей! Во-первых, у вас, скорее всего, есть брат!
Он поднялся, когда я подошла. И как-то неуверенно дернулся, тряхнув головой.
- Брат? Что вы говорите… Подождите, а у вас это скрипка, да?
- Ваша мать призналась, что родила двух детей, - сказала я. – Но второй умер. Хотя я думаю, что он все еще жив, и даже, что это он сейчас убивает людей…
- А-а… - сказал Людвиг рассеянно.
Я понимала, что он только на скрипку смотрит. Его больше ничего не интересует сейчас. Вот же балда! От этого ведь его жизнь зависит!
Хорошо.
- Вот, возьмите, - я просунула скрипку в окошечко, куда подают еду.
Он подхватил и прижал к груди, так бережно и нежно, словно потерявшегося котенка.
Я смотрела на него… не знала, смеяться или плакать. Есть ли смысл ему хоть что-то еще сейчас говорить, или все, он уже в своем мире, пусть поиграет для начала, если так хочет?
- Простите, - словно очнулся он. – Вы ведь что-то говорили, я…
- Да ничего, - я улыбнулась. – У вас сегодня концерт, так что репетируйте. Одного вас не отпустят, конечно, отведут под конвоем. И ошейник придется надеть. Вы ведь не откажетесь?