Подготовка относилась, в первую очередь, к его естественной склонности к математике — таланту, безусловно имеющемуся в каждом ребенке, пока его не подавляла и не портила школа, а во вторую, конечно, была унаследована от матери, правительственного ученого-бактериолога в Центре Ксенобиологии НАСА, находящемся в государственном Университете Айовы. (Вряд ли он что-либо взял от приемного отца, голова которого, по нежному описанию миссис Хэртель, годилась лишь для деловой арифметики).
Так же стоит учесть факт, что у него была склонность к уединению, к одиноким походам и рыбалкам, а не к таким командным видам спорта, как бейсбол. Эта склонность, возможно, была следствием его изолированности в детстве. Его приемный отец проводил большую часть времени «в пути», с равной вероятностью направляясь в Манитобу или Пенджаб, как и в любой из американских «хлебных» штатов. Мать же, как правительственный работник космических исследований, появлялась дома лишь изредка, если появлялась вообще. И хотя загородный дом на низких, пологих зеленых холмах Айовы был просторен, а сельская местность приятна, Дольф в своих мыслях никогда не считал его «домом». Дома у него никогда не было, и он не чувствовал себя из-за этого ущербным, как никогда ни с кем не дружил и не входил ни в какие компании сверстников, что могло бы отвлечь его от собственных размышлений и чтения, чем он, в основном, и занимался.
Но в последнее время он начинал все больше замечать, что все люди в мире разделены на два вида, один из которых был более хрупким и нежным, чем другой. И одна представительница этого нежного вида, волнующая его девочка с черными волосами и голубыми глазами, по имени Наннет Форд, даже выказывала удивительное понимание того, о чем рассуждал Дольф, так что через некоторое время он даже начал надеяться, что она могла бы разделить с ним самое великое приключение. Но чем ближе оно становилось, тем больше ему казалось, что риск слишком велик. А, кроме того, в предприятии с таким количеством неизвестных, подключение второго члена — к тому же девочки! — стало бы наименее управляемым и наиболее слабым звеном.
Заключительное и решительное вмешательство судьбы произошло, когда ему исполнилось четырнадцать лет, и Дольф уже стал превращаться, сам не подозревая об этом, в одного из «чердачных изобретателей», возможно, последнего из этой породы в мире, где доминировали командные исследования, субсидируемые правительством. (Собственно, чердака, как такового, у него не было, потому что, несмотря на вмешательство матери, приемного отца Дольфа невозможно было переубедить, и он твердо считал, что всякие там эксперименты ведут к взрывам или пожарам. Но ему разрешили работать на верхнем этаже гаража, Дольф не стал указывать на то, что, когда в гараже стояли обе машины, он был, пожалуй, подороже дома. Его совесть не протестовала, так как в его планы не входили ни взрывы, ни даже зажженные спички).
Просто четыре года назад он наткнулся на короткую статью по математике в «Природе», британском, но самом универсальном из научных журналов, в которой упоминалась тайна тайн тяготения, заброшенная большинством физиков, которые, вслед за Эйнштейном, твердо решили, что ничего невозможно сделать с силой тяжести, кроме как учитывать ее в расчетах. С тех пор до того, как ему исполнилось четырнадцать лет, у Дольфа не было времени понять, что любой научный вопрос можно решить, и любую неприкосновенную теорию отвергнуть. Он решил собрать все статьи и документы по этому вопросу и следить за появлением новых.
Побуждением для этого ему послужило не только научное любопытство. Через мать он был ближе большинства непрофессионалов к американским космическим исследованиям, и без труда видел, что они заходили в чрезвычайно дорогостоящий тупик.
Представьте, что «Аполлон», который американцы готовили к высадке на Луну, уже истратил миллиарды долларов и все более затягивался, сроки его полета откладывались все дальше и дальше, и уже с трудом верилось, что он вообще полетит. Даже простые беспилотные ракеты были не надежнее, но гораздо дороже своих предшественников. Неужели не существовало какого-нибудь разумного способа обойти все это?
Очевидно, нет, однако, все это расстраивало Дольфа. Его целиком захватила, — хотя он еще не понимал этого, — романтика космических путешествий, и ему казалось, что путь, по которому следовал весь мир, был безумным, или, по крайней мере, что люди потеряли первоначальную цель, которая должна вывести их в космос. Вместо этого весь мир, казалось, слепо растрачивал себя, балуясь дорогостоящими ракетами, не потому, что эти игрушки являлись лучшим способом преодоления межпланетного пространства (вопрос об этом даже не поднимался), но и потому, что ракеты были основой гонки вооружения, продолжавшей «холодную войну». Очевидно, налогоплательщиков можно было успешнее заинтересовать космическими кораблями, чем межконтинентальными ракетами.
Ладно, Дольф понял, что ему не интересно заниматься политикой. Его интересовали сами космические полеты, и он был еще слишком мал, чтобы убежденно считать, что ракеты были единственным способом увезти человека с Земли. Ему пришло в голову, что, раз главным врагов таких полетов является тяготение, то можно чего-то добиться, изучая врага, независимо от того, что Теория Относительности объявила такие исследования безнадежными.
И в результате, в семнадцать лет Дольф стал экспертом-любителем в столь новой области знания, о которой догадывались лишь несколько физиков в мире. А большинство считало, что она вообще не существует. Благодаря своей огромной репутации, Теория Относительности отрицательно высказывалась об открытии, которое уже много раз было сделано математиками — и в ее рассуждениях и доказательствах было полным-полно нелепых провалов и дыр. В частности, британские ученые уже больше десяти лет нападали на бедного старика Эйнштейна, а один особо решительный английский астроном по имени Мильн, создал альтернативную Теорию Относительности, которая прихлопывала теорию Эйнштейна, как комара. Мильн умер почти за двадцать лет до рождения Дольфа, но о нем не забыли — по крайней мере, в городе Айова.
Дольф изучил труды Мильна и Дингля, и еще нескольких человек, которые имели смелость пытаться изучать гравитацию. Он родился в самый подходящий момент, его сознание получило правильное воспитание, что привело его к правильным выводам, что, если тяготение (с чем был согласен Эйнштейн) является, скорее, таким же свойством пространства, а не силой, как электричество, то у него должно быть два полюса (Эйнштейн разбил себе лоб, пытаясь это опровергнуть). Из этого следовало, что им можно управлять, и вероятно, без больших усилий. А так как тяготение относится к слабым взаимодействиям и лучше всего работает на очень больших расстояниях, то должно потребоваться очень мало усилий, чтобы оказывать на него нужные векторные взаимодействия…
Иными словами, работать с тяготением, а не переть против него, можно, имея ресурсы, сосредоточенные в старом гараже стоимостью в считанные доллары. Например, лучший космический двигатель, способный поднять около сотни фунтов мертвого веса, можно собрать из стандартных деталей оттелевизораи других доступных компонентов.
С весьма неохотной помощью Наннет, Дольф собрал маленькую пробную плату, чтобы проверить сам принцип. Плата работала превосходно. Она оказалась в сотню раз эффективнее, чем Дольф смел надеяться. Несколько секунд трещали доски и скрипели гвозди, а потом устройство оторвало весь гараж, включая оба автомобиля, и подняло с фундамента на целый дюйм. Через миг отключилась подача энергии, и гараж рухнул на место в целости и сохранности, благодаря тому, что Дольф заранее встроил в плату предохранитель, и он отключил ток, прежде чем гараж успел окончательно оторваться от бетонной основы.
Наннет испугалась, не понимая, что именно произошло и почему, но Дольф по-настоящему встревожился лишь на следующий день, когда до него дошло истинное значение пробного испытания. В конце концов, по его прикидкам, не могло существовать реальной опасности, что гараж взлетит в облака. Он был слишком тяжел, чтобы для подъема хватило силы тока бытовой электролинии. Дольф и представить себе не мог, что пробное устройство было способно на такое.