Вернувшись через узкий проём обратно в палас, жилой дом, спрятанный за стенами замка, она сбежала вниз по покрытым ковром ступеням и спустилась в холл. Оттуда заглянула в гостиную: мать и сёстры заканчивали утренний кофе.
Сестра, леди Лара Гидриар, которой было пятнадцать, улыбалась почти что злорадно. Они с Гидрой не имели ничего общего: Лара была, как мать, немного смуглая, с каштановыми волосами. У неё был роковой взгляд красотки и не менее роковое платье с открытыми плечами. Между ними был тот самый неразрешённый конфликт двух сиблингов, которым, в сущности, нечего было делить, но всё равно они привыкли осуждать друг друга решительно за всё. Кто из них это начал первой — сложно сказать. Гидра не отрицала, что это могла быть она сама, потому что к Ларе родители относились совсем иначе.
Вторая сестра, леди Летиция Гидриар, тринадцати лет от роду, ничего против Гидры не имела, но и общего у них не нашлось. Она была модница и кокетка скорее как Лара. Но всё-таки её большие глаза были лишены злобы обеих сестёр. И она, кажется, даже волновалась за судьбу Гидры. Она представляла себе, как та наденет закрытое платье по столичной моде вместо сари, и как будет приезжать и рассказывать, что видела спящего Сакраала в горах на побережье.
Мать же, уже собравшая свои длинные локоны в корону на голове, сидела прямо. Она надевала под непрозрачное сари корсет, сочетая неудобное с неудобным ради прямой спины и узкой, как в девичестве, талии.
Вид старшей дочери с её взмокшими волосами слегка испортил изящество гостиной.
— Гидра решила полежать в родном болоте напоследок? — фыркнула Лара, обмахиваясь веером.
— Я из Прудов, — огрызнулась Гидра и села подальше от них от всех за стол из красного дерева.
Шудра поднёс её кофе и печенье. Но Гидра не могла отвлечься ни на сей скромный завтрак, ни на убранство арок и пёстрых узоров на стенах. Даже пение канарейки казалось ей отвратительным.
Перед глазами ещё стоял жёлтый взгляд Лукавого. «Такая мощь», — трепетно думала девушка. — «Неужели женщине и правда не под силу сладить с драконом? Я даже не успела понять, как испугалась».
Она протянула руку к кофе и посмотрела на своё отражение в его чёрной глади. Но пить не хотелось.
Какое-то время они молчали. Потом марледи Ланхолия спросила, не желает ли Гидра что-нибудь сказать семье напоследок, пока они почти в полном сборе за общим столом. Но Гидра промолчала. Потому что желала сказать только, что надеется никогда их всех больше не видеть.
Потом возвратился отец, и слуги-шудры погрузили сундуки в экипаж. Как во сне Гидра вышла вместе с сёстрами наружу вслед за родителями, в узкий двор Оскала.
Будто и не было этих семнадцати лет. А ведь в книгах героини всегда плакали, прощаясь с домом.
«Мне даже оглянуться не хочется», — подумала Гидра. — «Я буду скучать по здешним лесам. По крику ара и по треску цикад. Хотя цикады есть во всей Рэйке».
Она накинула паллу сари себе на голову, как платок, чтобы защититься от солнца те три шага, что ей нужно было сделать от крыльца до экипажа. Где-то в ясном небе мелькали очертания попугаев — а выше них, будто теряясь, парил Лукавый.
Всей семьёй они расположились в экипаже. Мать задёрнула шторки на окнах. Зазвучал цокот копыт. Колёса зашуршали сперва по брусчатке двора, а затем — по сухой земле городских дорог Арау. До порта было недалеко, но лордам не пристало ни шага проходить пешком под палящим солнцем. Они укрывались от горожан, не видя их сухих протянутых рук; и прятали их от самих себя за расшитыми занавесками.
И всё же можно было разглядеть ожидания лачуг, глиняных домов и кокосовых пальм. Гидра косилась в окно, достраивая для себя картину пёстрых людных улиц, рой мух и взволнованные взгляды смуглых простолюдинов. Она успела увидеть город не с высоты экипажа — когда она сбегала в лес, ей доводилось проходить окраинными улицами. Во время таких вылазок она скрывалась от чужих глаз неприметным платьем и глухой дупаттой, которой обматывала голову и плечи. Чувство незащищённости под взглядами бедняков пугало её. Поэтому она по возможности избегала дорог Арау, предпочитая выходить через задний ход замка сразу к скалам и лесу. Впрочем, она знала: как она была заперта в своей девичьей спальне Оскала, так и эти люди заперты в Арау. Каждому на свете отведена своя клетка.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Теперь же Гидра размышляла о том, чья клетка просторнее.
— Гидра, — обратилась к ней леди Ланхолия Гидриар. Её собранные в корону волосы величаво покачивались по ходу экипажа. — Повтори мне все титулы диатрийской семьи.
«Ну, началось», — подумала Гидра.
— Король Рэйки, Его Диатрость Эвридий Астрагал, марлорд Дорга, Лавиля и Тиса.
Тот самый славный герой, объединивший Рэйку и получивший ожоги от злобного дракона Мордепала. Её будущий свёкр.
— Его супруга, Её Диатрость Монифа Астрагал, в девичестве Мадреяр.
Та самая прекрасная леди из Мадреяров, чья красота была воспета от западных морей до восточных ржавых скал. Та, кого Эвридий предпочёл леди Тамре, что обезумела от ненависти после его отказа.
— Их старший сын, наследный принц Рэйки, Его Диатринство Эван Астрагал, двадцати двух лет от роду. Он обручён с чёрной принцессой Цсолтиги.
Тот самый принц-диатрин, который стал бы её мужем, если б уже не был помолвлен. Но его невесте было ещё четырнадцать, и ему предстояло дождаться, когда ей станет хотя бы пятнадцать.
— И наконец их младший сын, Его Диатринство Энгель Астрагал, двадцати лет от роду.
Принц-диатрин, известный белизной своих волос и благородством своих нравов. Хотя, признаться, Гидра никогда им не интересовалась.
«Если мне предстоит быть его женой, ещё наслушаюсь», — справедливо полагала девица.
Мать кивнула, притворно улыбалась. Но Гидра не верила её улыбке. Стоило матери заметить, что отец не впечатлён, она тут же посуровела и нахмурила густые соболиные брови. И продолжила допрос:
— Ты знаешь увлечения диатрина Энгеля?
— Откуда? — вырвалось у Гидры. Осуждающий взгляд всех домочадцев дал ей понять, что следовало промолчать. И она пробурчала:
— Я же его даже не видела ни разу.
Лара фыркнула и обмахнулась веером с попугаями. Она в чём-то завидовала партии Гидры. Но не слишком: угодить диатрийской семье было слишком непросто. Очевидно, к браку нужно было готовиться очень основательно.
Насчёт последнего родители были более чем согласны.
— Потому что ты вечно оправдывалась болезностью в те дни, когда мы отправлялись на остров Дорг, — сухо сказал отец. — А когда диатры приезжали погостить в Оскале, твоё притворство перешло все границы. Ты изображала обмороки и не выходила из комнаты. Твоё незнание — полностью твоя вина.
— Но я помню — я отравилась лежалыми мандаринами…
— Да, у тебя всегда есть оправдание! — поддакнула мать.
«Спорить с ними — что совать палец в гнездо скорпионов», — подумала Гидра. Сегодня ею владела такая тоска, что она даже не стала пытаться.
Однако Тавр уже распалился. Его зелёные глаза потемнели, как поле перед грозой.
— Ты никчёмная заноза! — прорычал он. — Всё, что от тебя требуется, — услужить диатрийской семье и жить в достатке и славе там, как ты жила у нас тут. Но тебе даже сами боги угодить не в состоянии! Ты будешь спорить о том, что желаешь не паланкин, а лошадь; не рожать детей, а повышать голос на супруга; не спать по ночам, а по утрам — дрыхнуть грешным сном. Твоя дурная слава заслужена, и всякий знает, что девица Гидриаров вздорна и глупа, потому и зовут тебя Рыжей Моргемоной. Если б не мои розги и не брань матери, из тебя бы вообще не вышло человека.
«Поэтому эта свадьба — доказательство твоего истинного отношения к Астрагалам», — подумала Гидра. — «Моргемоны — духи убитых женщин, которые ненавидят весь мир за то, как с ними обошлись, и жестоко расправляются с заплутавшими путниками. Они упрямо и последовательно мстят всему живому. Их вид ужасен: иссохшие, со впалыми глазами и оскаленными ртами. А ещё их всегда рисуют черноволосыми, но я даже тут отличилась».