– Тогда возьмите этого юного гения под своё крыло, а то он как чокнутый по ночам на опилках формулы решает.
– Вы молодец! – воскликнул профессор, пожимая Вадиму руку.
Между ними быстро завязалась дружба. После ужина Вадим летел в седьмой барак, чтобы обсудить с профессором свои новые идеи.
– Жаль, судьба не свела нас раньше – прекрасная бы получилась синергия! – любил говорить профессор, поглаживая свою седую бородку.
– Когда выйду, опубликую свою работу. Вы в ней будете моим научным руководителем, – отвечал ему Вадим.
– У вас, Вадик, всё впереди, а моя песенка спета! Сумел бы уехать с семьёй – преподавал бы сейчас в Гарварде, не сидел бы в сыром бараке. Нам с вами ещё повезло… А сколько непризнанных гениев остались в святой земле Соловков. Уж лучше умереть, чем жить в неволе. Когда выйдете на свободу, сразу уезжайте, мои коллеги в Штатах вам помогут. Тщеславие – наш главный враг. Не заинтересуйся моей диссертацией военно-промышленный комплекс – не надо было бы обивать пороги в ОВИРе, надеясь, что отпустят. Когда нервы сдали, устроил митинг в Белом зале родного Политеха, – на морщинистом лице профессора засияла озорная улыбка. – Собрал больше сотни подписей в свою защиту, а кончилось как всегда – упекли по 109-й. Хорошо что измену не пришили. Как говорили древние, «темпора мутантур» – спасибо, господу – первые правозащитники появились.
– Что у нас за власть такая – лучших людей в лагерях сгноили, – грустно заметил Вадим.
– Тише! На зоне полно стукачей, – опасливо оглянувшись, сказал профессор.
– Меня они пытались завербовать, когда я отказался, подложили под матрас пистолет.
– Нам, дорогой мой Вадик, лучше абстрагироваться от нашего прошлого, иначе мы ни на шаг не продвинемся в работе.
– Вы правы, профессор, математика – лучшее лекарство от лагерной депрессии, – согласился Вадим.
Через несколько месяцев они закончили работу над программой.
– Приглашение из Стэнфорда я вам гарантирую, – со слезами на глазах говорил профессор, обнимая Вадима в день его освобождения.
Когда в тоталитарное государство врывается дух свободы, жизнь в нем начинает бить ключом. Все начинает бурлить, как в адском котле, куда люди добровольно бросаются, потеряв голову.
Вадиму было нелегко вернуться в обычную жизнь после долгого отсутствия. Все, что происходило теперь вокруг, называлось одним словом: «Перестройка».
Он обзвонил всех однокурсников, надеясь встретиться за «рюмкой чая» и вместе вспомнить студенческие годы. Но все они, став добропорядочными отцами семейства, заканчивали разговор одинаково: «Был рад тебя слышать, старик, но прости – встретиться не смогу, совершено нет свободного времени».
И только дамский угодник Сережа Разумовский, оставивший за собой право личной свободы, быстро откликнулся на его зов.
– Завалимся в «Кавказский», закажем коньячку с шашлыками, как в прежние времена, – весело предложил он во время телефонного разговора. – Кстати, ты не будешь возражать, если я прихвачу с собой парочку длинноногих красавиц? – прибавил он, довольно загоготав.
– Ты же без этого не можешь, старый развратник, – пошутил в ответ Вадим.
Ресторан «Кавказский», располагавшийся до этого в длинном узком подвале на углу Невского и Плеханова (бывшей Казанской), занимал теперь и бельэтаж. Стены двух залов были увешаны пейзажами Грузии в стиле Пиросмани. Вадим, сопровождаемый метрдотелем, поднялся по крутой лестнице в верхний зал, заняв столик у окна.
Вскоре в дверях нарисовалась импозантная фигура Разумовского. Седые виски и очки в тонкой золотой оправе делали его еще большим красавцем. Позади него двигался мощный эскорт – две высокие блондинки с походками манекенщиц.
– Старичок, рад тебя видеть живым и здоровым! – воскликнул Разумовский, обняв Вадима и похлопывая его по спине.
– Позвольте представить – наш легендарный программист Вадим Пушкарев! – воскликнул он, повернувшись к ярко накрашенным спутницам.
Одна из них, в короткой юбке, с халой на голове, сотворив книксен, манерно представилась:
– Анастасия!
– Княжна Романова, – шутливо добавил Разумовский.
Сев рядом с Вадимом, она выставила напоказ круглые загорелые коленки.
Вокруг них засуетились официанты, и вскоре стол заполнился закусками. Посередине возвышалась бутылка марочного «Варцихе».
– Предлагаю выпить за нашего святого! – снова воскликнул Разумовский, подняв наполненную рюмку. – Перед вами человек, бросивший вызов системе, но блондинкам этого не понять, – резко понизив голос, прибавил он.
Они выпили. Разумовский, не прикасаясь к закускам, продолжал говорить.
– Оборонка может накрыться медным тазом. Переходим на хозрасчет – будем делать насосы для колодцев или чудо-печки, иначе не продержаться на плаву. Теперь одна задача – срубить побольше капусты, подлодки пока отдохнут. Грядет разоружение, брат! Мне тут сказали по секрету, что наверху собираются вернуть НЭП. Даже закон о частном предпринимательстве утвердили. Надо и нам с тобой открыть свое дело, мы ведь как-никак программисты высшего класса. Короче, старичок, «куй железо, пока Горбачев»! – с горящими глазами продолжал он одной рукой раз за разом подносить ко рту рюмку с коньяком, а другой гладить под столом коленки своей эффектной подружки.
Вадим был рад встрече, но речи Разумовского вызывали в нем странное чувство: он будто попал на пир во время чумы. Хороший коньяк и лучшие в городе шашлыки постепенно делали свое дело, он уже не слышал неумолкающего Разумовского, целиком переключившись на Анастасию, которая явно поощряла его интерес.
Они провели в ресторане еще несколько часов, переходя с политики на воспоминания о студенческих годах, а затем, поймав такси, всей компанией завалились на квартиру к Разумовскому в одном из спальных районов. Дорогим гостям хозяин великодушно предоставил девятиметровую комнату, где одиноко доживали свой век диван-книжка родом из 60-х и его ровесник – большой круглый торшер.
Анастасия была его первой женщиной после освобождения. Ее молодое упругое тело взволновало Вадима, но мысли блуждали далеко – там, где была Галя.
Через пару месяцев он получил приглашение из Стэнфорда. То, что после пяти лет тюрьмы ему удастся вырваться из Союза, было равносильно чуду. Но чудо свершилось, его выпустили. В свои первые каникулы в Стэнфорде он полетел в Нью-Йорк, где гастролировал Ковент-Гарден. Город, напоминавший гигантский муравейник, поразил его воображение. Он провел с Галей месяц, наполненный любовью и посреди роскоши. Но счастье никогда не бывает долгим. Гастроли театра закончились, и Галя отправилась обратно в Лондон, где ее ждали тысячи сходивших от нее с ума фанатов. Вадим вернулся в Стэнфорд заканчивать магистратуру. Работа в Силиконовой долине сильно изменила его, но он по-прежнему верил, что время не властно над любящими сердцами. Он отправлял Гале письма , полные преданной любви, и она отвечала ему тем же. Но однажды, под рождество, он получил от нее послание, перевернувшее его мир с ног на голову. Она писала, что выходит замуж и умоляет простить ее за это, обещая навсегда остаться его верным другом. Не веря своим глазам, он несколько раз перечитал письмо, после чего долго смотрел в окно, видя перед собой лишь расплывающийся перед глазами туман. Он был опустошен и раздавлен, в нем не было ни капли ревности – просто его жизнь за эти несколько минут потеряла всякий смысл.
Конец ознакомительного фрагмента.