я устала… А у вас своя жилплощадь имеется? Вы не представляете, как тяжело интеллигентной девушке жить бок о бок с этими… — Люська скривилась и кивнула в сторону коридора. — С их извечным недовольством, cреди носков дырявых и старых тапок, и с очередью в уборную.
— А как же ваш муж? Тот, что в тельняшке?
— Ха! — всплеснула холодцовыми руками Люся. — Да какой он мне муж! Сосед просто.
— Судя по его поведению, я подумал, вы близки, — уловив женские чаяния, я играл в жилетку психолога, дабы вывести информатора на нужный уровень доверительных отношений, все-таки про местоположение Ковригина я еще не успел узнать.
— Скажете тоже, — подхрюкнула Люська, — запотевший стакан с водкой — самое близкое ему существо! Давеча он за мной в ванной подглядывал в щелку, я ему говорю, заходи уже, коль невтерпеж, а он мне, представляете, что заявил? Мол, недосуг, а смотрит он, чьим я мылом моюсь… Вот мужики пошли!
За несколько минут чаепития я узнал всю подноготную рядовой советской коммуналки. Со времен, когда хотели «уплотнить» профессора Преображенского в подобных жилых помещениях, призванных ускорить индустриализацию и урбанизацию, утекло много воды, и первоначальный негатив утек вместе с нею в Лету. В коммуналках народились целые поколения, которые и не знали, что такое жить в отдельной квартире. Эти дети ходили друг к другу в гости в соседние комнаты, играли в войнушку и дрались бок о бок против чужаков из соседних дворов, вместе проводили время и дома, и на улице и становились больше, чем друзьями. В советской коммуналке дружат, ведут кухонные беседы, обсуждают политику, смертельно ссорятся и тут же мирятся, скандалят, изливают душу, утешают, отмечают вместе праздники на общей кухне, влюбляются — и подсыпают соль в компот. А вместо приветствия здесь привычна фраза: «Ты новый анекдот слышал?»
— Так что насчет Ковригина, — ввернул я свой вопрос между воздыханиями собеседницы. — Где мне его найти?
— Он на даче живет, — ответила Люся, отставив пустую чашку. — Говорит, здесь мы ему творить мешаем.
Она поводила рукой в воздухе, явно с подковыркой намекая, что витает её сосед в высоких сферах почем зря.
— Адрес знаете?
— Нет, но показать могу, бывала я у него, — ничуть не смутившись, заявила жертва коммунального бытия.
— Отлично, тогда, Люсенька, я вас попрошу проехать со мной, это очень важно для меня… Чую, что мой новый рассказ способен всколыхнуть советскую литературу, но чего-то в нем не хватает, я обязательно должен показать его Сильвестру Велиаровичу.
— Так Сильку выперли же? — вопрошающе уставилась на меня Люся. — Из этого самого… как его? Из кооператива ихнего писательского.
— Союза писателей, — поправил я.
— Ага, его самого. Он так переживал, пил горько, а потом вдруг встрепенулся, по столу как хрястнул на кухне кулаком, я как раз там пельмени варила и белье кипятила, и зло так процедил, что не оставит этого. Что тот, кто ему козни строит, будет еще больше опозорен, а потом и вовсе сгинет.
— Прямо так и сказал? — насторожился я.
— Угу… И кулаки сжал, что костяшки побелели, ему даже Марфа перечить не стала, что он шумит, тоже тогда испужалась. А баба Марфа у нас не из пугливых, она в войну трех фрицев собственными руками отравила, когда те на постой к ней завалились. Отваром лютика их сгубила.
— И что было потом?
— Чуть не расстреляли ее, благо партизаны спасли.
— Да я про Ковригина, он осуществил свою месть? И кого он винил в своих невзгодах?
— А я почем знаю? Этих писак не разберешь, у них одни клопы да божьи коровки в голове. Говорят не то, что думают, пишут не то, что говорят. Ой! Простите! — Люська прижала кулачищи к груди. — Вы ведь тоже из этих…
— Я больше к литейному делу привычен, чем по клавишам пишущей машинки стучать, — успокоил я.
На тренировки я давно не ходил, но прошлое боксёра-любителя должно было меня сделать хоть немного похожим на литейщика, хотя бы и в глазах Люськи.
— А вот не скажите, — улыбалась деваха, — вы на поэта похожи. Пальчики у вас белые, ногти, как у барышни. Это где ж такие цеха, в которых руки марать не приходится?
Ну надо же. Я быстро нашёлся:
— У нас все автоматизировано, ГДР-вское оборудование завезли, да и в отпуске я, в баньке отпарился, отмылся, так сказать. Ну так что? Дорогу покажете? На дачу Ковригина.
— Ага, — глазки женщины заблестели, — только переоденусь. Отвернитесь.
— Да я лучше выйду, — быстро ответил я, — жду вас на улице.
Я спешно выскочил из комнаты, дабы не оставаться наедине с не совсем одетой Люськой. Проходя мимо кухни, заглянул внутрь. У окна с кульком пельменей, прижатым к глазу, грустил «морячок» в компании бутылки столичной и бабы Марфы, а на потолке я заметил три округлых отпечатка. Хорошо тогда баба Марфа яйца отварила.
Глава 3
Я вышел на улицу и поспешил к машине, нужно было торопиться, пока Люська собирается да переодевается.
— Так, орлы, — обратился я к Феде и Сашке, — слушайте и не перебивайте. Ковригин живет на даче, адрес мне покажет его соседка по коммуналке. Она со мной поедет. Я представился начинающим писакой, поэтому, чтобы ее не смущать и не рушить легенду, вы сейчас — рысью из машины, прикидываетесь прохожими и делаете вид, что не со мной. Поймайте такси и дуйте за мной.
— А с вами нам нельзя? — загрустил Сашок. — Где мы сейчас машину поймаем? Тут и будки телефонной нет на версту в округе.
— Нельзя, Сань… Тут надо, чтобы всё гладко прошло, чую, не так прост этот Ковригин. А в вас я верю, справитесь. Все, выметайтесь, други сердешные! Как поймаете авто, догоните меня на проселке, я специально медленно буду ехать. Саня, где тут у вас дачи? Вот в ту сторону и езжайте…
— Да много где, — тот растерянно пожал плечами, покидая водительское сиденье.
— Выезд из города к ним один?
— Ну да… в сторону областного центра.
— Значит, разберетесь.
Я выгнал напарников, сам уселся за руль и подкатил ближе к дому. Люська вышла в лучшем своем наряде: в почти новых джинсах, модной джинсовой куртке и туфлях