Когда мы отправляемся в спальню, он буквально набрасывается на меня и начинает так неистово целовать и ласкать, что я снова забываю обо всём на свете. Сейчас есть только он и я. И больше ничего. Весь мир для нас сжался до размеров кровати. Я опять сумел забыться. И помог мне мой хороший мальчик. Чем счастливее я чувствую себя в его объятиях, тем больнее приходить в себя потом, когда я вспоминаю, что мне предстоит сделать.
После того как он засыпает на моей груди, я долго не могу уснуть. Я лежу, глядя в потолок, и перебираю его непокорные вихры. Я обожаю его волосы. И как мне раньше могло казаться, что они дурацкие, лохматые, нелепые? Я глажу их и не могу остановиться. Это как наркотик для чувствительных подушечек моих пальцев. И моё движение просто машинально. В этот момент, конечно, я думаю вовсе не о волосах Гарри. Я думаю просто о нём самом.
Мой мальчик. Мой славный, замечательный мальчик. Мой любимый воробушек. Что я буду делать без тебя? Как я смогу это пережить?.. Впрочем, это бред. Я ведь не могу пережить смерть. Мне предстоит просто пережить остаток жизни. Я уже в красках представлю себе, какой это будет ад для меня. Хотя я переживаю не столько о себе, сколько о Гарри. Я боюсь его реакции, когда наберусь смелости и скажу ему обо всём. Но это будет не сегодня, не сейчас… Сейчас я просто хочу обо всём забыть и наконец спокойно уснуть…
***
Просыпаюсь я раньше Гарри и тут же встаю и иду готовить завтрак. Не хочу лежать с ним в постели, когда он проснётся. То есть я, конечно же, хочу этого, безумно хочу, но понимаю, что не могу позволить себе такой роскоши. Нужно привыкать просыпаться одному.
Вскоре и Гарри приходит на кухню, шлёпая босыми ногами.
— Простудишься, — сухо замечаю я, но он не реагирует на мои слова, а подходит ко мне и тянется за своим утренним поцелуем, в котором я не могу ему отказать.
Завтрак проходит спокойно и тихо. После него Гарри говорит, что хотел бы навестить Уизли и приглашает меня с собой. Я, конечно, хотел бы туда отправиться и выразить им свои соболезнования, но у меня почему-то нет сил. Я обещаю Гарри, что навещу их в другой раз, и он отправляется к ним без меня.
Я знаю, что он вернётся только вечером. У меня впереди весь день. Я прекрасно понимаю, что сейчас мне нужно ловить каждую минуту, но я трачу весь день впустую. Я иду в лабораторию и зачем-то варю какое-то простенькое заживляющее. Обычно варка зелий успокаивает и расслабляет меня. Но только не в этот раз.
Из головы не желает выходить предстоящий разговор с Гарри. Я раз за разом прокручиваю то, что мне нужно ему сказать. Но пока ни один из вариантов не кажется мне веским и адекватным. А мне нужно сделать так, чтобы он мне поверил. Значит, мне нужно сделать ему больно, а я пока не представляю, как это может у меня получиться. Потому что Гарри — последний человек, которому я смогу причинить боль. Даже если это будет для его блага.
Я стараюсь думать о том, что я должен это сделать. Так будет лучше для него. Если он узнает, что со мной происходит, он сойдёт с ума. Я точно это знаю и очень хорошо представляю его реакцию. А мне это не нужно. Я хочу, чтобы он жил, чтобы был счастлив. К сожалению, пока он счастлив только со мной. Но я надеюсь, что через какое-то время он забудет меня и найдёт счастье с кем-то другим.
У меня так хорошо получается себя накрутить, что под конец дня я иду за огневиски и опустошаю почти целиком бутылку к приходу Гарри. Понимаю, что это малодушно, что я трус. Но иначе у меня просто ничего не получится.
***
Когда Гарри возвращается, я сижу на диване в гостиной. Меня уже тошнит от запаха спиртного, но я убеждаю себя, что это необходимое мне сейчас лекарство.
Гарри выглядит уставшим и расстроенным. Он садится на диван рядом со мной и вздыхает. Я понимаю, что визит к Уизли оказался для него тяжёлым и болезненным.
— Не скучал тут один? — спрашивает он бесцветным голосом.
— Я варил одно зелье, — отвечаю я и делаю ещё глоток огневиски.
Гарри с интересом смотрит на почти пустую бутылку, стоящую на столике возле меня.
— Устал?
— Да, на ногах весь день провёл.
— Хочешь, сделаю тебе массаж? — спрашивает он и уже дотрагивается до моего плеча, но я вздрагиваю и скидываю его руку.
— Гарри, мне нужно с тобой…
— Жаль, что ты не пошёл со мной, — перебивает он меня. — Это всё было довольно тяжело.
— Я понимаю, но я вряд ли бы внёс позитива своим присутствием.
— Дело не в этом. Ты был бы рядом, и мне было бы не так тяжело.
У меня к горлу подкатывает ком. Я открываю рот. Господи, неужели я сейчас это скажу?!
— Знаешь, — продолжает Гарри, и мне приходится на какое-то время закрыть рот, — я пообщался с Джорджем. Он сейчас похож скорее на привидение, чем на человека. Он переживает больше всех. Они ведь с Фредом были больше, чем просто близнецы. Это был… как бы один человек, но их было двое. Понимаешь? — Ничего не понимаю, но зачем-то киваю. — То есть они были настолько близки, что теперь их как будто пополам разрезали. Это так страшно. Когда я его увидел, я почему-то сразу подумал о тебе.
— Почему? — невольно вырывается у меня вопрос.
— Потому что если бы ты умер, со мной было бы то же самое, что и с ним. Я бы просто превратился в призрака и перестал существовать.
У меня сжимается сердце. В основном, потому, что теперь я точно уверен в том, что правильно собираюсь поступить. Всё. Я готов. Я открываю рот снова.
— Мне до сих пор кажется, что я тебя потерял, — шепчет Гарри, и слова вновь застревают у меня в горле. Более того, я чувствую, что моментально начинаю трезветь. — Если я тебя потеряю, я просто этого не переживу. — Он поворачивает голову ко мне, и я вижу, что в его глазах стоят слёзы. — Я очень счастлив, что я с тобой… — уже еле слышно добавляет он и вплотную придвигается ко мне.
Он кладёт мне голову на плечо и закрывает глаза. А меня начинает трясти мелкой дрожью. По спине стекает капля холодного пота. Так я не волновался, наверное, ещё со школы. Когда я снова пытаюсь сказать то, что вынашивал целый день, у меня сводит желудок. Я сижу с открытым ртом и не могу произнести ни слова. Как будто на меня наложили Silencio.
Я не могу! Янемогуянемогуянемогу! Я не могу ему этого сказать! Что мне делать? Как мне со всем этим справиться?! Я почему-то начинаю истерично мотать головой, словно споря сам с собой. Гарри открывает глаза и с беспокойством смотрит на меня.
— Ты дрожишь. Что случилось?
— Ничего. Просто устал. Мышечное перенапряжение.
— Может, всё-таки массаж?
В его голосе нет соблазнительных или заигрывающих ноток. Он искренне хочет мне помочь.