Несколько секунд мы молчим. Я пытаюсь переварить услышанное и строю догадки, одна хуже другой.
— Что это значит?
— Это значит, что ваша кровь отравлена, — всё тем же невозмутимым голосом отвечает Калем. — Отравлена сильным ядом, против которого, увы, нет противоядия. Моя вакцина только помогла вам, но не излечила.
Он выжидающе смотрит на меня и ждёт реакции.
— Вы хотите сказать, что я умру?
— Боюсь, что да.
Опять тишина. Мне не нравится, что приходится вытягивать из него слова.
— Сколько мне осталось?
Он прищуривается, словно просчитывая что-то в уме.
— При таких темпах распространения… думаю, от двух до трёх месяцев.
— А как же вакцина?
Пожимает плечами.
— Она сдерживает распространение. Без неё вы умрёте через две недели.
— Неужели ничего нельзя сделать?
Я стараюсь, чтобы мой голос не дрожал, но скрыть обречённость получается очень плохо.
— Яд прочно впитался в вашу кровь. Насколько я знаю всю историю, вас не хотели отравить, вы должны были умереть от потери крови. Это Viperidae Varius. А яд такой змеи очень коварен. Он убивает вас медленно и мучительно. Люди, которые сталкивались с такими змеями, даже не успевали понять, от чего погибают.
— А как же переливание крови?
Хватаюсь за последнюю надежду, как утопающий за соломинку.
Снова равнодушное пожимание плечами.
— Профессор Снейп, вы хотите, чтобы я заменил вам всю кровь и все поражённые ткани? Как вы себе это представляете?
— Никак, — мрачно отзываюсь я, признавая его правоту.
— Вот и я никак. Так что всё, что я могу для вас сделать — это снабдить достаточным количеством вакцины. А об остальных препаратах и зельях вы сможете позаботиться сами. Как мне сказала мадам Помфри, вы принимаете зелья только собственного изготовления, не доверяя сторонним, верно?
— Верно, только о каких зельях вы говорите?
— Например, обезболивающее.
— Обезболивающее, — тупо повторяю я, глядя в пространство.
— Именно. Пока поражена только малая часть тканей. Но яд будет распространяться и дальше, больные клетки будут поражать здоровые. А процесс отмирания клеток довольно болезненный. Это похоже на раковую опухоль.
— Маги научились лечить рак, — фыркаю я.
— Рак — да, но у вас не он. У вас заражение ядом, против которого нет противоядия.
— Тогда нужно попробовать его найти.
— Конечно, вы можете этим заняться, пока есть силы. Я дам вам все образцы, которые у меня есть. В том числе и образец яда змеи, которая вас укусила.
Его равнодушие режет меня без ножа.
— И вам, конечно же, наплевать, что станет с Пожирателем смерти, верно?
— Говоря вашим языком, профессор, мне наплевать, кто вы такой. Для меня все мои пациенты одинаково важны. Так что не обвиняйте меня в предвзятости. Просто в своё время я пытался вылечить двоих человек, которые были заражены ядом именно такой змеи. Думаю, не нужно говорить, что мы безуспешно боролись много недель? От этого яда пока нет противоядия. Именно поэтому такая змея столь опасна. Я с радостью помогу вам, чем смогу. Но в данном случае я бы не советовал вам надеяться на чудо. У этой сказки, боюсь, печальный конец.
Он умолкает, и я тяжело вздыхаю.
— Честно говоря, у меня не сложилось впечатление, что вам вообще кто-то важен из пациентов, раз вы так говорите.
— А как я должен был это вам сказать? Вы взрослый и закалённый жизнью человек. Неужели вы хотите, что бы я врал вам и говорил, что всё хорошо?
И тут я понимаю, что он всё сделал правильно.
— Нет. Разумеется, нет. Извините меня.
— Не стоит. Я всё понимаю. Вот вам мазь. — Он ставит на тумбочку тот пузырёк. — Я постоянно нахожусь в Мунго. Если будут вопросы или проблемы, шлите сову или приходите. Подробнее поговорим, когда приедете в Лондон. А сейчас мне пора. Всего доброго.
Он встаёт и протягивает мне руку. Машинально жму её, но мысли мои очень далеко отсюда.
— Всего хорошего.
— И вам, профессор Снейп. И удачи.
Он легко подхватывает свой саквояж, разворачивается и уходит.
Глава 2. Я принял решение
После его ухода я ещё долго сижу и, не моргая, пялюсь в одну точку. Вся эйфория от победы мгновенно улетучилась. В голове бардак. Мысли не хотят привычно укладываться по полочкам. Видимо, мой мозговой библиотекарь уехал в отпуск, некому составлять картотеку. Впрочем, я прекрасно знал, на что шёл, отправляясь в Визжащую хижину: я шёл на смерть. Разумеется, случилось чудо, поэтому я выжил. Но тот, кто щедро подарил мне это чудо, только что безжалостно забрал его обратно. Просто раздразнил и забрал. Жестоко? Не спорю. Но как я сам говорил когда-то Гарри, жизнь вообще штука несправедливая. Вначале она ласкает тебя и тепло улыбается, а потом её лицо искажает злоба, и она бьёт тебя наотмашь. Конечно, в моей жизни было больше плохого, чем хорошего. Поэтому если всё шло нормально и терпимо, это уже было подарком для меня. А все подарки жизни я привык бережно хранить.
Впрочем, думаю я сейчас вовсе не о себе, а о Гарри. Это проблеск света в моей тёмной жизни. Ложка мёда, так сказать. Это мой подарок от судьбы, который, как мне кажется, я всё-таки заслужил. Я так люблю своего маленького паршивца, что думаю только о нём.
Если бы я был один, я бы не очень расстроился. В конце концов, это логический и правильный конец для таких, как я. Чёрт возьми, ну почему это не могло случиться хотя бы два года назад, когда в моей жизни ещё не было Гарри?! Почему сейчас, когда я нашёл наконец своё счастье, когда я любим, когда я сам люблю?! Я хочу жить. Я не хочу умирать сейчас. Это слишком несправедливо. Неужели я это заслужил? Неужели я не искупил свои грехи? Я же просто хочу жить!
Внезапно я понимаю, что я не готов сказать обо всём этом никому. Особенно Гарри. Доктор Калем выглядит вполне квалифицированным специалистом, поэтому он не даст никакую информацию о моём состоянии здоровья. От него утечки не будет. Значит, и я не должен ничего говорить. Просто потому, что я пока не представляю себе, как я смогу сообщить обо всём этом Гарри. Просто не представляю…
Мои раздумья нарушает Гарри, который вырастает возле моей кровати, как из-под земли.
— Я видел, как врач ушёл, — говорит он. — Что он сказал?
Я молча поворачиваю голову, чтобы он увидел, что рана затянулась.
— Ух ты! Значит, всё в порядке?
Я слышу в его голосе радость и облегчение. Наверняка, он нервно мерил шагами площадку перед лазаретом, когда Калем был у меня. Но теперь в его глазах такой восторг и счастье, что я просто не могу сказать ему ничего другого, кроме: