М-да.
Что ж, ладно. Поехали! Прямо сейчас! В лучший мир, в лучшее будущее!
Мечты мечтами, но через шестнадцать километров я свернул с автобана не в страну собственных грез, а на привычное ответвление, ведущее к проселочной дороге, возле которой находился мой дом. Снег валил все гуще, я почти ничего не видел и поневоле сбросил скорость. Так что когда на обочине впереди показался «фольксваген», врезавшийся в дерево, это меня не слишком удивило.
Дверь разбитой машины была сорвана, и сразу удалось увидеть: салон пуст, водителя внутри нет.
Я свернул и поехал через лес по грунтовке. Что-то не припоминаю, чтобы мне раньше приходилось ездить этой дорогой, но карта лежала на заднем сиденье, а останавливаться специально для того, чтобы заглянуть в нее, сейчас абсолютно не хотелось. В конце концов, общее направление мне было известно.
Я выехал на главную улицу деревни. Насколько мне помнится, тут была пешеходная зона, закрытая для проезда всех видов транспорта; но сообщение об аварии, безусловно, особый случай.
Именно тогда я и увидел людей в серой униформе.
* * *
— Мы что, случайно заехали на территорию психдиспансера? — вполголоса произнес Оппенгеймер, повернувшись ко мне. И тут же неловко умолк, скосив глаза сперва в сторону нашего собеседника (явно услышавшего эту фразу), потом — в направлении дома.
— Вы можете говорить громче, — старик был абсолютно спокоен. — Она глухонемая. Если вы стоите так, что ей не видно ваших губ, она не узнает ни слова.
Женщина снова возникла в оконном проеме. Волосы ее по-прежнему закрывали часть лица. Кажется, когда я говорил с ее мужем, ей были видны движения моих губ. Значит…
— Ну, можно считать это место приютом сумасшедших, — он перевел взгляд с меня на все еще смущенного Оппенгеймера. — А вообще-то вы не первый, кто так подумал. Это, наверное, ее и спасло. В те последние дни решения принимались быстро… Но они сочли, что она просто ничего не поняла — девчонка шестнадцати лет от роду, глухонемая… Она действительно поняла далеко не все. А я — тем более. Даже сейчас, через столько десятилетий…
Он неуверенно улыбнулся, похоже, ожидая от нас вопросов. Мы молчали.
Когда старик пригласил нас в дом, мне бросилась в глаза обстановка гостиной. Это был словно склад недорогого и не отличающегося особым вкусом семейного антиквариата — память о прошлых годах. На стене висел венок, в него, как в рамку, была вставлена фотография — человек, за спиной которого восходит солнце. Мастерски сделанная фотография: далеко не всякий сумеет так отобразить многоцветную гамму солнечных лучей, наложившуюся на фон утреннего неба, при этом удержав в фокусе лицо человека на первом плане.
— Я его, кажется, знаю, — вдруг шепнул мне Оппенгеймер, кивнув в направлении венка.
— Ты уверен?
— Да. «Апостол мира». Глава одной очень странной секты у нас в Америке. Лет тридцать — тридцать пять назад был неимоверно популярен, его паства ежегодно пополнялась десятками тысяч прихожан.
— Это, если не ошибаюсь, время войны во Вьетнаме?
— Да, — Оппенгеймер нетерпеливо кивнул. — «Пророк из Миссури» — надо же, где его знают… Это, между прочим, фотография из «Newsweek», чуть ли не последняя!
— Его что…
— Ну да. Как нередко бывает с такими не то шарлатанами, не то фанатиками. Его застрелили в Вашингтоне, прямо во время публичной проповеди. Честное слово, вовремя — иначе, чего доброго, дело дошло бы до гражданской войны. Правда, говорят, что его гибель послужила чуть ли не главной причиной, по которой мы в конечном счете вывели войска из Вьетнама. Ну, сам понимаешь: эта версия, мягко говоря, спорная.
— Значит, у него есть поклонники даже в Европе?
— Выходит, так. А вообще-то его уже и в США подзабыли. Ну, кроме Миссури — там его до сих пор считают чуть ли не святым.
Оппенгеймер замолчал, потому что хозяин дома, сперва было предоставивший нас самим себе, вновь обозначился рядом. Подойдя к стене, он снял оттуда ту самую фотографию, о которой мы только что говорили, и протянул нам.
В этом движении не было ничего от жеста поклонника, прикасающегося к портрету своего кумира. И я, и Оппенгеймер без слов поняли: тут что-то другое.
— Это Джошуа, — просто сказал старик. — Наш сын.
Мы не находили нужных слов. Хозяин выжидающе смотрел на нас.
— Йешуа? — вот так, с учетом двойного акцента, прозвучало это имя в американо-германских устах моего друга. Впрочем, он тут же сделал поправку: — Джошуа из Миссури? Это ваш сын?!
— Ее сын. — Уголки губ старика чуть дрогнули. — Я к его появлению на свет не имею никакого отношения.
Он передал фотографию мне.
— Вы хотите сказать, что ваша супруга — его мать? — Мой друг никак не мог скрыть охватившей его растерянности. При этом в его голосе — что теперь уже выглядело совсем неуместно — вдруг прозвучали враждебные нотки.
Лиза, жена Оппенгеймера, приняла фотографию у меня. Внимательно всмотрелась в нее. И явно пришла к иным выводам, чем ее муж.
— Что, собственно, ты имеешь против него? В конце концов, человек призывал к миру и прекращению насилия — или тебе это кажется слишком банальным?
— О, женщины! — Оппенгеймер шутливо вскинул ладони, словно защищаясь. — Нет, мне это не кажется банальным. Особенно когда такие проповеди превращают солдат в дезертиров, а страну ставят на грань гражданской войны.
Лиза покачала головой:
— Знаешь, дорогой, по-настоящему убедительные призывы к прекращению ненужной стране войны, к простой и скромной жизни, к гармонии с природой — это такие вещи, которые ухитрились не устареть за последние две тысячи лет.
— Конечно, конечно, — ее супруг все еще старался обратить разговор в шутку. — Ты, я вижу, в юности входила в число его поклонников, дорогая?
— В то время я заканчивала колледж в Сан-Диего, — Лиза была абсолютно серьезна. — Но окажись я поближе к Вашингтону — непременно посещала бы его, как ты называешь, проповеди. И вообще, если хочешь знать, имей Никсон на ту пору хоть немного меньше влияния и денег на предвыборную кампанию, эти «проповеди»…
— Ну, знаешь, это уже чересчур, — теперь и Оппенгеймер оставил шутливый тон. — Он пошел «вразнос» — не против демократов или республиканцев, а против всех. И, если хочешь знать, не против войны — но против миллионов рабочих мест. Во всяком случае, так это тогда звучало…
И тут они оба осеклись, осознав, что затеяли свой диспут не ко времени и не к месту.
Старик потянулся за фотографией. Лиза поспешно вернула ее хозяину.
— Я не совсем понял, о чем вы сейчас говорили, но вы явно с кем-то путаете нашего Джошуа. — Он бережно пристроил венок на прежнее место. — Я бы не назвал нашего мальчика главой секты. Кроме того, тот человек был убит тридцать с чем-то лет назад, я правильно понял? А Джошуа сейчас жив, здоров и даже неплохо обеспечен. Какое-то время назад, когда мы нуждались, он присылал нам деньги. Но это было давно. Сейчас нам мало что нужно…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});