Читать интересную книгу Операция «Гиппократ» - Валерий Смирнов

И нехай прямых родственников у такого богатого жмура в упор не находилось, так уже с вечера в очередь до служебного помещения записывались внучатые племянники со стажем и двоюродная сестра троюродного брата покойного претендента на голландское наследство.

Последняя перекличка очереди состоялась в шесть часов утра. Стоявшие в ней скопом словно вернулись в те незабываемые времена, когда были чуть моложе, а без давки в очереди становилось невозможно не то, что купить кило мяса, но и получить шаровый набор продуктов по низким ценам в связи с юбилеем Октября.

Правда, из списков чуть не вычеркнули свекра сестры деверя тещи покойного со звучной фамилией Пердунович, который объяснил свою отлучку чересчур пошатнувшимся здоровьем.

У всех здоровье, орала очередь, в полном составе надвигаясь на болящего, вот симулянт паршивый, всего одну ночь постоять не может, как чувствовал, до чего хорошего доведет жизнь, и двадцать лет назад обзавелся костылями. Пшел вон, вас здесь не стояло!

Только после того, как Пердунович предъявил справку размером с простыню, зачитанную вслух срочно собранной по такому поводу комиссией из активистов, толпа смягчилось. И больше того, слушая эпикризы, каждый явственно представлял их на собственных организмах. Потому, дойдя до пункта насчет несдержанности в голове и ниже пояса, очередь позволила Пердуновичу костылять внутрь себя. В наказание за отлучку во время третьей переклички его опустили на десять номеров ниже, выдвинув на бывшее место Пердуновича ветерана гражданской войны, как имеющего особые льготы по сравнению с другими счастливчиками, у которых номера их очереди значились на ладони шариковой пастой.

Утром началось такое, о чем не мог догадываться Шекспир со своими антисоветскими рассказами. Если бы этот Уильям посидел рядом со Спиридоновым, он бы самолично разорвал свою дешевую туфту за короля Лира и накатал совсем другое собрание сочинений. Так в кабинете управдома таки да было чего послушать и без этого Шекспира с его устаревшими трагедиями.

О том, каким замечательным гражданином и членом партии был товарищ Канцельбогенштраузинер полчаса вбивала в голову Спиридонова внебрачная дочь покойного, бывшая по совместительству первой пионеркой Одесщины. Она так убедительно рассказывала из себя всякие душещипательные подробности за жизнь и деятельность папаши, изредка поправляя выскакивающую навстречу Спиридонову челюсть, что тот по-быстрому сделал вид – он привык доверять людям, а не документам. А потому, волнуясь и заикаясь, сумел-таки вставить свое слово в монолог пионерки, моментально записав ее в список прямых наследников, в перечень ветеранов, а также до графы убогих.

К концу рабочего дня управдом стал сильно подозревать: он тоже является для покойного не посторонним человеком. Дело дошло до того, что этот самый Канцельбогенштраузинер приснился начальнику в виде бывшего секретаря парткома ЖЭКа Васергиссера, постоянно призывавшего дворников мести вперед к победе коммунизма и эмигрировавшего в государство Израиль при первой же возможности.

На третий день в районе не оказалось ни одного ветерана, который бы не являлся родственником или хорошо знакомым дорогого ему Канцельбогенштраузинера, пусть даже очень многие не могли в связи с повальным возрастным склерозом произнести больше половины его фамилии.

Управдом хорошо себе понял, что свалившееся на покойного наследство – это не слепой фарт. Судьба просто выбрала самого достойного, жившего на земле спиридоновской вотчины. Оказывается, Канцельбогенштраузинер не только спас во время войны трех бывших ворошиловских стрелков, одновременно завалившихся в жэковский офис, но и воевал вместе с ветераном Анисимовым на берлинском направлении. Хотя один гражданин с голодным блеском в глазах утверждал: он вместе с дорогим Канцелем доблестно трудился в тылу на оборонном заводе, Спиридонов записал его в наследники и ветераны без второго слова. Как и заявившегося ординарца покойного, верой правдой, служившего ему в войсках восставшего против сталинизма Власова.

Ближе к вечеру Спиридонов стал постепенно двигаться мозгами. Потому что слабо понимал, как это покойному удавалось в одно и то же время ковать победу в тылу, служить в разведке Первого Украинского фронта, воевать против большевиков на территории временно оккупированной ими Германии, защищать правопорядок в Новосибирске, сражаться с карпатскими агрессорами всех мастей и работать в сигуранце города Констанцы. Когда начальник вспомнил, что при всём этом у нидерландского наследника имелись три боевые подруги и двенадцать жен, потерявших на дорогах лихолетья разные документы, он стал подозревать, что лично был знаком с таким выдающимся засекреченным ракетостроителем, выплатившим интернациональный долг Афганистану в качестве морского пехотинца. Ближе к рассвету Спиридонов проснулся с диким воплем: «Даешь Канцельбогенштраузинера!», а потому напился не так, как привык, а прямо среди ночи.

Заграничная делегация при народном депутате не могла не заметить, как сильно перепарился Спиридонов, вкалывая на благо народа. Управдом действительно аж спал с лица и успел похудеть, потому как многие вместо того, чтобы бегать, куда давно привыкли, с утра пораньше, устраивали такие очереди у его кабинета, с понтом здесь вырос гибрид собеса, районной поликлиники и клуба по интересам.

Пока дама в черном костюме и старик с неподвижной рукой наперевес доводили Спиридонова до последней стадии умопомрачения какой-то кипой бумаг, депутат Мышьяков, получив громадный список ветеранов, убогих и прочих льготников районного масштаба, убежал на экстренное совещание по социальной защите населения.

От имени общества Красного Креста и фонда Желтого Полумесяца иностранцы вынесли господину Спиридонову благодарность, попутно подняв ему настроение тем, что оскорбили человеческое достоинство управдома стодолларовой банкнотой. На прощание старик произнес с турецким акцентом слово «Хозрасчэт», а дама, мешая русские и немецкие слова, заверила Спиридонова – через несколько месяцев они вернутся с наследством, и тогда уже точно жители этого ЖЭКа станут самыми богатыми в городе, благодаря самоотверженной работе герра Спиридонова, которому, согласно воле нидерландского покойника, полагается один процент от его гигантского состояния.

Глава четвертая

Славка Моргунов долго думал, в какой звонок ему ткнуть пальцем, чтобы побыстрее сделать кого-то счастливым. Возле гигантской двери коммуны было налеплено столько этих самых звонков, что для очередного нашлось бы место исключительно на обугленном потолке парадного.

Согласно жэковского списка, в этой коммуне проживало несколько пациентов Моргунова. Славка сверил паспортные данные своих бумажек с надписями вокруг двери и понял, что нервы, которые он потратил на воспитание Спиридонова, подохли не напрасно.

Моргунов тщательно изучил фамилии жильцов, выбрал наиболее понравившуюся и решительно придавил пуговку звонка с наклеенной над ним бумажкой «Мадам Целкин».

В ответ на звонок дверь открыл небритый мужик с суровым выражением между макушкой и семейными трусами.

Он пристально посмотрел на Моргунова, с понтом решал: сбросить его с лестницы уже или перед этим дать в морду, а потом спросил:

– А ты из какой церкви?

– Причем здесь церковь, товарищ? – строго спросил на всякий случай вспотевший Славка. – Я народный депутат Мышьяков. Проверяю, нет ли каких желаний среди моих избирателей.

Мужик почему-то вытер руки об волосатую грудь, а потом извинился:

– Ну, хоть другой власти дождались. Не церковной… Тут, понимаешь, три раза на день ходят – то баптисты, то евангелисты, а сегодня так вообще чересчур малоразвитые лысые в желтых покрывалах. Так что, товарищ, не обижайся, хотя на одного из них ты чересчур смахиваешь…

– Вы Целкин будете?

– Не, – спокойно ответил мужик. – Я Панкратченко. А Целкин… Это опять сучьи дети… Ейная фамилия Цельник, стебется подрастающее поколение со старухи. Значит, пора этих маленьких сволочей опять поджопниками воспитывать. Ничего святого за душой у бывших пионеров.

– То-то я смотрю, – продемонстрировал мужику свои бумажки Моргунов, – у меня такой фамилии не значится. А Цельник точно есть. Ну так что, дома она или ты меня дальше на площадке держать будешь?

Моргунов за свою жизнь побывал на разных хатах. Но чтобы в одном коридоре насчитать сорок шесть счетчиков – такого он еще не видел.

– Мама Бася, – заорал мужик в пустом стометровом коридоре, и двери мгновенно захлопали с нездешней силой. Коридор моментально заполнил народ. Славке даже показалось, что он находится среди демонстрации за права человека.

– Чего повылазили? – гаркнул Панкратченко. – Засуньтесь взад или забыли – чересчурное любопытство доводит исключительно до кладбища. Верка, я кому сказал? Тебе, сука, давно туда пора!