Читать интересную книгу Фартовый чекист - Евгений Сухов

Тот ловко выхватил из нее две папиросы и крикнул шоферу:

– Степан, закуришь? Господа нынче угощают! Не зевай!

Степан что-то пробурчал, не поднимая головы. Васька махнул рукой, примостил одну папиросу за левым ухом и отвернулся. Ганичкин поднес ему зажженную спичку. Васька торопливо прикурил и с наслаждением затянулся дымом.

Сидорчук с неодобрением посмотрел на него и подумал:

«Чистый жеребчик. Не нагарцевался еще! Все ему на смех. Ну и удружил Зайцев! Задание, вишь ты, серьезное – дальше некуда, а в помощь дал молчуна, гармониста да жандарма недобитого. На тебе, боже, что нам негоже! И мотор – говорил, что исправный, а тот возьми и откажи! Все наперекосяк».

Он приблизился к шоферу, который с головой погрузился в стальные кишки автомобиля, и спросил:

– Ну и что тут у тебя?

– Масло, – лаконично ответил Егоров, даже не обернувшись.

Сидорчук, который ничего в двигателях не понимал, с уважением посмотрел на шофера и отступил. Он даже не решился спросить, что не так с этим загадочным маслом и есть ли надежда на скорое возобновление движения. Сам Егоров счел свое объяснение исчерпывающим и не произнес больше ни слова.

Все, кажется, были даже рады нежданной остановке. Господин Ганичкин важно прогуливался взад-вперед по шелковой траве, щурился на солнце и с наслаждением затягивался ароматным табачным дымом. Вид у него был как у породистого кота, до отвала наевшегося сметаны.

Вася Чуднов прилег в сторонке, оперся на локоть и мечтательно рассматривал зеленеющий лес. Из лихо закушенной папиросы в небо сочилась почти прозрачная струйка.

Расслабленная атмосфера весеннего дня подействовала и на Сидорчука. Он прошелся по берегу, разминая ноги, затекшие от поездки, вдыхая аромат полевых цветов, свежей зелени и прохладной реки. В воздухе жужжали и вспыхивали искрами бронзовые жуки. Егоров, не разгибаясь, продолжал копаться в моторе.

Сидорчук почувствовал неловкость. Он не был виноват в задержке, да дел никаких у них сейчас не имелось, но это невольное безделье вызывало у Сидорчука недовольство собой. Ему казалось, что он теряет нити управления своей командой. Эти люди были для него чужими, особенно Ганичкин. Он ничего о них не знал, в настоящем деле не проверил и не представлял, на что они способны. Зайцев их хвалил, но пока свою характеристику оправдывал только Егоров, да и то с оговорками – мотор у него все-таки сломался.

«Что ж он так долго копается? – сердито подумал Сидорчук, кося глазом на согнутую спину шофера. – Неужто так трудно найти это чертово масло? А если бы это был фронт?»

Чтобы как-то утихомирить нарастающее раздражение, Сидорчук решил проверить оружие, сложенное в машине. Три австрийских карабина и цинковый ящик с патронами, завернутые в мешковину, были в порядке, но Сидорчук, нарочно делая строго лицо, ощупал все и поправил.

Он вспомнил вдруг, как уезжал шесть лет назад из Веснянска и оставлял Постнову на черный день пять гранат-лимонок и коробку с патронами. Егор Тимофеевич беды не ждал, но черный день все-таки наступил. О том, виноват ли Николай Ростиславович, думать не хотелось. Постнов был его другом, боевым товарищем, преданным большевиком, не кланялся пулям и не боялся смерти.

Но Сидорчук слишком много повидал в этой жизни и знал, что с людьми случается всякое. Особенно если в этом замешаны баба и бриллианты. Могло случиться самое худшее. Егор Тимофеевич знал, что выполнит свой долг, но радости это ему не доставляло.

– Егоров! – крикнул он сердито. – Ты еще долго будешь возиться? Или хочешь, чтобы мы тут ночевали?

– Маслопровод, – отозвался Егоров, выглядывая из-под капота. – Еще малость подождать придется.

Нос и щеки у него был вымазаны чем-то черным. Кажется, командирский тон Сидорчука произвел на него благоприятное впечатление. Он, можно сказать, разговорился, даже в голосе появились бодрые нотки.

Сидорчук стал обдумывать, не стоит ли ему применять в деле командирскую хватку почаще, чтобы поддерживать в подчиненных примерную бодрость и хорошее настроение, но тут его внимание привлек экипаж, появившийся на мосту.

Хотя именно экипажем это сооружение назвать было чересчур смело. Пегая лошаденка понуро тащила за собой простую телегу с четырьмя пассажирами самого невзрачного вида. Один, ссутулившись, сидел впереди, придерживая вожжи, а трое полулежали на клочьях прелой соломы и с ленивым недоверием рассматривали окружающий мир.

Автомобиль, замерший возле дороги, привлек их внимание. С некоторым оживлением все четверо повернули головы, поглазели на чудо техники, а потом уставились на Сидорчука, может быть, интуитивно угадав в нем главного.

Эти мужики были одеты в поношенное барахло, нечесаные, плохо выбритые, с темными неприветливыми лицами. Только у возницы рубаха почище, картуз с лакированным козырьком, куртка поновее. Курчавая черная борода по-разбойничьи окаймляла его круглую розовую физиономию.

Телега миновала мост и запрыгала по грунтовой дороге. Она все ближе и ближе подбиралась к Сидорчуку и его отряду. Мирно постукивали копыта, поскрипывали тележные оси.

Мир по-прежнему казался безмятежным, но Егор Тимофеевич почему-то насторожился. Ему не понравились глаза мужиков, трясущихся в телеге. Подозрительность уже въелась в его кровь и плоть, распространялась на всех без исключения незнакомцев. Или же просто в очередной раз сработало предчувствие беды, неоднократно спасавшее ему жизнь. Он передвинул на плече ремень, удерживающий кобуру с верным маузером, и впился взглядом в приближающуюся телегу.

Его товарищи повели себя по-разному. Егоров даже не поднял головы. Чуднов смотрел на подъезжающих мужиков с прежней мечтательностью в глазах, сжимая в зубах травинку, и мысли его витали где-то далеко-далеко. Господин Ганичкин, напротив, присматривался к новым людям со вниманием, словно стараясь запомнить черты лица каждого.

Тут телега вдруг остановилась. Прервался скрип плохо смазанных осей, перестали стучать копыта. Наступила воздушная тишина, пронизанная теплым ветерком.

В ней-то и прозвучал голос одного из мужиков, лежащих на соломе:

– Это кто ж вы такие будете, господа-товарищи? Вроде не местные, а? Из каких краев прибыли, странники?

В его тоне, в словах, произносимых с протяжной ленцой, проступала издевка. Чувствовалось, что этот человек презирал каждого, кто ему непонятен, кого он не знал по имени-отчеству, с кем не сидел за одним столом и не распивал чарку. Сидорчуку до этого не было дела, но ему не понравился вопрос. Неприятный он был, с подковыркой, да и задан не к месту. Совсем ни к чему было знать первому встречному, что за люди катят по проселочным дорогам на автомобиле. Не их ума это было дело.

– Проезжай, не задерживайся! – резко сказал Сидорчук. – А наши личности вас не касаются. Двигай дальше, пока я у тебя чего-нибудь не спросил.

– Ну-у, это сурьезно! – Мужичок покрутил головой, с неожиданной легкостью поднялся с соломы, сел и ухватился за край телеги. – А я ведь это вот к чему. Ежели вы не местные, то положено дань платить, ну, вроде сказать, откупные, чтобы путь легкий был, без препятствий.

Такой поворот разговора совсем не устраивал Егора Тимофеевича. Очень уж это все было похоже на ту наглость, которую он частенько наблюдал в бунтующих селах, у кулацких выкормышей, охочих до безобразий и смуты. Слишком часто подобная наглость перерастала в кулачный бой или даже во что-то похуже.

– А вот я тебе сейчас заплачу! – грозно произнес Сидорчук, выразительно похлопывая по кобуре маузера. – Отсыплю полной мерой! Ты у меня отучишься шутки шутить!

– Да уж какие шутки, господин-товарищ! – как-то даже печально проговорил мужик и вдруг хищно сузил глаза.

Рука наглеца воровато скользнула за спину. Между тем сосед по телеге уже выхватил из вороха соломы обрез и вскинул его, намереваясь палить напрямую в массивную фигуру Сидорчука.

Тот точно во сне услышал, как о капсюль патрона стукнул боек. Может быть, ему это показалось от напряжения. Только вот дальше ничего не последовало. Выстрела не было – случилась осечка. Сидорчук рванул рукоятку маузера, глядя, как первый мужик, пытаясь исправить оплошность товарища, тянул из-под соломы вороненый ствол карабина.

Егор Тимофеевич пальнуть не успел. Кто-то опередил его. Револьверный выстрел грохнул за спиной. Мужик с карабином точно ужаленный дернул рукой и ухватился за простреленное плечо.

Бледнея, он повернулся к вознице и завопил:

– Гони, твою мать!

Бородатый взлетел на телеге в полный рост, хлестнул лошаденку вожжами и заорал точно соловей-разбойник:

– А-а-а-а! Н-но! Пошла, мертвая! Пошла!

Пегая лошадь рванула с места с прытью, которой от нее никак нельзя было ожидать, и понесла повозку по направлению к лесу. С телеги дважды выстрелили, но из-за тряски оба раза впустую.

Сидорчук, стоя на одном колене, выпустил пулю вслед убегающему древнему экипажу, промахнулся и прошептал злое ругательство. Целиться было сложно из-за столба пыли, поднявшегося за телегой.