Читать интересную книгу Дыхание Луны - Виктор Пикар

– Стоп!

Следователь грозит мне кулаком.

– Достаточно. Не хочу больше слушать об этом. Давай пропустим эту страничку. Меня интересует вот что: ты совсем забыл о Маше?

Он смотрит на меня брезгливо.

– Нисколько.

– Не верю.

– Хорошо. У тебя есть тело, и ты чувствуешь все его органы. Так?

– Допустим.

– Так вот, я чувствовал всех людей, которых любил, и Машу, и Златана, одновременно, как органы своего тела. Так понятно?

– Допустим. И что чувствовала Маша, беременная твоим ребенком, в этот момент, когда ты весело проводил время в компании молоденьких девушек с этим грязным отморозком?

– Ничего, кроме одиночества, тревоги и бескрайней, абсолютной и всепрощающей любви ко мне – что бы я ни делал и какими бы мерзкими и отвратительными вещами с точки зрения обычного человека не был занят. Ведь она была мной, а я – ей. Более того, через меня она чувствовала Златана, через меня она любила и его тоже – такого, каким он был, грязного отморозка.

Я смотрю на следователя и думаю о том, что никогда в жизни не видел так близко более изумленного человека, чем он.

Багряный

– В полной и всеохватывающей любви есть особая роскошь: быть несовершенным, грешным, мерзким, отвратительным – но все равно любимым. Признайся, следователь, ты даже и помечтать не мог о подобном за всю свою семейную жизнь, не так ли? Ты засовывал свои недостатки подальше от жены, прятал свои мерзости, измены, гадкие поступки, страхи, плохие и недостойные мысли как можно дальше, опасаясь конфуза и выяснения отношений. Вдруг она узнает, закатит скандал, перестанет уважать? Вдруг она отвергнет тебя вовсе? Разве объяснишь ей, откуда все взялось? Разве она поймет, что это и есть ты – такой, какой ты есть и каким ты не можешь не быть, ибо таким создан, такой, которого она еще не знает, скрытый от нее, как нижняя часть айсберга? Разве она согласится с тем, что ты не можешь быть другим, совершенно и никак не можешь, разве она полюбит тебя таким? Именно поэтому, если тебя и любила женщина – она любила только ту благостную и накрахмаленную часть, ту выставочную вершинку айсберга, которую ты ей показывал, эту маленькую твою часть, вовсе не самую значимую и определяющую для тебя – но не тебя самого. Разве это любовь? Разве это не обман? Если ты утаиваешь что-то от нее, малодушничаешь, осторожничаешь, ты никогда не удостоишься этой царской привилегии – чтобы любили тебя всего, полностью, не только ангела, но и демона в тебе! О, какое это счастье, какое волнение, какой азарт, какое вдохновение, какое постижение! Какая это радость – быть полностью познанным своим партером, от макушки до самых пят, со всеми потрохами, со всеми ужасами и неисправностями, и все равно любимым, несмотря ни на что. Более того, истинно любящий партер, к твоему бескрайнему изумлению, признает тебя прекрасным и поблагодарит за эту волшебную возможность – любить тебя всего.

Мой следователь слушает меня с нескрываемым интересом.

– Красиво описал, признаюсь.

И спрашивает:

– А ты никогда не думал, что случится, если ты соединишься с настоящим маньяком, серийным убийцей, прекрасным в своем несовершенстве? Он будет методично убивать людей, самым зверским образом, одного за другим, а ты будешь любить его? И будешь делать то же, что и он, самым мерзким и извращенным образом, потому что не сможешь иначе, ведь он – это ты?

Я вздрагиваю от неожиданности. Он попал в точку. Я говорю ему:

– Ты знаешь, в то время и я задумался об этом. Сказать по правде, какая-то часть меня этого опасалась очень сильно – особенно после того, как судьба соединила меня с таким весьма хлопотным персонажем, как Златан. Шутка ли, я стал, собственно, бандитом, мерзавцем – с точки зрения обывателя, хорошего в этом мало. Но была во мне и другая часть, которая с каждым днем росла и крепла – та, которая верила в абсолютную силу любви и любила теперь не одну Машу, но двоих людей на этой планете. Знаешь, любовь, она окрыляет и дает невероятные силы, терпение, веру и возможности.

Он пожимает плечами.

– Какая часть в итоге оказалась права?

– Обе. Вернее даже, ни одна, ни вторая. Но не будем забегать вперед.

Я торжествую, потому что мне вновь удается наблюдать его крайне удивленную физиономию.

Греческий

– Перед нашим отлетом в Афины я уволился со своей работы, а я был редактором в одном научно-популярном журнале. Златан заверил меня, что для него будет счастьем помогать мне материально, – как ты понимаешь, я знал, что он не врет. В аэропорту я беспокоился за наш Объединитель. Вдруг его не пропустят в ручной клади?

Оказалось, зря – проблем не возникло. Просто железка, и все. Даже странно. Прилетев в Грецию, мы первым делом заехали в какой-то притон – там Златан обзавелся пистолетом, ножом и кокаином, а я – новым электрошокером. Не теряя времени, мы приступили к делу: навестили сербского дружка Златана, Горана, такого же мафиози, но, как я понял, повыше рангом. Он жил в большом частном доме, рядом с промзоной, то еще местечко. Собаки, десяток охранников с дикими, усталыми глазами и жвачкой во рту, облупленный желтый фасад, окна с закрытыми даже днем ставнями и красная черепичная крыша – вот что я запомнил. Очень хотелось выспаться как следует и хорошенько поесть. В то же время нужно было действовать как можно быстрее – я ощущал, что чувства Маши притупились, у нее практически не было желаний, какая-то дремота, сон. Где она, любовь моя? Как она там, частичка моего сердца? Как там наш ребенок? Златан, ощущавший ее через меня, сказал: пичкают наркотой. Лежит, наверное, в кровати, одной рукой прикована наручниками к железной спинке. Мы надеялись, что быстро найдем ее в этом доме и выкупим без лишнего шума. Горан встретил Златана с распростертыми объятиями, проводил в гостиную, налил нам виски, посадил за стол. Они говорили по-сербски, быстро, эмоционально. Двести грамм алкоголя хорошо согрели меня, я задремал и не заметил, как их разговор перешел на повышенные тона. Я встрепенулся тогда лишь, когда Златан схватил Горана за горло и повалил на пол – его гнев и ненависть заставили меня вскочить с места. Внезапно раздался выстрел – пуля просвистела рядом с головой Златана и разбила вдребезги фарфоровую вазу с цветами. Стрелял охранник Горана – парень лет двадцати с расстроенным, унылым, скучным лицом. Что мне оставалось делать? Я прыгнул к нему, как тигр, и ужалил электрошокером. Детина оказался крепким необычайно – он только замычал под электрическим разрядом, качнулся и навел на меня ствол. И тогда я выхватил Объединитель, который теперь носил с собой в специальных кожаных ножнах на поясе, как кавалерист – саблю. Первым ударом я выбил пистолет из его руки, вторым стукнул парня по лысой башке шаманской железякой. Не знаю как и в какой именно момент, но Объединитель включился. Вот ведь черт! Он и электрошокер – простая комбинация. Секунда – и я стал этим детиной, а он – мной. И Маша, и Златан – вместе с нами. Пока это происходило, Златан задушил-таки Горана – мы с унылым парнем, уже чувствуя друг друга, возвышенно и неземно радуясь нашему внезапному единению, услышали предсмертный отчаянный хрип – словно черная ворона пролетела перед солнечным диском. Жизнь продолжалась! Парень быстро смекнул что к чему и вывел нас черным ходом на какие-то склады – мы бежали долго между рядами морских контейнеров. Уже смеркалось, неожиданно мы выскочили на вполне приличную улицу с туристами на тротуарах, поймали такси. Златан и парень понимали друг друга без слов – через меня, нам потребовалось двадцать минут, чтобы заехать к унылому домой, там он взял кое-какие вещи и паспорт, мы выкинули в сточную канаву оружие и, не теряя времени, помчались в аэропорт, а оттуда – прямиком в Тель-Авив на первом же рейсе. Нам не нужно было говорить друг с другом, было ясно, что мы опоздали. Горан отказался от денег Златана, выбрав, наверное, большую сумму от араба, которому предназначалась Маша. И сама она, видимо, тоже летела в столицу государства Израиль – на частном самолете, немногим ранее нас. Кстати, унылого парня, мою новую частичку души, звали Дамир.

Унылый и рыжий

Мой следователь интересуется:

– Теперь вы с Златаном чувствовали желания этого парня, как свои?

– Именно так.

– И что это было?

– Это было море уныния, одним словом. Кроме того, это был океан нереализованного сексуального желания. Это был вулкан маструбации, раздуваемый торнадо порносайтов. У Дамира не ладилось с девушками – он был косноязычен и немного туповат, стеснителен и диковат. Знакомясь, он сразу предлагал им секс. Он не пользовался дезодорантами, редко мылся, обильно потел, почти не чистил зубы, от него постоянно несло какой-то козлятиной, это был парень из деревни. Единственная девушка на тот момент, с которой он общался долго, целых три дня, была из «Фейсбука», ее звали Люция. Признаться, для меня он явился еще большим животным, чем Златан. Тем не менее я любил его, потому что был им самим – не больше и не меньше.