видно, что сейчас он думает о чем-то другом, и возвращение к прошлым мыслям только тяготит его. — Зайду как-нибудь на днях. Через неделю, может быть, через две.
Он поспешно вышел из кабинета и прошел мимо Эльвиры, даже не взглянув в ее сторону. И поэтому не заметил заплаканных глаз старой девы. Как и того, что в них не было вражды и былого презрения, зато светились сочувствие и понимание. На то у Эльвиры были причины. Кому, как не ей, было знать, что такое одиночество и желание иметь ребенка…
Эльвира была сентиментальна. Когда она, и в самом деле подслушивавшая, услышала признание мужчины, то невольно заплакала от жалости к нему и тем самым выдала себя. Вынужденная отойти от двери, чтобы ее не застигли врасплох, она все то время, пока Иннокентий Павлович находился в кабинете нотариуса, чувствовала себя счастливой. Женщина грезила наяву. В своих мечтах Эльвира представляла, как признается Иннокентию Павловичу в любви, тот предлагает ей руку и сердце, она рожает ему долгожданного ребенка…
Представляя все это, Эльвира снова не смогла сдержать слез, но уже от радости.
После того как мужчина ушел, Эльвира долго ждала, не прозвенит ли серебряный колокольчик, которым Мстислав Иванович обычно призывал ее в свой кабинет, но так и не дождалась. Когда, начав тревожиться, она тихонько приоткрыла дверь и заглянула внутрь, то увидела, что старик спит в своем кресле, безмятежно посапывая, словно младенец. Эльвира с нежностью, будто любящая мать, посмотрела на него и осторожно затворила дверь. Затем она почти на цыпочках прошла к входной двери и закрыла ее на ключ, чтобы никто из случайных посетителей не смог потревожить сон Мстислава Ивановича. А сама встала у окна, охраняя покой старика, как преданная сторожевая собака.
За окном бурлила жизнь большого города, а в нотариальной конторе царили поистине патриархальный покой и тишина. Это как нельзя более соответствовало настроению Эльвиры. Ее душу, омытую слезами прощения, озаряла новая, пусть даже и безответная, любовь. С той же силой, что раньше ненавидела, она внезапно прониклась состраданием к Иннокентию Павловичу.
И в этом не было ничего удивительного для тех, кто хорошо знал эту женщину. Давно уже Эльвира жила не в реальном мире, а создавала собственный, сообразно своим привычкам, вкусам и фантазиям. И только в этом выдуманном мире старая дева была счастлива. Но большего ей, говоря по правде, и не надо было.
Глава 3. Кулички
Солнце неподвижно зависло над центральной площадью поселка Кулички, по которой гулял только ветер, поднимая густые клубы пыли и гоняя их то в одну, то в другую сторону, будто развлекаясь от скуки. Пыль густым слоем покрывала землю, за много лет утоптанную до каменного отвердения копытами коров. В пыли утопали низенькие, потемневшие от времени, бревенчатые дома, хаотично разбросанные вдоль расходящихся от площади узких кривых ответвлений улиц. Пыль окрашивала в скучные пастельные тона деревья и траву, лишая их природного цвета. Иногда, когда ветер усиливался, она поднималась к небу и превращалась в мрачную тучу, ненадолго скрывая даже солнце. Могло показаться, что это была не просто пыль, а прах былых столетий, которые пронеслись над Куличками, не оставив по себе другой памяти.
И не мудрено. Это был затерянный мир, со всех сторон на сотни километров окруженный почти непроходимыми лесами и болотами. Где, тем не менее, испокон века жили люди, упорно цепляющиеся за свои вросшие в землю почти по самые крыши дома, и не менее цепко — за свой образ жизни, который стороннему наблюдателю мог бы показаться странным, вздумай он поселиться здесь и, спустя какое-то время, сделать выводы. Но чужаки редко посещали эти места, а уж тем более укоренялись, и местные жители жили в относительном неведении насчет странностей своей жизни, а потому даже не задумывались об этом. Как известно, печали приносят знания. А тот, кто мало знает, обычно живет счастливо и спокойно. Жители поселка Кулички были лучшим доказательством этой простой библейской истины.
Жизнь в Куличках текла спокойно и размеренно, как полноводная река, только изредка выходящая из берегов после затяжных дождей, но быстро и неизменно возвращающаяся в прежнее проторенное русло. И если бы на Земле вдруг случился апокалипсис, то в Куличках могли бы этого даже не заметить, во всяком случае, сразу, потому что в поселке, из-за его местоположения и отдаленности, не было ни интернета, ни мобильной связи. А рейсовый автобус, ежедневно курсирующий по маршруту железнодорожная станция Глухомань — поселок Кулички, был той единственной пуповиной, которая связывала патриархальный мир местных жителей с современной цивилизацией. Но те несколько часов, которые автобус проводил в пути, обитатели Куличков провели бы в благом неведении относительно того, что земля обезлюдела, и они единственные, кто теперь населяет ее.
Но в этот час, как и каждый день, сами Кулички казались безлюдным, заброшенным поселком, пережившим если не апокалипсис, то смерч, унесший с собой все живое. Доказательством этого могла бы служить груда металлолома, когда-то бывшая, по всей видимости, небольшим частным вертолетом, а теперь казавшаяся грудой железа, ржавеющего посреди площади. Пустынный послеполуденный пейзаж оживляли только юноша в потрепанной рясе, стоявший у врат православного храма, да стая разжиревших красноносых гусей, безмятежно дремавших на паперти и изредка воинственно гогочущих спросонок. Юноша с задумчивым видом лениво ковырял в носу пальцем, но в его глазах нельзя было прочесть даже подобия мысли. И только когда на площадь, в ореоле пыли, визжа и стеная, въехал изрядно потрепанный дорогами маленький автобус, сонную одурь в глазах юного отрока сменило любопытство, словно луч маяка нежданно-негаданно пробился сквозь плотный туман. Прыщавое глуповатое лицо юноши осветила надежда на то, что снедавшая его скука будет развеяна новыми впечатлениями, которые доставят ему прибывшие пассажиры автобуса, если таковые будут.
И на этот раз, что случалось нечасто, он был вознагражден за свое ожидание.
Автобус, пронзительно скрипнув тормозами, остановился в центре площади, и из него, словно яркая разноцветная бабочка, выпорхнула молодая женщина, одетая в пестрое летнее шелковое платье, подол которого едва прикрывал ее бедра, да и то лишь тогда, когда она стояла неподвижно. А это бывало редко. Даже издали было заметно, что у вновь прибывшей в Кулички женщины очаровательное личико, сногсшибательная фигура и веселый беспечный нрав. Она смеялась, говорила и курила одновременно и вовлекала в этот головокружительный хоровод всех, кто оказывался поблизости. Против ее обаяния было невозможно устоять. Даже водитель автобуса, всегда провожавший своих пассажиров только равнодушным взглядом, выведав от них все, что хотел, за несколько