Читать интересную книгу Орлиное гнездо - Вадим Павчинский

— Рубаху наизнанку выверни, — с серьезным видом присоветовал Прохору Дерябин. — В этом лесу и с лешаком нехитро повстречаться.

Прохор улыбнулся, услышав эти слова: все-таки понял приятель, что лес здешний посерьезнее «обыкновенной тайги».

Со всех сторон обступил Калитаева лес — душный, пахучий, наполненный восторженным птичьим гомоном. Зеленые вершины образовали шатровую кровлю, и сквозь нее с трудом пробивал себе дорогу на землю солнечный свет. Седые бородастые мхи свисали с ветвей. Трухлявые буреломные колодины, поросшие травами и грибами, лежали в давней нетронутости. Виноградные плети опутывали, как веревками, соседние стволы. Высокие папоротники, словно прихваченные ржавчиной, оставляли на сапогах пыльные рыжие отметины. Чертово дерево топорщилось иглами, колючий шиповник царапал голенища. Ноги вязли в сырой, пропитанной ключевыми водами земле.

С трудам пробираясь сквозь чащобу, Прохор поднялся на гололобую вершину сопки. На коричневой каменной глыбе, покрытой мутной зеленью лишайников, сидела, ухватисто вцепившись когтями в изломы камня, беркутиного вида птица. Она беспокойно посмотрела на Прохора горячим глазом, потом взмыла в небо, распластав большие бесшумные крылья. «Орел, что ли?» — разглядывал Калитаев подымавшуюся плавными кругами в синюю околосолнечную высь птицу. Она парила над тем местом, где стоял солдат, словно выжидая, когда он уйдет.

Осмотревшись, Прохор приметил невдалеке бледный голубоватый дымок. Он одиноко пробивался сквозь зеленые заросли. «Экая безлюдь, — невольно вздохнул Калитаев. — Поглядим, кто там такой есть». И стал спускаться с горы.

Как только Прохор покинул сопку, орел возвратился на свой камень. «Гнездо у него там, верно, а может, и птенцы», — поразмыслил Прохор Федорович и уже для себя стал называть приметное это местечко «Орлиным Гнездом». «Вот и нам предстоит свить здесь свое гнездо, в пустынных дебрях этих. Какова-то жизнь будет в нем?» — думал Калитаев. В душе у него тоскливо щемило от вида одинокого дымка.

Дым струился из деревянной трубы на крыше ветхой, покосившейся полуземлянки. Навстречу Калитаеву вышел хозяин фанзы — старый китаец с темным от постоянного пребывания на ветру и солнце лицом. Он приветствовал пришельца вежливо, учтиво, но без подобострастия или страха. Объяснялись знаками и жестами. Прохор, как умел, показал китайцу, что сюда пришел корабль. Хозяин фанзы понятливо кивал головой. А когда Калитаев тронулся в обратный путь, китаец пошел следом за солдатом.

Приглядев подходящее для флагштока дерево, Прохор остановился, достал из-за ремня топор, поплевал на ладони да и тяпнул по стволу стройного высокого дуба. Стук многократно повторился в сопках.

Комаров принял китайца уважительно и дружески. Пока Прохор устанавливал мачту, китаец при помощи несложного языка жестов разговаривал с Комаровым и Шефнером. Удалось выяснить, что, кроме этого китайца и владельцев еще двух землянок, здесь больше никто не живет. И что приезжает он сюда с весны по осень из-за моря промышлять зверя, чем и кормится. А двое других тоже приезжают на лето добывать морскую капусту.

Из скромных походных запасов Комаров отделил гостю немного муки, пшена, соли и отпустил с миром.

И вот наступила торжественная минута подъема флага. Возле мачты выстроились полукругом, лицом к ней, солдаты и матросы. Прапорщик Комаров подошел к флагштоку, скомандовал «смирно» и потянул фалу. Медленно и величаво, колеблемое ветром с моря, поднялось на верхушку мачты белое, пересеченное голубым андреевским крестом полотнище русского военного флотского флага. И тогда нетерпеливо грянул ружейный салют, раздалось троекратное «ура», и стаи вспугнутых птиц выпорхнули из прохладных зеленых глубин дремучего леса, что нетревожимо вырос на земле, где более тысячи лет назад погибло от опустошительных войн могущественное тунгусское царство Бохай — одно из самых цветущих государств на берегу Великого океана. Теперь на этой земле, которая была погружена в долгое безмолвие, обречена на многовековое безлюдье и запустенье, начиналась новая жизнь, и горсточка русских мужиков, одетых в солдатские, вскоробленные от соленого пота рубахи, возвестила о ее пришествии дружным стуком топоров и приветственной пальбой из ружей.

— Была пустыня, стала Россия, — раздумчиво сказал Прохор. — Теперь только топором поспевай тесать.

Комаров сидел на ящике с патронами и писал дневник. «В августе 1850 года был поставлен военный пост в устье Амура, на мысе Куегда, названный Николаевским. И вот сегодня, 20 июня 1860 года — через десять лет, — русские солдаты и матросы подняли флаг России на берегу Великого океана, в военном посту Владивосток. Место безлюдное, не тронутое рукой человеческой. Дикая глушь и обиталище непуганого зверья. Но надолго ли? Уже топор свалил первые деревья на пользу человеку. Сия земля разбужена от тысячелетнего сна!..»

Кто-то затянул старую солдатскую песню:

Ты Расея, ты Расся,Ты Расейская земля…

А когда линейный прапорщик закончил свои записи и оторвал от тетради глаза, он увидел белые палатки, поставленные неподалеку от высокой стены леса. Они придавали этой местности обжитой вид и выглядели так, будто стояли здесь давным-давно.

Дерябин натаскал валежника, Прохор сложил из него костер, высек кресалом огонь, подпалил бересту, и веселое пламя взметнулось к небу. «Первый костер на новой земле», — подумал Комаров и добавил несколько строк об этом к сделанной записи.

Костром завладели кашевары. К смоляному дымку примешался вкусный запах жареного сала. Пришли рыболовы с немалой добычей. Рядом с чугунным котлом каши подвесили котел для варки ухи. Шефнер распорядился выдать всем по случаю свершившегося события по флотской чарке водки.

Поужинали, сыграли вечернюю зорю, улеглись.

Сутемень обволокла лес, подчернила воду в бухте, потом сгустилась до непроглядности, и уже ночной мрак скрыл от глаз и лес, и сопки на противоположном берегу бухты, и самую бухту. И чем ярче полыхал костер, тем плотнее обступала лагерь ночная тьма.

Первыми в карауле стояли Прохор и Василий. Дерябину все время мерещились волки: из тьмы мигали зеленые холодные огоньки их глаз. Василий собрался было открыть по ним стрельбу, но Прохор, разжав кулак, показал ему на своей широкой ладони такой же мерцающий зеленоватый огонек. Его излучала крохотная козявка, это они порхали всюду в ночном воздухе.

Раза два слышалось невдалеке сердитое рычанье: видно, ходил поблизости крупный и бесстрашный зверь, не пугавшийся даже огня, хозяин этих дебрей. Собака, привезенная из Николаевска, трусливо жалась к ногам Прохора, ознобно дрожала и повизгивала.

— Сгинешь тут вовсе, — хрипловатым от страха голосом сказал Дерябин. — Занесла нелегкая на край света!

Прохор и сам был встревожен, но не подавал виду.

— Тигра ходит, не иначе, — предположил он. — Шуруй костер шибче, не жалей хворосту, — приказал он подчаску и проверил заряд в ружье.

3

В честь первой годовщины основания поста Дерябин пригласил Прохора распить бутылку ханшина, добытую у китайца-трепанголова в обмен на два фунта солдатских ржаных сухарей.

Вечером на берегу развели костер, наварили ухи, разлили по оловянным кружкам вонючую гаоляновую водку, чокнулись по-братски и выпили. Прохор остатки выплеснул в костер: зелье было невкусное, с неистребимым дурным запахом.

— Ну ее к богу. Помочил усы, и хватит, — сказал он и прикрыл широкой ладонью кружку.

Дерябин допил свою долю, повеселел, стал разговорчив. Он откровенно поведал Прохору о своих мечтах. Выйти в запас, поставить домик, соорудить лодку и ловить по китайскому манеру морскую капусту — дело великой прибыльности. Накопить деньжат, а там, глядишь, и поболее огонек раздуть: лавку, рыбалку, да мало ли что можно начать на новой, необжитой земле, если б только деньги звенели в кармане.

Прохор слушал Василия молча и не принимал его разговоров всерьез: чего только не намелет язык, ежели голова во хмелю…

— Не одобряешь? — куражливо допытывался Дерябин. — Чего рот на замок закрыл? Думаешь, не осилю?

— Денег возьмешь где? У солдата в кармане всего богатства — блоха на аркане, — усмехнулся Прохор, прихлебывая горячую жирную уху.

— Где надо, там и возьму, — упрямо сказал Дерябин. — Была б толковая голова на плечах, а денежки найти можно. Хоша бы в тайге поискать, по зверовым фанзам…

— Бога побойся, чего такое городишь? — нахмурившись и уже сердясь, сказал Прохор.

— А то и горожу, чего сейчас слышал, — заносчивым пьяноватым голоском выкрикнул Дерябин и налег на уху.

Ханшин сразил его внезапно и наповал. Не доев, Дерябин завалился набок и захрапел.

Прохор ворошил сучком огонь, искры красноватыми светляками вспархивали в темноту ночи, и вспоминалась Калитаеву первая ночь на этом берегу, проведенная в карауле с Дерябиным, первые страхи, вызванные шагами хозяина здешних дебрей — тигра. Минул год с той поры, а будто всего день прошел. Это всегда так быстротечно время, если человек пребывает в труде и заботах. Только у бездельника его с избытком и бредет оно лениво, не поспешая ни к какой цели.