Читать интересную книгу Рубеж (сборник) - Андрей Дышев

– Может быть, вы найдете здесь новую любовь, – предположил Ашот и подмигнул Нестерову.

– Может быть, – равнодушно ответила Ирина. – Да что говорить о любви! Здесь всякая мелочь становится праздником. Всего полгода прошло, а я уже начинаю мечтать о приевшихся когда-то пустяках: о музыке, красиво одетых людях, о танцах… Хочу, чтобы наступил Новый год. А вы?

– А-а-а! – воскликнул Нестеров. – Вот вы и раскрылись! Никакой вы не боец. Вы, как ни старайтесь, все равно останетесь женщиной. Слабой, наивной, с пестрыми, как конфетти, мечтами. Бойцы в отличие от вас уже не хотят Нового года. Стойкая ассоциация – в праздники «духи» усиливают активность провокаций и обстрелов. Где мы праздновали этот Новый год, Ашот?

– На южном спуске перевала Саланг. Отличная, Ира, была ночь: метель, снег, мороз. Красиво одетых людей, правда, не было. Зато были «духи» в модных вечерних чалмах и стеганых халатах. А вместо фейерверка – обстрел из минометов. И танцы были. Помнишь, Саня, как мы вытанцовывали, лежа на снегу, а чтобы согреть замерзшие пальцы, совали их в рот…

– Я вас обидела? – Ирина спрятала лицо в воротник бушлата. – Вам просто не повезло с этим Новым годом. Но все светлое и хорошее – еще впереди. В это надо верить. Мы – люди. Мы все родились в нормальной стране. Мы все хотим добра и мира. Просто надо стиснуть зубы и немного потерпеть ради будущего счастья. Иначе зачем тогда жить?

– Жить надо ради выполнения интернационального долга. Ради трусливых приказов Воблина. Ради самодуров-командиров, – высказался Ашот.

– Не верю, что вы так думаете на самом деле.

– Странный вы человек, Ирина, – снисходительно улыбнулся Нестеров. – Музыка, танцы… Забудьте об этом, пока вы в Афгане. Легче жить будет. Здесь нельзя желать несбыточного. Довольствуйтесь малым, выбирайте из того, что есть. Мечтаете о празднике? Пожалуйста! Вот праздничный стол, вот спирт, вот луковица, вот гости – два выпивших, небритых, дурно пахнущих офицера. И давайте пить спиртягу за то, что мы, вопреки обстоятельствам, все-таки живем.

Ирина долгим взглядом посмотрела на Нестерова:

– Вы это искренне говорите? Да вы просто нашли прекрасный повод расслабиться! Война – это всего лишь повод. Можно не бриться. Можно быть грязным. Можно сквернословить. Лакать спирт – да ради бога! Все можно! Война ведь! Но ведь ваша истинная суть остается прежней, без каких-либо поправок на войну. Вы хотите влюбиться, хотите быть любимым, вам опротивела форма, оружие и бронетранспортер. Вы живете бесконечным ожиданием того светлого дня, когда Афган останется позади. Вы закрываете глаза и видите любимую женщину, которая сначала снизу, а потом сверху…

– Ирина, вы вгоняете меня в краску.

– А вы не изображайте из себя зачерствевшего мужлана, для которого война стала родной матерью. Вам этот образ не идет. На самом деле вы хрупкий юноша, робкий, стеснительный, который не знает, что надо делать в первую очередь – вручать девушке цветы, а потом целовать или наоборот. И какой вам еще матрас, милый мой мальчик! Вы же девственник, вы же святой!

– А вы дура, – процедил Нестеров сквозь зубы и плеснул себе в кружку спирта.

– Эй, эй! Ребята! – заволновался Ашот. – Вас куда-то не туда понесло!

– Может, я и дура. Но вы – святой мальчик. Я, между прочим, старше вас, – произнесла Ирина и вдруг рассмеялась: – Представляете, Воблин сегодня предложил мне выйти за него замуж.

– Я это предвидел! – взвыл Ашот.

– И что, вы думаете, я ему ответила?

– «Пошел вон, старый козел!» – выдал версию Ашот.

– Неправильно. Я согласилась.

Нестеров, скрестив руки на груди, подозрительно посмотрел на девушку:

– Согласилась? Ты согласилась выйти за него замуж?

Он даже сам не заметил, как перешел на «ты».

– Да, согласилась. Правда, Воблин тотчас поправился. Я, мол, хочу пожениться понарошку, на один год, пока я тут служу. Создать, так сказать, временную боевую семью… Кто бы видел, как я хохотала! Вот напугала мужика! Он даже заикаться начал!

Ирина молчала и сосредоточенно раскатывала в руке хлебный мякиш.

– Вы не обращайте на меня внимания, – сказала она, когда пауза затянулась. – Я, наверное, испортила вам настроение? На меня иногда находит такое. Хочется выговориться. Причем рассказать о себе самое затаенное, глубоко спрятанное… Здесь это можно. Здесь это легко. Я выговорилась – ну и что? Завтра меня прибьет какой– нибудь душманский снайпер, и стыдно за свои слова уже никогда не будет. Полная свобода и раскрепощение!

Разговор больше не складывался. Пропев: «А-ап! И тигры заменщика съели», Вартанян откинулся на крохотную спинку стульчика, закурил «с позволения мадам» и стал с любопытством изучать профиль девушки, слабо освещенный зеленой башенной подсветкой.

Нестеров разлил в кружки чай, уже остывший, с легким запахом солярки, положил на стол горсть кускового сахара.

Ашот начал неудержимо зевать, затем пошарил рукой в темноте в поисках шапки, взял со стола головку лука и сказал:

– Пойду посты проверю…

Он долго пыхтел в черном проеме люка, на стол сыпались кусочки глины от его ботинок.

Ирина молчала, покачивая в руках кружку с чаем, смотрела куда-то в черную утробу машины.

– Вам было страшно тогда, – не то спрашивая, не то утверждая, сказала Ирина. – А я думала, что это – конец. Это страшно – умирать в двадцать пять. А потом, когда мы вошли в дом к афганцу, я поймала себя на мысли, что переживания этого человека кажутся мне пустяковыми и ничтожными. Да пошел он к черту со своей женой, со своими детьми! Кто он мне? Зачем мне его проблемы? Весь мир вращается вокруг меня, я его ось, точка отсчета… Наверное, с таких вот мыслей человек начинает черстветь. Человек сжимается как шагреневая кожа, втягивается, будто улитка, в свой крохотный мирок, заполненный исключительно личными проблемами. И становится маленьким-маленьким, как маковое зернышко…

Девушка вдруг замолчала и стала застегивать на себе бушлат.

– Кажется, у меня иссякли последние силы. Вы не представляете, как я устала. Слишком много всего для одного дня.

Нестеров встал:

– Сейчас я узнаю у Воблина, где он думает устроить вас.

Он подтянулся на люке, вылез на броню. Ирина негромко позвала его:

– Подождите… Не надо у него ничего спрашивать. Я буду спать здесь. На вашем матрасе. Если, конечно, позволите…

Нестеров лег на броне. Он подстелил под себя пухлый рулон маскировочной сети, лег на спину и долго смотрел на огромное звездное небо.

Вдруг рядом он услышал тихий голос сержанта Шарыгина:

– Товарищ лейтенант, вы не спите?

– Уже не сплю. Чего тебе, Шарыгин?

– Воблин вас вызывает. Срочно.

Глава 4

Начальник штаба сидел у костра и палкой разгребал светящиеся угли, прикрыв глаза ладонью. Взглянув на Нестерова, он скинул наброшенный на плечи бушлат, расстегнул верхнюю пуговицу кителя, оттянул ворот тельняшки и покрутил шеей.

– Садись, Нестеров, садись. В ногах правды нет.

Нестеров сел напротив, снял шапку. Воблин задумчиво барабанил по закопченной до черноты кружке пальцами.

– Чаю налить?.. А я уже третью кружку в себя вливаю. Пить до смерти хочется. Сушняк.

Он изо всех сил старался говорить непринужденно:

– Я вот по какому поводу вызвал тебя, Нестеров… Девчонка где наша?

– Спит.

– Где спит?

– В бэтээре.

– В твоем?

– В моем.

Воблин сдержанно улыбнулся и швырнул недокуренную сигарету в костер.

– Прекрасно!

Он снова взял в руки кружку, но тут же отставил ее.

– Почему не доложил об этом мне? Между прочим, я волнуюсь, не сплю. Пропала медсестра, никто не знает, где она. Хоть в штаб полка сообщай.

– Вы же сами определили ей место в моей машине. А на какое время – не уточнили.

Воблин долгим взглядом посмотрел на Нестерова.

– Ну, хорошо, – очень тихо и спокойно сказал Воблин, – давай говорить прямо. Думаешь, я не знаю, чем вы там занимаетесь? Водку пил?

– Пил.

– Почему прогнал Ашота?

– Я его не прогонял. Он ушел проверять посты.

Воблин вдруг вспылил:

– Слушай, лейтенант! Не надо мне лапшу на уши вешать! Не делай из меня дурака! Я не позволю тебе устраивать здесь блядство! Мы в боевой обстановке! От нас требуются дисциплина и порядок! Офицеры обязаны поддерживать высочайшую боеготовность, а не сюсюкаться с девушками! Ты вконец распустился! Полностью обнаглел! Молокосос! Я тебе покажу службу! Я, бля, еще не таких сосунков ломал… Я тебе, на фиг, покажу… Я… Я…

Он заходился от гнева. Вскочил на ноги, кружка со звоном покатилась по камням.

– Сюда ее! Сюда немедленно! – шипел он. – Я сам определю ей место для ночлега! Она будет спать, где я скажу! Потому что я здесь командую! Сопляк! Распустились, бля! Сюда немедленно!

Спотыкаясь, Нестеров шел в темноте к своему бронетранспортеру. Часовой, обходя командно-штабную машину, спросил для порядка:

– Кто идет?

Нестеров не ответил часовому, позвал сержанта: