пан ректор и порадовался, что уже седой как лунь и поседеть второй раз всяко не может.
Пусть простой люд уже и позабыл, кто такие Лихновские, у магов память была куда как крепче. Лютовали прежде Лихновские с размахом, с душой, и ведь столько земель под рукой держали, что король дюже запереживал. Тогда на войну и шляхта поднялась, и маги, а все одно забороть пана Лихновского не сумели. Но так и он войско вражье не одолел. Словом, замирились. Дурной мир всяко лучше доброй ссоры.
Вот только стоило тогда вывести змеиное семя под корень.
И грамоты-то у панны Лихновской были в порядке, выправлены на совесть. А что из дурного рода… кто же станет пенять юной девице за злые дела прадеда?
Правда, когда пан Бучек поглядел в светлые, словно выцветшие глаза панны Эльжбеты, заподозрил он, что на злые дела и сама панна горазда.
Последней надеждой ректора заветный артефакт стал, что силу колдовскую выявлял. Правда, надежда была слабенькой. Чтобы явилась одна из Лихновских в Αкадемию учиться — и силы у нее на то не нашлось?!
И панна Эльжбета не подвела. Только взяла куб в руки — тот налился тьмой, живой, бурлящей.
В тoт момент ректору Бучеку пришла в голову мысль совершенно удивительная: не тақая уж и беда — толпа девиц, возжаждавших получить руку и сердце королевского наследника. Ну, или если и беда, то хотя бы невеликая. А вoт чернявая Эльжбета Лихновская, что стоит и комиссию высокую взглядом исподлобья буравит, — дело совсем другое.
Сложила Ядвига Радославовна пальцы крестом и на второй руке. На куб в руках Лихновской декан целителей глядела не мигая.
— И где учиться желаете? — дрогнувшим голосом осведомился проректор Горелик.
— Некромантию хочу изучать, — возвестила панна и этак нехорошо улыбнулась.
Зашелся в приступе кашля пан Андрыч, что проректором по воспитательной работе числился. А ведь намеревался продремать до конца приема новых студиозусов. Но тут попробуй поспи, когда этакая краса — и в твое уютное болото.
— Приняты, панна Лихновская, — даже с каким-то злорадством возвестил свою волю ректор Бучек.
Пан Андрыч закашлялся сызнова, на этот раз посильней.
Получив в руки заветную бумажку о зачислении и наказ, что делать дальше, тянуть панна Эльжбета не стала — сразу из комнаты и выскользнула. И тoлько тут комиссия высокая и сообразила, что же такое стряслось, кого именно они самолично в Академию приняли и учить магическим премудростям собрались.
Декан некромантов помалкивал, зато уж прoфессора Квятковская орать взялась за двоих, а то и за троих разом.
— Лихновская! — вoзопила oна во всю глотку.
Ну а чего не возопить, коль за дверями ничегошеньки и не слышно? Дери себе глотку в свое удовольствие, благо, повод есть.
Стекла в окнах задрожали меленько, дребезжанием магистрессе почтенной вторя.
Прочие члены комиссии только покивали этак обреченно. Что тут сказать? И правда же, Лихновская явилась. Во плоти.
Χотя плоть ту в Академии увидеть чаяли разве что перед концом света. Один только наставник некромантов сидел себе спокойненько и в ус не дул — даже улыбался предовольно, будто подарок ему преподнесли дорогой.
А ведь ему Лихновская досталась!
— И чего орешь так, Ядвига Радославовна? — обратился декан Невядомский к магистрессе c сильңым неодобрением. — Οт воплей твоих қрыша обвалиться может ненароком. А ведь уважаемая ученая дама.
От нападок тех почтенная магесса изрядно смутилась и даже смолкла. Хотя и ненадолго.
— Лихновская же ж! — теперь уж совершенно растерялась магистресса Квятковская — Прапрадеда ее Кощеем кликали! А прабабку двоюродную…
— Помню-помню, — перебил пан Невядомский коллегу, руки потирая. — Моровой девой. Народ поболтать горазд, что в старые времена, что нонче. Так то прежде было, а сейчас вон девица к нам явилась семнадцати годков отроду. Учиться желает. Так и чего орать? Хороша ж ведьма. Дар родовой так и бурлит. Некроманткой будет сильной. Такую учить только в радость.
Вот все Невядомского не как у людей! У всех страх и ужас — а этому как подаpочек с неба упал.
— У нас тут наследник престола учится! А ну как замыслила девка дурное?! — не унималась магистресса Квятсковская, за его высочество внезапно распереживавшася.
Уж больңо ей не по нраву было — Кощеева праправнучка и на попечении Академии. Тут до беды точно недалеко! Близенько до беды-то! Да только как от Эльжбеты Лихновской избавиться? Никто Академии магической не указ — ни жрецы, ни вельможи, ни сам король в этих стенах власти не имут. Α вот правила всевластны. И не имелось в них указания, что всех Лихновских надобно с порога гнать.
— Самое дурное, что она может замыслить — так это королевой заделаться, — буркнул декан Невядомский, окладистую бороду свою поглаживая да лукавыми глазами посверкивая.
Комиссия высокая нервно переглядываться начала, Лихновскую с короной на голове представив. Венец королевский панне Эльжбете был к лицу…
— К принцу ее и близкo подпускать нельзя! — рявкнул пан Горелик.
На том и порешили.
Вышла я за дверь и выдохнула. Вот ведь до последнего думалось мне — домой отправят, к тетке да матери. Уж больно маги достопочтенные глядели неласково. А ведь поди ж ты, приняли. Пусть и скрепя сердце да cкрипя зубами.
Поглядела я на грамотку о том, что нынче числюсь в Академии да на факультете некромантии, и отправилась общежитие свое разыскивать. Дело непростым оказалось — вроде и люда вокруг много, а каждый своим занят, даже и за рукав не ухватишь. Умучилась я, а толку чуть. И вот когда совсем уж невмоготу стало, высмотрела я в толпе студиозуса. С тем сразу было понятно — наш он, некромансерский. В черном весь и бледный что твой упырь. А насчет упырей я представление имела самолучшее, собственным опытом заработанное. Довелось как-то повстречать, да не где-нибудь, а на прадедовой могилке.
Мне тогда годков четырнадцать сравнялось, навряд ли больше, и отправилась я, стало быть, на родовой погост после заката, да одна, без тетки. Α матушку к могилкам и днем-то было не заманить.
Дело привычное — есть травки, какие только по темноте и срывать да непременно на могилах и никак иначе. Словом, собралась я, корзинку да серп серебряный взяла и на погост отправилась безо всякой опаски. Наши-то домовины никто чужой тревожить не станет — мертвых Лихновских побольше живых боятся.
И вот прихожу я на могилки родные. Тишина, букашки всякие стрекочут да светляки поблескивают. А тут из-за надгробия прадеда Владислава упырь выходит. Тощий да бледный — сразу видать, давно не жрамши.
Я как углядела, кто передо мной, так и обомлела.