— Как давно между нами не случалось доброй ссоры, Чу! И в жестокой истине есть свои радости. Я без вас тоскую, но ведь я не предлагаю вам перебраться в Тасманию. Я говорю о квартире или доме в городке хоть немного побольше, если хотите, в тосканском поселке, где будет больше…
— Больше чего?
— Больше людей, больше стимулов, больше возможностей, пожалуй. И, думаю, после пары холодных зим вам не помешало бы отопление. И кухня.
— Мне нравится моя кухня.
— Ты привыкла к своей кухне. Так вы оба обходитесь со всем, что в вашем доме не так. Вы к этому привыкаете.
Может быть, он прав. Ну и что, если прав? Что плохого в том, чтобы приспособиться? В равновесии? Жить здесь хорошо.
— Ты пишешь? — осведомился он.
Он никогда не расспрашивал о работе и о том, как она продвигается, закончила ли я книгу, начала ли новую. Что за программу мы приготовили для гостей и ждем ли гостей. Поэтому его вопрос застал меня врасплох. И я ответила коротко:
— Вторая книга почти готова к сдаче. Издательство просило, чтобы следующая была мемуарной. Рассказ о том, как я познакомилась с Фернандо. Каково было покидать свою культуру, свою жизнь. Каково это: вскочить на корабль, продать дом, оставить позади все знакомое, поселиться с незнакомцем на берегу Адриатики. Все такое.
— Насколько я знаю, твои кулинарные книги и без того не столько кулинарные, сколько мемуарные. Не так уж много придется менять, как по-твоему?
Он вечно удивлял меня знанием того, о чем мы никогда не говорили. Знанием скрытого.
— А как с деньгами? Вы регулярно питаетесь? И как Фернандо?
Я только кивала. Он замолчал, и минуту я думала, что он переводит дыхание. Потом догадалась, что не находит слов.
— Когда будешь готов, договори остальное, пожалуйста, — попросила я.
— О чем это, по-твоему?
— Думаю, о тебе. Только о тебе.
Новое молчание.
— Я жалею, что не сделал того, что сделала ты, — зашептал он. — Жалею, что не полюбил кого-то больше себя. Себя, которого со временем перестал отличать от своей печали. Как будто я весь состоял из печали, и с этим ничего нельзя было поделать, поэтому я к ней привык. Научился ее лелеять. Повиноваться ей, как госпоже. Я шел, куда она меня вела. Я думал, мой долг — беречь прошлое. Любой ценой поддерживать огонь. Огонь под дождем. Если не считать Флори, этой чудесной передышки, моя жизнь состояла из чужих жизней. Хотел бы я поступить как ты, овладеть ею самому. Вот почему я настаиваю, чтобы ты берегла свою, формировала и направляла ее с той же отвагой, с какой покинула Венецию. Не привыкай к комфорту, Чу! Ты помнишь, какая опасность кроется в комфорте?
Думаю, тогда это и началось — тогда мы с Фернандо всерьез заговорили об отъезде из Сан-Кассиано. Конечно, то один, то другой из нас поднимал эту тему и до Барлоццо. Наш новехонький доморощенный бизнес — экскурсии для англоговорящих туристов, приходивших в восторг от обедов и вин в городках на холмах — понемногу налаживался. Однако сам Сан-Кассиано, во всяком случае до открытия курорта, ничем не привлекал путешественников, мечтавших о Тоскане. Им мало было камней средневековой деревушки под ногами современных крестьян. Так что базу для наших туров приходилось располагать в более притягательных городках, устраивая гостей в красивых палаццо или на пригородных виллах. Наши гости желали побывать в Монтепульчано, в Монтальчино, Пьенце, Сиене, Сан-Джиминьяно, Вольтерре, в винодельческих поселках Кьянти, а все это располагалось довольно далеко от Сан-Кассиано. Мы понимали, что лучше бы жить и работать в одном месте, что устроившись так, мы могли бы предложить гостям более уютную обстановку, почти как если бы приглашали их к себе домой. А выходило, что мы сами стали путешественниками, хотя бы и на пятьдесят километров по горным дорогам.
Но если работа давала причину уехать, то Князь был причиной остаться. Так было до того утреннего разговора о мостах, обожженных солнцем женщинах, естественности окончания и о странной паре на холме. О последнем доме. О следующем доме. Может, и правда настала пора уезжать.
Обратившись к Князю с просьбой помочь нам в поисках, мы могли проводить с ним больше времени, наладить отношения. И потому наши субботы стали не только поисками, но и приманкой.
Мы, как встарь, завтракали в баре на площади, набирали про запас белых пицц из forno, due etti di prosciutto, ломоть свежего пекорино, и отбывали. Одну субботу в Монтальчино, другую в Монтепульчано. Всюду повторялось одно и то же. Мы стучались в контору агента по недвижимости, заводили сердечные разговоры с баристой, у которого непременно находилась невестка или кузина, которая подумывала сдать квартиру. И с продавцом фруктов, который знал крестьянина, сдающего чудесный дом у самого города. Если только его сын не задумал жениться. Три недели подряд мы ездили в Пьенцу, поверив агенту, каждый раз убеждавшему нас, что только сегодня давшая объявление la padrona не может нас принять. Она ужасно сожалеет, terribilemente dispiaciuta, — уверял он нас. А в одну субботу мы совсем было решили, что нашли идеальное место в Сиене.
Дом стоял на темной кривой улочке. Сдавался второй этаж большого торжественно-мрачного палаццо из тех, которые выглядят восхитительно одинокими в дождь или при лунном свете. Путаница коридоров и двориков вела к дверям квартиры. Мы вошли прямо в гостиную со стенами, обитыми бледно-зеленой тафтой — и я уже готова была подписать контракт, задушив восторженный вопль при виде черных каменных полов, откликавшихся на мои торопливые шаги, и сводчатых расписных потолков над головой. Каждая комната выглядела величественно законченной, и я не сомневалась, что владелец служил декоратором у Ага-хана. Или сам был маджарским князем. Камин из красного мрамора — на кухне! Я еще раз заглянула в печатный список владений, которые мы должны были посмотреть в то утро, проверяя цену. Месячная плата на 200 ООО лир меньше, чем мы платили за палаццо Барлоццо. «Это наш дом!» — сказала я. Барлоццо и Фернандо молчали.
Я уже готова была запеть, броситься на кашемировую грудь агента и вымаливать у него ручку, когда Князь сказал:
— А окна? Тебя это не беспокоит, Чу? Понимаю, тафта — это твое, и помню, что вы как-то обходились без отопления и электричества, но неужели ты в самом деле могла бы жить в доме без окон?
— Как это, без окон? Конечно, здесь есть…
Окон не было. Вся квартира была искусно устроена во внутренних помещениях, в одном или двух залах. Ни одной наружной стены. Она, как русская матрешка, вставлялась в другую — египетский архитектурный прием, преднамеренный или ошибка строителя. Я принялась расспрашивать агента, но Фернандо повернул меня к выходу и поблагодарил его. Барлоццо был уже на улице.