Овцы-то знают, где живут! Бесконечные годы
Эти грязные шерстяные облачка
Пасутся спокойно, серые, как погода...
Погружаюсь в черноту овечьего зрачка -
Я - словно посланное в пространство сообщенье,
Глупое, как эти животные, обступившие меня,
Эти переодетые бабушки, желтозубые, в париках,
Густо и жёстко мекающие
Над лужами в разъезженных колеях.
Подхожу - вода прозрачна, как одиночество,
Протекающее сквозь пальцы,
А ступеньки - от одной полосы травы до другой.
Люди? Только ветру обрывки слов вспоминаются,
И он повторяет их,
то жалуясь, то беседуя сам с собой...
"Тёмный камень, тёмный камень..." -
бормочет ветер печально,
А небу одна опора - я. Ведь тут
Только я, только я одна вертикальна,
Да травинки, что качая рассеянно головами,
в ужасе темноты ждут.
А в узких долинах, чёрных, как раскрытые кошельки,
Монетками поблескивают далёких домиков огоньки.
сентябрь 1961
В ЕЖЕВИКЕ
Никого, ничего на тропинке.
Одна ежевика. Блеск её чёрен.
Ежевика по обе стороны. Ежевичная аллейка
Вьётся вниз, как жёлтая змейка,
И в конце её дышит море.
Ягоды крупней, чем подушки пальцев -
Живая изгородь, усыпанная зрачками.
Молчаливые зрачки на меня пялятся,
И красный сок стекает по пальцам -
Я не спросила, может мы - одной крови с вами?
Наверное, я понравилась этим ягодам:
сплющивая чёрные бока,
Они прижимаются к моей бутылке молока...
Над головой птицы - обрывки крикливых стай,
Клочки сожжённой бумаги вертятся в бледном небе -
В один протестующий крик слиты их голоса,
И кажется - моря здесь нет и никогда не было.
Высокие поля светятся изнутри - всё в зелёном огне.
Подхожу - куст усыпан жуками: вот
Чёрно-зелёные брюшки,
узоры крылышек, как на полотне
Театра теней. Медовый ягодный праздник раз в год
Ошеломил их, и они поверили в райское небо...
Ещё поворот - и ежевики нет, как не было:
Море - вот единственное, что сейчас появиться должно.
Между двух скал ветер в лицо, как в трубе -
Хлопает незримым бельём на незримой верёвке. Но
Не верится, что эти холмы преданы столь грубой судьбе.
Нежные и зелёные,
Ну как могут они пережить такие рваные и солёные
Ветры?
Последний зигзаг делаю по овечьей тропе,
Она выводит меня на северную сторону:
Рыжая скала над пустотой встала,
И ничего нету,
Кроме серебряного света и гулкого простора,
Словно ювелиры бьют и бьют по неподатливому металлу...
23 сентября 1961
ФИНИСТЕР
Это - край земли.
Пальцами кривыми от ревматизма
земля цепляется за пустоту.
Чёрные скалы
и море за ними, взрывающееся брызгами,
Твердят нам, что дна нет,
предостерегают, что незачем на ту
Сторону...
Это море, белое от лиц утонувших,
Этот мыс - просто угрюмая свалка скал,
Солдаты, уцелевшие в хаосе войн. Им в уши
Волна за волной вбивают горсти песка -
Они и не шелохнутся.
Но другие скалы упрямо и постоянно
прячут враждебность под водой.
А туманы -
Эти древние, бледные, тающие туманы
Смахивают скалу за скалой
и возрождают опять...
Не туманы это, а души,
укутанные в шум судьбы,
разнесённый океаном -
И лёгкая их дымка не в силах устлать
Низкий клевер, звездчатку и колокольчики,
Такие незаметные,
словно чьи-то умирающие пальцы
устали их вышивать.
Я бреду, и туман, как вата, забивается в рот и в нос,
А потом он меня оставляет,
всю покрытую бусинками слёз.
Мадонна Кораблекрушений
летит и летит к горизонту,
Мраморные юбки её, словно крылья, сдуты назад,
Мраморный матрос
молится на коленях,
отчаяньем согнут,
И живая крестьянка в чёрном,
глядя молящемуся в глаза,
Молится ему.
Мадонна Кораблекрушений
Втрое выше крестьянки. Её губы божественно сонны,
И она не слышит молитв ни матроса, ни женщины,
В прекрасную бесформенность моря, вглядываясь влюблённо.
Кружева гагачьего цвета
Хлопают в порывах ветра
на прилавке с открытками.
Одна из продавщиц,
придавливая тяжёлыми раковинами кружева,
Говорит: "Вот какие вещицы
в океане скрыты!
А из мелких ракушек мы делаем
куколок, бусы и сказочные морские существа.
Но эти ракушки не отсюда,
не из Залива Утопленников,
они с другого конца света,
Из тропических синих морей.
Мы там никогда не бывали...
Покупайте блины,* ешьте скорей,
пока не остыли от ветра..."
29 сентября 1961
ХИРУРГ В 2 ЧАСА НОЧИ
Искусственный свет стерилен как небо.
Бактерии в нём не выживают.
И в призрачных одеждах убегают немо
От скальпеля и резиновых перчаток.
Стерильная простыня - мёрзлое снежное поле - накрывает
Какое-то тело и -
Мои руки с ним что-то делают.
Как всегда нет лица. Только
Бесформенная груда фарфорового цвета.
С семью отверстиями.
Душа, видимо, светится иначе.
Я её не видел, - не вылетала.
Только сегодня уплыла вдаль, словно огни корабля... А это -
Сад это сад, - всё, что перед моими глазами -
Истекают жидкими субстанциями переплетенья корней.
Мои ассистенты напряжённо их прикрепляют
На места.
Меня атакуют зловоние и цвета.
Вот дерево - это лёгкое, а та
Великолепная орхидея, сверкающая как змея, может...
А вот и сердце - полный несчастий колокол алого цвета...
Как же я по сравнению с этими органами ничтожен!
А ведь вламываюсь, кромсаю что-то в лиловой этой
Пустыне. Кровь - будто закат над ней.
Я по локти в скрипучем и красном.
А оно всё сочится - оно ещё есть!
Волшебный горячий родник - вот!
Надо закрыть его поскорей,
Чтобы он наполнил фантастической плазмой
30 Эти спутанные синие трубы над белым
Мрамором... Как я восхищаюсь римлянами:
Акведуки ...* Орлиные носы... Термы Каракаллы*...
Это ведь римская вещь - тело:
На белом постаменте оно закрывает рот.
То, что сейчас санитары укатывают -
Усовершенствованная мной статуя.
Пациент получит чистую розовую пластмассовую конечность,
А у меня останется рука или нога, или горстка камней, чтоб
Ими в пробирке бренчать. Относительно же других
Деталей - они будут плавать в спирту, как реликвии святых.
Над одной из кроватей в палате голубым огоньком
О прибытии новой души сообщают мне,
Сегодня в голубом свете парит она под потолком:
Ангелы морфина позаботились о ней.
Человек парит, чует носом рассветные сквозняки,
А я хожу в марлевых доспехах среди лежащих, сонных,
Тусклы от крови плоские луны - ночные огоньки -
И лица, обесцвеченные лекарствами,
поворачиваются ко мне, как цветы к солнцу.
29 сентября 1961
ЗЕРКАЛО
Я точное и серебристое,
и не знаю, что значит предвзятое
мненье. Ни любовью, ни отвращеньем
ничего не замутнив,
Всё, что вижу - немедленно проглатываю.
Мой взгляд не жесток: он просто правдив.
Я глаз прямоугольного маленького божка.
Почти всё время
противоположная стена в меня глядится.
Она в розовых пятнах.
Я долго смотрю на неё, пока
стена не покажется мне
собственной моей души частицей.
Но порой отделяют её от меня то темнота, то лица.
И вот я - озеро. Наклоняется женщина надо мной.
Она ищет свою сущность в моей глубине,
А потом отворачивается к этим лгунам,
к свечкам или к луне.
Но и тут я честно отражаю её,
повёрнутую ко мне спиной.
Нервными жестами и слезами она награждает меня.
Для неё так много я значу -
то приходит она, то уходит.