социологии ген-дера, который ведет одна из моих коллег. Как только я вошел в аудиторию,
одна студентка оторвалась от своих записей, взглянула на меня и воскликнула: «Наконец
объективное мнение!» Я столь же «объективен», как и мои коллеги, но в глазах студентки
являлся носителем объективности. Я был носителем голоса научной и рациональной
объективности, вне связей с опытом, вне телесности, вне расы, вне тендера. Объективность
выглядит как я! (Ирония судьбы — возможно, я произносил в этой аудитории вещи, еще более
неожиданные, чем мои коллеги-женщины. Если женщина или афроамериканец, преподавая,
сказали бы: «Белые мужчины привилегированы в американском обществе», — то наши
студенты отреагировали бы соответственно: «Конечно, разве вы можете сказать что-то
другое? Вы предубеждены и тенденциозны». Для них такое нормативное утверждение
вскрывало бы внутренние предубеждения тендера, расы как случай определенной
«адвокатской» защиты. Но если именно я, объективный профессор, говорю об объективном
факте, тогда, возможно, они над этим подумают и запомнят.)
Такое равенство — «объективность=мужчина» — имеет огромные практические последствия
в каждой сфере нашей жизни, с начальной школы до профессионального и высшего
образования, на каждом рабочем месте. Зиммель пишет: «Позиция власти мужчины не только
утверждает его относительное превосходство над женщиной, но и подтверждает, что его
стандарты обобщаемы далее уже в качестве общечеловеческих стандартов для „равного"
управления мужчинами и женщинами»8.
Современные дебаты
Думаю, что и в вашей стране сегодня идут дискуссии о мужчинах и мужественности. Мы просто
об этом не знаем. Например, о каком тендере я думаю, когда размышляю над американскими
проблемами — «подростковым насилием», «криминальным насилием», «насилием на городских
окраинах», «насилием, связанным с употреблением наркотиков», «насилием в шко-
22
лах»? О каком тендере я думаю, когда прошу вас вспомнить об ухмыляющихся, надменных
пограничниках при пересечении границы в Боснии, караванах джипов, следующих за своими
воинствующими царьками в Сомали, о чьей-то радости, когда взрывается еще одна бомба
террористов в стране басков, о молодых людях, размахивающих автоматами, прогуливаясь по
разбомбленным улицам Бейрута?
Конечно, в нашем воображении возникают мужчины. И не просто мужчины, а молодые
мужчины — подростки или молодые люди, которым за двадцать, и относительно бедные
мужчины, из рабочего класса или низших групп среднего класса.
Как же наши социальные комментаторы обсуждают эти проблемы? Замечают ли они, что
проблемы молодежи и насилия являются на самом деле проблемами молодых мужчин и наси-
лия? Они когда-нибудь говорят о том, что как только этнический национализм где-нибудь
поднимает голову, то это голова молодого мужчины? Говорят ли они о мужественности
вообще?
Нет. Послушайте, что сказала эксперт, которую попросили прокомментировать жестокое
убийство 21-летнего Мэтью Шепарда, гея, студента университета Вайоминга. Когда ей
напомнили, что от 80 до 90 процентов людей, арестованных за преследование геев, молодые
мужчины, социолог Валери Джен-нес заметила, что «эти данные говорят о том, что молодежь
работает над проблемой своей идентичности в переходный период из домашнего состояния во
взрослое»9. Оказывается, главной переменной здесь является «юность»? Проблема возраста и
ген-дера оказалась скрытой за исключительно возрастной переменной. Тендер исчез. Так
звучит молчание. И именно так выглядит невидимость.
Представьте теперь, что все это женщина — этнические националистки, или участницы
военизированных формирований, или преследовательницы геев. Вот это был бы сюжет!
Неповторимый сюжет! Тогда бы тендерный анализ сочился из каждого сюжета на эту тему!
Мы бы услышали столько экспертов по вопросам женской социализации, фрустрации, гнева,
предменструального синдрома (ПМС) и всего прочего. Но тот факт, что все это — не
женщины, а мужчины, не заслуживает ни слова.
Мой последний пример. Уже около года американская нация вздрагивает при виде
фотографий Эрика Хэрриса и Дила-на Клеболда. Нация пытается осознать, каким образом эти
двое юношей сумели вооружиться до зубов и открыть огонь по своим одноклассникам и
учителям в школе Колумбайн вЛиттлтоне,
23
штат Колорадо. Последовало огромное количество объяснений со стороны ученых мужей и
популярных психологов. Психологи нам рассказали все детали поведения одиночек и
отстраненных подростков, подростковой депрессии и самоутверждающего поведения. Правые
критики культуры обвиняли музыку готов, Мэрилин Мэнсон, жестокие видеоигры, Интернет.
Более либеральные критики нашли причину в оружии. Президент Клинтон обвинил средства
массовой информации в насаждении насилия, и уж совсем удивительно нелогично Ньют
Гингрич обвинил не знающую запретов культуру шестидесятых. Правление школы в Денвере
запретило ношение черных шинелей. При всем том пропустили вот что — хотя это было на
поверхности с самого начала — убийцами стали белые мальчики из семей среднего класса,
которые живут в штатах с либеральной политикой в вопросе об огнестрельном оружии.
Теперь представьте себе, что убийцы вЛиттлтоне, а также в Перле (Миссисипи), Падуке
(Кентукки), Спрингфилде (Орегон) иДжунсборо (Арканзас) — все являются чернокожими
девушками из бедных семей, проживающих в Нью-Хейвене (Коннектикут), Ньюарке (Нью-
Джерси) или Провиденсе (Род-Айленд). Тогда бы все бросились обсуждать проблемы
чернокожих девочек из бедных семей, из обедневших городских центров. Тогда бы центром
внимания стали раса, класс и тендер. Средства массовой информации изобрели бы новый
термин для их поведения, как это произошло с нововведением «одичание» лет десять тому
назад, после нападения на джоггера в Центральном парке Нью-Йорка. Мы бы услышали о
культуре бедности, о том. как жизнь в городе рождает преступление и насилие. Мы бы
услышали о некой естественной склонности чернокожих к насилию. Попало бы от некоторых
и феминизму за то, что девочки теперь также проявляют насилие, тщетно имитируя поведение
мальчиков. Однако тот очевидный факт, что школьники-убийцы были мальчиками из семей
среднего класса, оказался совершенно никем не замеченным.
В упомянутых выше случаях на самом деле осталось неясным, сыграли ли какую-то роль
класс и тендер убийц, хотя преступники из Колорадо и целились в некоторых чернокожих
студентов. Но именно в этом и дело. Вообразите национальную реакцию, если бы во время
бойни чернокожие мальчишки целились в белых. Вот тогда мы нашли бы причину трагедии в
их расовой принадлежности (некоторые упомянули бы пагубность рэпа и фильмов с
насилием). Или, если бы мальчишки из бедных семей стреляли в тех, у кого есть модные
машины,
24
сразу стало бы ясно, что их ненависть имеет классовую природу. (Дилан Клеболд, кстати,
водил «БМВ», но это не подвигло правление школы в Денвере подумать о запрете на
вождение мальчишками машин этой марки» верно?)
С раннего возраста мальчиков учат, что насилие не просто приемлемо в качестве формы
разрешения конфликта, но и вызывает восхищение. Среди мальчишек подросткового возраста
в четыре раза больше, чем среди девочек, тех, кто считает драку приемлемой, если кто-то
ведет себя вызывающе. Половина из этих мальчишек принимали участие в драках ежегодно.
В каком-то смысле и Хэррис, и Клеболд не являлись отклонением от нормы. Наоборот, они
были супер-конформистами по отношению к нормам мужественности, предписывающим
насилие в качестве решения проблемы. Подобно настоящим мужчинам, они не просто сошли
сума. Нет. Они расквитались. (Подробнее о проблеме тендера и насилия я пищу в главе 10.)
До тех пор, пока тендер не станет видимым как для мужчин, так и для женщин, мы как
культура не сможем понять, как справляться с такими проблемами. Я не хочу сказать, что
теперь мы должны думать только о мужественности. Все эти вопросы сложны и требуют
анализа политической экономии в ситуации глобальной экономической интеграции, в
процессе трансформации социальных классов, в условиях городской бедности, безнадежности
и расизма. Но, игнорируя мужественность, позволяя ей оставаться невидимой, мы никогда
полностью не поймем эти проблемы. Не говоря уж об их решении.
Разнообразие и власть
Используя термин «тендер», я определенно намереваюсь обсуждать и мужественность, и
женственность. Но даже эти термины неточны, так как они предполагают, что существует