и с совершенно определенным намерением побежал трусцой в их сторону.
Пару лет назад в вуд-гринском торговом центре Джозеф столкнулся с заместителем директора своей бывшей школы, и мистер Филдинг спросил, чем он занимается.
– Так-так, – сказал мистер Филдинг. – Портфельная карьера. Ты – портфельный работник. Это вариант для тех, кто делает ставку на свое будущее. Но не для тебя. Ты делаешь ставку на свое настоящее.
Джозеф впервые услышал эти термины – он и не догадывался об их существовании, ему даже не приходило в голову, что кто-то задумывается о таких делах, но объяснение мистера Филдинга примирило его с нынешними вариантами трудоустройства. До этого момента его тревожило, что он как-то разбрасывается, хватается то за одну халтуру, то за другую, лишь бы не впрягаться в постоянную работу. Он вкалывал больше всех своих приятелей, но, по крайней мере, не заморачивался планированием своего будущего, не стремился двигаться в одном направлении, не делая шагов ни вправо, ни влево. По субботам он стоял за прилавком в мясном магазине; вечерами два раза в неделю тренировал детскую команду и раз в неделю, по пятницам, выводил на игры своих подопечных; три раза в неделю по утрам работал в спортивно-культурном центре; забирал из школы Марининых близнецов и временами сидел с ними до прихода матери, а также пытался диджеить. Диджеинг еще не принес ему ни пенни, хотя это занятие увлекало его больше всех остальных, притом что через пару месяцев грозило опустить на деньги. Он собирался потратить шесть сотен фунтов на компьютерную программу «Ableton Live 10 Suite» – одно время он использовал пиратскую версию, но работала она паршиво, и, если он хотел чего-то достичь, требовалось раскошелиться. А это означало, что надо поменьше отжигать в клубах, но без этого не уследишь за работой других диджеев; а без этого не сможешь оценить свои собственные треки и перестанешь понимать, какая музыка уже не востребована, а какая и вовсе умерла.
Джозеф знал, что без сожаления забьет на работу в мясном магазине и на всех тамошних продавцов, да и на культурно-спортивный центр тоже, если только все срастется с диджеингом. Он продолжит заходить к близнецам, потому что привязался и к ним, и вообще к этой семье. Ему всегда казалось, что в первую очередь он будет скучать по тренерской работе, но там становилось все сложнее: мальчишки отлынивали, даже если позвонить им с напоминаниями за два часа до игры, родители хамили, тренеры соперников нахваливали своих игроков, когда те хватали атакующего противника за футболку или валили регбийным захватом. И все – мальчишки, родители, дяди, тети – смотрели на футбол как на способ пробиться в жизни. Любой пожилой белый субъект в шляпе виделся им агентом «Брентфорда», «Спурсов» или «Барселоны», а если на горизонте не маячил пожилой белый субъект в шляпе, в этом усматривали вину Джозефа: и команда-то у него не тянет, и сам он не способен отрекомендовать своих подопечных в нужных местах. За то время, что Джозеф занимался тренерской работой, только один игрок из всех команд «Тернпайк-лейн» был приглашен в серьезный клуб, и то в семнадцать лет «Барнет» его отпустил.
Кое-кто из родителей и бабушек с дедушками, которые приходили поболеть за своих, упоминали Джона Терри, Джермена Дефо и Сола Кемпбелла, выступающих за «Сенраб» в Уонстед-Флэтс, но, по мнению Джозефа, те дни миновали. Мальчишки из «Лейн» больше не могли конкурировать с ребятами из Уонстеда, Ливерпуля или Дублина за места в ведущих командах. Они конкурировали с пацанами из Сенегала или Мадрида, с пацанами, которые не питались фастфудом и не кидались курить травку в тринадцать лет. Теперь состязаться приходилось со всем миром, а весь мир был очень обширен и преуспевал в футболе.
Такие, как Джон, отец Лукаса, ворчали, что тут засилье приезжих, которые не оставляют шансов английским детям, но Джозеф мог понять те футбольные клубы, которые не смотрели в сторону слабо подготовленных игроков. У его отца были другие доводы. По его мнению, все выходцы из Восточной Европы, типа тех, что отжали у него рабочее место, соглашались на половину его прежнего оклада, если не меньше, ютились по пять человек в комнате где-то за конечной станцией Центральной линии метро, уезжали домой, скопив десяток фунтов, и т. д., и т. п. Ни у кого бы не повернулся язык сказать, что Серхио Агуэро, Эден Азар и иже с ними готовы вкалывать задарма. Если они и вытесняли местных игроков, то лишь потому, что были на голову выше, и Джозеф не видел в этом проблемы. Англия оставалась богатейшей футбольной державой отнюдь не усилиями англичан, точнее, не усилиями уроженцев Англии.
– Вам бы немного развеяться, Джон. Пройтись, размяться, а? – сказал Джозеф.
– Нет уж, мне сейчас никак нельзя отлучаться. Он сюда идет. Еще подумает, что я дёру дал. Если хочет залупаться, я ему живо рыло начищу.
– Он не хочет залупаться. Он хочет переговорить.
– А я хочу кулаками помахать.
– Нет, вы этого не хотите.
К ним подошел судья, запыхавшийся и злой.
– Как ты меня назвал?
– Жучара, сука.
Джозеф с интересом отмечал, что в подобных ситуациях повтор оскорбления почему-то выбивает почву из-под ног оскорбленного. Вопрос арбитра, скорее всего, предполагал ответ «Никак», или, скажем, извинение, или, возможно, смену темы. А повтор требовал неких действий, что ставило арбитра в затруднительное положение. Он – судья. Ему не положено раздавать тумаки. Так что он лишь толкнул обидчика в грудь, но весьма ощутимо: сквернослов плюхнулся на задницу.
– Ах так, – взъелся Джон. – Считай, я уже подал на тебя жалобу.
– Валяй, – процедил арбитр.
И вручил Джозефу судейский свисток, блокнот и карточки.
– С меня хватит, – бросил он и пошел к раздевалкам.
– В итоге, – сказал Джон, сидя на земле, – судить придется тебе. Когда выйдешь на поле, сможешь отменить пенальти.
Джону было сорок пять лет, судье на вид за пятьдесят, а Джозефу двадцать два. Выйдя на поле, он объявил ребятам, что матч остановлен. Порой ему не хотелось оставаться единственным взрослым на Йорк-роуд.
В субботнее утро дождь лил как из ведра, и в магазине было спокойно. Впрочем, покупатели никуда не делись: они просто оттягивали выход из дома, а значит, после обеда следовало ждать столпотворения. Марк заставил всех махать шваброй, мыть полы и расставлять приправы, но к одиннадцати часам даже он не смог придумать, чем бы еще занять персонал, а потому Джозеф и Кэсси, оставив за прилавком одного Сола, пошли в ближайшую забегаловку пить кофе. Кэсси училась в университете Северного Лондона, и после вчерашнего буйного досуга субботняя подработка была для нее сущим мучением. Примерно ровесница Джозефа, она по умолчанию считала, что он так же мучается с похмелья, чего с ним не бывало