Читать интересную книгу Пять синхронных срезов (механизм разрушения). Книга первая - Татьяна Норкина

С Таней Поповой мы познакомились в Новосибирском академгородке за год до того, в августе 1977 года, в летней физматшколе университета. Таня поступила в физматшколу, а я нет, я домой вернулась. Весь десятый класс мы переписывались; как-то раз я приезжала проведать их… Она сдавала вступительные экзамены в университет, как известно, в июле; на мой взгляд, это очень трудно, буквально сразу же после школьных экзаменов. Мы успели переброситься письмами; она поступила. Таня пишет мне: «Танечка, ты, наверное, уже забыла, о чём писала мне (как верно, я даже не ожидала, что можно так верно угадать; я, конечно же, не забыла, о чём я писала Тане, но это стало настолько неактуально, что не хотелось даже вспоминать), но я думаю, что с девочками у тебя улучшились отношения…» Значит, я уже успела Тане пожаловаться на Таньку Миллер!

Эта Танька Миллер унесла куда-то утюг, который я взяла у кастелянши на свой комсомольский билет, и где-то там утюг надолго потерялся, но Таньке уже нет до этого дела. Мой комсомольский билет мне, конечно, кастелянша, никак не отдаёт!.. Как это происшествие отравило мне настроение! Комсомольский билет!

* * *

Мы ходим с девчонками обедать в кафе «Солнечное», что на улице Юных; на краешек тарелки я кладу немного горчицы – так я лечу свой насморк.

На организационном собрании узнаём: перекличку делать нам никто не собирается, т. е. можно ходить на занятия, а можно и не ходить. «Борис Филиппович сказал: на подготовительных курсах воспитательной работой заниматься не будем!» Да не занимайтесь, конечно, отдохните хоть немного, думаю я на это на всё почему-то снисходительно. Так впервые слышим имя-отчество нашего декана, Б.Ф. Бессарабова. Кроме того, на собрании считают нужным нам сказать вот что. (Не забывайте, пожалуйста, что подкурсы организованы для выпускников сельских школ!) Вы все приехали заниматься, чтобы поступить в нашу академию. Если вы будете только ездить по Москве, знакомиться с кем-нибудь и гулять, то вы не поступите.

В Москве очень много соблазнов, мы не можем оградить вас от плохого общения, можем лишь предупредить. На территории академии ходит очень много бывших студентов, некоторые из них исключены за неуспеваемость, но не уезжают. Они будут подходить к девушкам, знакомиться и говорить, что хорошо знакомы с экзаменатором, пятёрка уже обеспечена, можно не учить, а вместо этого пойти погулять или покупаться и позагорать в Кузьминском парке. Или ещё куда-нибудь.

Такие девушки получают на вступительном экзамене соответствующую оценку и потом идут жаловаться на своего знакомого в приёмную комиссию или даже в деканат. Такие случаи были, и мы вынуждены вам сказать об этом, а вы уж поступайте, как сами считаете нужным. Никто из нас над девушками-разинями не смеётся; хоть бы не попасть в их число! Мне почему-то кажется, что эти слова ко мне не относятся! Я очень правильная. Хорошо смеётся тот, кто смеётся последним!.. Поступлю, и вся Москва будет моя! По воскресеньям я езжу в центр только потому, что не могу уже учить-запоминать, надо дать знаниям отстояться…

Я не пропускаю, разумеется, ни единого занятия, я всё слушаю внимательнейше и всё стараюсь записать. Лекции нам читают по всем четырём предметам, отвечают на любые наши вопросы.

* * *

На переменках спрашиваем друг у друга, кто откуда приехал, и у меня появляются новые знакомые: Таня Соловьёва и Наташа Пономарёва – уверенные, энергичные, эффектные, нарядные! Вот что значит вдвоём! Они живут в Латвии, в зверосовхозе «Гауя». Всему, что сами знают, меня учат. Мы стали ходить обедать в «диету под мостом», а до этого мы всё время ходили в кафе «Солнечное» на улице Юных. Таким образом, как круги по воде, во все стороны постепенно расширялось для меня жизненное пространство. А центром новой вселенной стало красивое здание, построенное лет за 20 до того в стиле неоклассицизма («сталинский ампир»).

Занятия по биологии проводятся чаще всего в главном корпусе, на третьем этаже, в просторной аудитории кафедры звероводства. Главное, сейчас хорошо заниматься, и мы тоже придём сюда когда-нибудь!!! Читать начинают с 5-го класса, с ботаники. Я решительно ничего не помню про корни растений. Преподаватель диктует методически бесстрастно:

«…осмос через полупроницаемую мембрану… осмотическое давление… тургор». Ботаника совсем не пустяковый предмет, оказывается.

Единственное, что надо зубрить и/или делать шпоры – это т. н. геохронология (мезозой, кайнозой, ерунда какая-то). Но я не зубрила и не писала шпор, я решила, что этот вопрос мне не достанется, а если вдруг достанется, то… обязательно вспомню что-нибудь! Впервые встречаюсь с термином «пойкилотермный», первый раз слышу такое слово. А уж тем более «гомойотермный»! Все знают, а я нет; странно очень… Но ничего, теперь и я знаю!

По химии занятия проходят в клиническом корпусе, в большой, светлой аудитории с высокими окнами. Почему-то помню фамилию преподавателя – Ярославцева; это уж, конечно, совершенно лишнее. Ставлю нашу учительницу, Валентину Васильевну, на её место – получается даже лучше. Мысленно ставлю себе на вступительном экзамене 4 или даже 5 и успокаиваюсь. Как ни странно, и здесь находится такое, чего я не слышала ни разу – понятие о кислотности среды (pН). Но это же не входит в программу средней школы! Зачем тогда и упоминают!

Физика. Мы занимаемся в главном корпусе, в обычной маленькой аудитории. Преподаватель – молодая, очень красивая женщина; сейчас я понимаю, что еврейка. Да какая же она умница! Да как понятно всё объясняет! Я от этого понятного объяснения просто в шоке. Буквально дважды два – четыре! Я вдруг понимаю, как обокрали нас в нашей деревенской школе. Если бы мне всё время так объясняли физику, мне не нужна была бы никакая Москва, я бы и в Новосибирске нашла себе место. А теперь, конечно, поздно…

* * *

Вспоминаю школу: волновая природа света, дифракция, интерференция световой волны; директор даже график на доске нарисовал; точно такой же в учебнике. Но мне совершенно непонятно; спрашиваю. Минимум, максимум волны: мне кажется, что минимум находится в нижней точке параболы, но оказывается, что минимум – в точке пересечения графика с осью х. «Ребята, я не могу объяснить, но это так, она неправильно говорит (это про меня), поверьте мне». Вот и всё, что у него было для нас в качестве объяснения. Одно слово не мог сказать – максимум отклонения от нулевого значения в ту или иную сторону от нулевого значения. Отклонения! Пришлось мне самой потом догадываться; такие знания, говорят, самые прочные, основательные…

Дома я пожаловалась папе на директора: непонятно объясняет новый материал. (Хотя учитель предпочитал вовсе никак не объяснять: разными способами изворачивался; нам в физике всё было непонятно.) Папа попросил у меня учебник физики, забыл про меня и весь вечер читал его… У нас был дома учебник «Элементарная физика» Ландсберга, в 3-х томах, ещё Женин, я его даже иногда почитывала, но потом все три тома постепенно потерялись.

Папа помогал мне по математике до 8-го класса, я уже училась заочно в физматшколе при Новосибирском университете, и он иногда подсказывал мне, как можно решить задачу.

* * *

Русский язык. Я вполне грамотная, или, как сегодня говорят, продвинутая; хожу на занятия сама не знаю, зачем. Скорее всего, это – своеобразный отдых, смена впечатлений. Преподаватель замечает меня, часто обращается ко мне. Мне эти «промежуточные результаты» безразличны, я очень-очень хочу поступить! Цыплят по осени считают. Но совершенно неожиданный укол по самолюбию – диктант.

Знакомый текст из Гоголя, из «Старосветских помещиков»: «На дощатой веранде веснушчатая вдова Агриппина Саввична…». Знала бы, что будут диктовать, внимательнее читала бы, сокрушаюсь я; вспоминаю, что недавно перечитывала. Уверена, что не сделаю ни одной ошибки, внимательно проверяю. Я не умею делать ошибки! Три ошибки. Но этого никак не может быть! Раздают нам наши «труды» – да, вот они, ошибочки, на месте, всё правильно.

Таня Соловьёва успокаивает меня, даже укоряет: «Офицеры по 100 ошибок в этом отрывке делают!» Да это такой отрывок, любой нормальный человек может в нём запросто сто ошибок сделать («яствами», «асессор», «Саввична»). Настоящая ошибка здесь одна: я написала «явствами», не могла уж подумать! Она прибавляется к тем пяти, сделанным в стенах школы. Во втором классе я написала «ящереца», мама так меня ругала, я даже помню, где мы шли: мы шли с мамой среди сосен мимо яслей, и мама как сильно меня ругала, рассердилась на меня, что я пишу с ошибками! Ещё я написала в диктанте так: «литцо», Анастасия Фёдоровна за тот диктант про дедушку Ленина поставила мне 2; кое-кто злорадствовал.

В третьем классе словарные слова мы записывали в словарик, это такая разрезанная по длине тетрадка. Я невзлюбила слово «расчёска», делала в этом слове много ошибок, не помогал и словарик. В сочинении на выпускном экзамене я умудрилась сделать всего две ошибки, но обе в одном слове: «бессребреник», а я написала «бессеребряник». Слово это библейское, где мне знать его! Вы же видите, что я написала его, как могла. «Он был настоящий бессеребряник, Женька Столетов!» – писала я восторженно, немного повторяя автора (по памяти, разумеется)…