Читать интересную книгу Последнее место, которое создал Бог - Джек Хиггинс

Я протянул ему пачку "Балкан собрани", и тут же отворилась дверь кабинета комманданте, и появился сержант:

— Не угодно ли зайти, сеньор Мэллори?

Я поднялся и не торопясь вошел в кабинет, что было вполне объяснимо в моих обстоятельствах. Хэннах последовал за мной, не дожидаясь приглашения.

Комманданте кивнул ему:

— Сеньор Хэннах?

— Может, я окажусь полезным, — сказал Хэннах.

Комманданте постарался напустить на себя настолько скорбный вид, насколько это возможно для представителя латинской расы, и покачал головой:

— Дрянное дело, сеньор Мэллори. Вы сказали, что кроме паспорта в вашем бумажнике лежала тысяча крузейро?

Я опустился в ближайшее кресло.

— Скорее там было одиннадцать сотен.

— Вы могли иметь ее на ночь всего за пять, сеньор. Таскать с собой такую сумму — просто глупость.

— А что, она так и исчезла без следа? — вмешался Хэннах. — Клянусь Богом, ведь кто-то должен знать, где найти эту суку!

— Вам же хорошо известен тип этих женщин, сеньор. Работает по всей реке, ездит из одного города в другой. Никто в "Лодочке" не видел ее раньше. Она сняла комнату в доме на набережной, но пробыла там всего три дня.

— Так вы хотите сказать, что она уже далеко от Манауса и нет никаких шансов ее поймать? — спросил я.

— Совершенно точно, сеньор. Правда всегда горька. Она на три четверти индианка. Очевидно, на время вернулась к своему племени. И все, что ей надо сделать для этого, так это снять одежду. И они все на одно лицо. — Он выбрал длинную черную сигару из коробки на столе и продолжил: — Думаю, что мы ничем не сможем вам помочь. У вас есть счет, чтобы снять деньги?

— Ни пенни.

— Да? — Он нахмурился. — С паспортом не будет много трудностей. Заявление британскому консулу в Белеме в сопровождении моего письма, и через неделю-другую вопрос решится. Но только по действующему закону все иностранцы, не располагающие средствами, должны представить свидетельство о том, что они имеют постоянное место работы.

Я прекрасно понял, что он имеет в виду. Для таких, как я, у них существовали трудовые отряды.

Хэннах перешел в другой конец комнаты, где я мог его видеть, коротко кивнул мне и заявил:

— Здесь нет никаких трудностей. Сеньор Мэллори может работать у меня.

— В качестве пилота? — Комманданте поднял голову и вопросительно посмотрел на меня: — Это так, сеньор?

— Абсолютно верно, — заверил его я.

Хэннах ухмыльнулся, когда комманданте с видимым облегчением изрек:

— Ну, тогда все в порядке.

Он поднялся и протянул руку:

— Если появится что-то интересное об этом несчастном деле, сеньор, я буду знать, где вас найти.

Я пожал ему руку — причем постарался, чтобы это не выглядело уж слишком нелюбезно, — и быстро вышел из кабинета. Я спешил, и только в холле с колоннами Хэннах сумел меня догнать. Тогда я сел на мраморную скамью, освещенную солнцем, а он стоял в нерешительности передо мною.

— Я правильно поступил, там, у него?

Я устало кивнул:

— Я на самом деле обязан вам, но как быть с тем португальцем, которого вы ждете?

— Не получит места, и только. — Он сел рядом со мною. — Слушай, я знаю, что ты хочешь домой, но ведь могло быть еще хуже. А теперь ты поживешь в Ландро с Менни, а между полетами у тебя — комната в "Паласе" за мой счет. Сохранишь деньги. Плачу сто американских долларов в неделю.

Условия мне показались прекрасными во всех отношениях, и я решил:

— Мне это подходит.

— Но только одно затруднение. Как я тебе сказал, сейчас я живу в кредит. А это значит, у меня нет наличных, чтобы тебе заплатить до конца моего контракта. Придется подождать три месяца.

— Но у меня не такой уж большой выбор, верно?

Я встал и пошел к выходу, а он бросил мне вслед с некоторым восхищением:

— Боже, а ты хладнокровный человек. Может ли хоть что-нибудь вывести тебя из равновесия?

— То, что случилось прошлой ночью, было и прошло, — ответил я. — А сегодня — уже другой день. Мы вечером летим в Ландро?

Он уставился на меня с легкой улыбкой, хотел что-то заметить мне, но потом, вероятно, передумал и кивнул:

— Да, надо бы. Как раз завтра по графику, раз в две недели, рейс в Санта-Елену. Еще предстоит перегнать "Бристоль". Я скажу Менни, чтобы он как можно скорее проверил мотор. Выходит, что нам лететь обоим. Что ты на это скажешь?

— Так за это мне и платят, — ответил я и пошел вниз по ступеням к поджидавшему внизу кебу.

* * *

Взлетно-посадочная полоса в Манаусе, которой пользовался Хэннах, в то время не отличалась грандиозными размерами. Рядом стоял небольшой деревянный домик администрации с башенкой, и в ряд вдоль реки тянулись дряхлые ангары, крытые ржавым гофрированным железом. В этом заброшенном месте стоял всего один самолет — "Хейли", который выглядел здесь довольно странно, его стабилизатор, выкрашенный красным и серебряным, блистал на послеполуденном солнце.

Как раз была сиеста — время послеобеденного отдыха. Вокруг — ни души. Я швырнул свою парусиновую сумку на землю возле "Хейли". Стояла такая жара, что я с радостью сбросил летную куртку. Тишину нарушали только вопли обезьян в кронах деревьев на берегу реки.

Вдруг позади раздался грохот железа, я обернулся и увидел, что это Хэннах отодвигает раздвижную дверь одного из ангаров.

— Ну, вот он, — махнул он головой, приглашая посмотреть машину.

* * *

Истребитель "Бристоль" на самом деле являлся лучшим боевым самолетом времен войны и успешно использовался за морем Королевскими военно-воздушными силами до 30-х годов. Как я уже говорил, на старых тренировочных станциях в Англии сохранились такие самолеты, и я в порядке обучения налетал на них какое-то количество часов.

Но передо мной стоял совершенно оригинальный, настоящий музейный экспонат. Фюзеляж настолько облепили заплаты, что только в одном месте, к моему удивлению, все еще различался потускневший знак Королевских военно-воздушных сил.

Прежде чем я успел сделать какие-то замечания, Хэннах предупредил:

— Не смущайся состоянием фюзеляжа. Машина на самом деле гораздо лучше, чем выглядит. Крепка как колокол, и думаю, что с мотором тоже не будет неприятностей. Парень, у которого я купил машину, владел ею пятнадцать лет и не гонял ее сильно. А до этого только один Бог знает ее историю. Книга с формулярами утеряна.

— А вы сами-то на нем летали? — спросил я.

— Только сто миль. Она хороша в управлении. И вообще, совсем не доставила мне хлопот.

Это был двухместный "Бристоль". Я залез на нижнее левое крыло и заглянул в кабину пилота. Там приятно пахло, смесь запахов кожи, машинного масла и бензина всегда действовала на меня возбуждающе, и я невольно протянул руку, чтобы потрогать рукоятку управления. Единственное современное добавление — радио. Его поставили, скорее всего, в соответствии с требованиями бразильского правительства.

— Вот уж действительно оригинальная машина. Плетеные сиденья и кожаные подушки. Комфорт прямо как дома.

— "Бристоль" на самом деле замечательный самолет, — задумчиво произнес Хэннах.

Я спрыгнул на землю.

— А не читал ли я где-то, что фон Рихтхофен за одно-единственное утро сбил четыре таких?

— Тому есть объяснение. У пилота спереди стоял жестко закрепленный пулемет "виккерс". А у наблюдателя сзади — один или два поворотных пулемета "льюис". Поначалу они использовали тоже двухместные самолеты.

— И это означало, что основной огонь вел член экипажа в задней кабине?

— Совершенно верно, тут-то и зарыта собака. Пилоты несли тяжелые потери, пока не поняли, что одноместный самолет гораздо маневренной и лучше летать на таком.

— С закрепленным пулеметом в качестве единственного оружия?

— Именно так. Наблюдательские "льюисы" могли рассматриваться только как полезное дополнение. Пилоты обычно брали с собой пару бомб. Немного, всего двести сорок фунтов — но это значит, что ты сможешь брать достаточно большую полезную нагрузку. Как видишь, задняя кабина специально расширена именно для этой цели.

Я заглянул туда.

— Есть место как раз для пары пассажиров.

— Полагаю, что в этом вряд ли будет необходимость. Давайте выкатим машину наружу.

Мы взялись за крылья и выкатили самолет на яркий солнечный свет. Несмотря на свой потрепанный вид, он выглядел очень грозно и устрашающе — настоящая боевая машина, словно ожидающая случая рвануться в схватку.

Я знавал людей, которые любили лошадей — просто любую лошадь — каждой фиброй своего существа, безотчетной любовью, с которой они ничего не могли поделать. Вот таким же образом меня волновали аэропланы, а этот в особенности, несмотря на состояние и сравнительно небольшую скорость по современным понятиям. Было в нем что-то такое, что трудно объяснить. И в одном я не сомневался — это меня он ждал столько времени.