Последней моей мыслю почему — то оказалось та, что до прибытие в лагерь культорологов оставалось ещё… достаточно. Около шести часов целой вечности…
…Ещё полтора часа мы с Володькой вышагивали по песчаному плато погрязая в зыбучей почве по самые щиколотки. С весьма слабой надеждой я часто осматривал горизонт по курсу в долгожданном появлении краулера, посланного нам в помощь. Поднимающийся ветер, который набирал силу с каждой минутой, толкал в спину всё сильнее нагоняя пыль и песок перед нами и превращая путь в непроходимую местность. Необходимой потребностью оставалось во что бы то ни стало идти в выбранном направлении и отчаянно надеяться, что вездеход успеет прийти вовремя.
Связь после приземления с базовым лагерем под дивным названием «Барсум» удалось установить не сразу. Интенсивные помехи радиочастот создавала рвущаяся в наш район буря, грозящая в ближайшее время засыпать всё тоннами пыли и песка. Координаты и вектор направления движения были переданы мной несколько раз. К тому же были включены радио- и проблесковые маяки на наших «Тушканах» на случай потери связи. Но вот голос оттуда, на той стороне эфира, мне показался странным: рваный, повторяющий фразы радиоконтакта, с натужностью и мелодичным трепетом. Как будто это волнение мне было уже знакомо…
Посадка оказалась весьма удручающей и безумной. Но что самое главное — удачной и удивительно везучей. Для меня лично это были не пустые слова, а констатация навыков пилота, способного работать в различных условиях. Своё одобрение я молча продемонстрировал похлопав Вовку по плечу. Северцев же реагировал на всё по — своему. Даже спустя долгого получасового молчания, он оставался пристёгнутым к ложементу восседая застывшей статуей и с задумчивым видом. На мои призывы и просьбы он не желал реагировать. Даже после того, когда была получена сводка о штормовом предупреждении в семь с половиной тысяч Ньютонов Володька всё ещё восседал в кресле пытаясь собраться с мыслями. Вытащит его наружу удалось лишь уговорами, что высланный марсоход, который должен доставит нас в лагерь уже должно быть рыскает по пустыне в поиске двух несознательных пострадальцев.
Катапультирования не задействовали — Северцев прекрасно знал эту машину поселкового гаражного табуна и относился словно к домашнему питомцу. Потому весьма старался спасти и нас, и любимый флаинг. «Волна» снизив скорость до звукового барьера всё ещё пикировала слишком быстро. Всё оставшееся топливо в посадочных двигателях ушло на тангожирование и контакт с землёй. Флаинг не выдержал испытаний марсирования и, — ура профессионализму Северцева! — проскакав будто кузнечик несколько сот метров и переломав ступоходы грохнулся на брюхо и заскользив зарылся в ближайший бархан. Весь блистер, как, впрочем, и основная часть фюзеляжа были погребены под песком. Так что надеяться на открытие шлюзовой двери не имело никакого смысла. Вот тогда — то и пришлось включить АСС (аварийная система спасения на катерах всех классов). Сработавшие пиропатроны выкинули фонарь кабины и кресла дав нам прекрасную возможность вылезти наружу.
Уже сидя в краулере, я силился привести свои чувства в порядок. Вовка заметно приободрился попав в знакомую обстановку. Теперь он был более разговорчив в сравнении со мной, задумчивым и молчаливым. Наш водитель спасательного «Пони» сверяясь лишь с курсовой во всю болтал с Северцевым, совершенно не обращая внимание на песчаное безумие, которое абсолютно полностью превратило марсианский полдень в кромешную непроглядную тьму.
— Останавливаться нам не стоит. Легче идти против галса, прямиком на бурю, чем пытаться пережидать и быть засыпанными. Уже так было, и не раз, — водитель пытался перекричать дробный шум за бортом. — Опыт и логика всегда спасают.
Он полностью развернулся в салон с вскинутым специально для меня одобряющем жестом «ОК`!». В полутьме я смог различить его широченную улыбку с сияющими словно фосфор зубами на запыленном лице. Внутри «Пони», как ласково прозвали машину партия изыскателей, пахло соляркой, горячим угаром работающего двигателя и металлом. Всё это до боли напомнило мне нашу СТ — 3 с её неистребимым беспорядком в рабочих модулях: с грязной ветошью, обломками использованных буров, мотками гнутой проволоки и постоянно замасленными лебёдочными тросами. А вот запах был весьма схож. И теперь сразу стало как — то уютно по — домашнему и спокойно.
— И часто у вас так штормит? — Володька пытался разглядеть сквозь боковое стекло хоть что — нибудь.
— Теперь — да, — с сожалением в голосе ответил водитель. Покачиваясь в такт с ползущей по ухабам машиной он на время замолк. — Метеорологи говорят, что ещё до начала экоформирования, начатого пока только в южном полушарии, погода была не столь интенсивна и непредсказуема. Прогнозирование имело весьма высокий коэффициент. Сейчас же чуть ли не каждые пять солов происходит подобные бури. И совсем не ясно, когда наш Марс успокоится свыкаясь с новыми изменениями, всё бунтует невпопад, когда ему вздумается. Уже начали появляться затяжные бураны. Сугробы нагоняет по пояс. Так что приходится терпеть.
— А мы вот как раз к снегу весьма привыкшие. Верно, Санька?
Я лишь молча кивнул, пытаясь выдать из себя смиренное согласие. Сейчас меня занимала странная особенность собственной памяти заставлявшей помнить не должные существовать события, ясно фиксировать то, чего никак не могло соотносится с произошедшей реальностью. Прошлое раздваивалось оставляя сознанию выбирать, где была истинность, а что становилось лишь воображением шизофрении, картинками фантазии порождённой стрессом не совсем удачной посадки и такими будто бы знакомыми дифтонгами голоса оператора «Барсума».
Полный контроля над фантомной дисперсией для меня навсегда остался недостижим. Впадая в некоторую удушающую каталепсию я из — за странной своей особенности выбирал пассивную роль стороннего наблюдателя. Приступы разделения происходили либо во время сна, или возникали в следствии стрессового переутомления. Именно в эти моменты мир и время буквально становились инертными и застывшими, вталкивая меня в сознание дубля, особого образования что — то вроде второго Я. Первые впечатления от видений столь сенситивно реальных картин невообразимого, ощущать и чувствовать их как настоящие, даже на физиологическом уровне, немного забавляли меня. Но ясное осознавание одновременной двойственности или множественности разделений, с пониманием, где ты есть — действуешь — живёшь настоящий начинало всё переплетать путая чёткость понимания реальности. И каждый раз пугать потерять ясный рассудок нормального человека, а где — то даже и не вернуться в свою обыденность вовсе. Конечно же, фантомная дисперсия при необходимой концентрации и практике могла бы сослужить мне определённую службу имей я хоть толику желания и цель. Но становиться на роль Святого Августина спонтанно оказываясь в нескольких местах одновременно мне никак не хотелось. Тем более, что я и сам не знал где появлялся. А те