Читать интересную книгу Никаких оправданий! Невероятная, но правдивая история победы над обстоятельствами и болезнью - Кайл Мейнард

Этот урок я усвоил на всю жизнь и по-прежнему им пользуюсь. Когда я с кем-то здороваюсь, то стараюсь или пожать руку или обнять нового знакомого. Я протягиваю руку первым и говорю «привет, очень приятно». И тогда у человека не остается шансов почувствовать себя неуютно.

Я смотрю прямо в глаза любому как равный равному, ибо равными сотворил нас Господь. Каждый из нас уникален, и каждый из нас одинаково важен и драгоценен для Господа. В это я верю всем сердцем, это часть моей веры, и эту истину моя семья внушала мне снова и снова.

Эту истину мы можем нести в мир тысячей способов, понемножку, подтверждая ее своим примером, – так, как показывала мне бабушка своими поступками. Она твердо решила, что недоступность детской площадки – не причина, чтобы лишать меня возможности играть, как все дети. Когда поребрик мешал колесам моей коляски, бабушка брала меня на руки и несла – к качелям, к горке, к крепости, словом, ко всем лазалкам и аттракционам, которые имелись на площадке. Она была товарищем по играм, который считал, что я могу все, могу играть во что угодно, и верила, что инвалидное кресло не означает ограниченные возможности. Беззаботные игры на детской площадке были еще одной прекрасной частью моего детства – такого же, как у любого нормального обычного ребенка.

А еще бабушка Бетти позволяла мне рисовать водой по стенам – давала малярную кисть и ведерко воды. Однажды дедушка Норман даже доверил мне настоящую краску, – я помогал ему красить стены в прихожей. Он как раз заканчивал работу, но, когда я предложил помочь, дедушка решил, что моя помощь пригодится. Конечно, получилось у меня не очень ровно, как сейчас понимаю, но дедушка не сделал мне ни единого замечания и не стал исправлять мои оплошности и закрашивать стену заново. Наоборот, он всем гостям гордо показывал стену и объявлял: «А вот эту стену красил наш Кайл!»

Бабушка любила возить меня по ресторанам, потому что я с любопытством пробовал новые блюда (как правило, дети, наоборот, не очень любят пробовать что-то новое). В два года я обожал китайские яичные рулетики и мандариновую лапшу. Когда бабушка готовила, я всегда вызывался помочь в кухне. Она брала противень с высокими бортиками, накладывала туда рис, бобы и крупу, и показывала, как играть в стройплощадку моими игрушечными тракторами. Довольно быстро у меня все высыпалось на ковер, и тогда наступало самое главное и интересное: я брал пылесос и с интересом смотрел, как все-все зернышки исчезают в его гудящем хоботе.

Тем не менее, хотя поначалу от меня на кухне был сплошной беспорядок и я много чего проливал и рассыпал, постепенно я кое-чему выучился и бабушка повысила меня до настоящего подмастерья-поваренка. Я уже не просто играл рядом, а по-настоящему помогал ей готовить. Она сажала меня рядом на стол, и я взбивал, отмеривал, размешивал, включал и выключал кухонный комбайн и другую технику… ну и, конечно, играл тоже, в том числе и с контейнером, где бабушка держала сахар. У него была особая конструкция: чтобы добраться до сахара и полакомиться сладким, нужно было приложить немало усилий и смекалки и вывернуть из контейнера ковшик. Бабушка радовалась, что я тренирую ловкость рук, и ее совершенно не волновало, что при этом весь кухонный стол будет засыпан сахарным песком. Главное для нее было то, что я не сижу без дела, развиваюсь и стараюсь ей помочь.

Когда я подрос и стал больше времени проводить на улице и играть во дворе, родители нарочно съездили в магазин детских товаров и подыскали мне подходящие игрушки для игр на воздухе. У других детей были велосипеды, самокаты, ролики, а я просто обожал свой электрический четырехколесный автомобильчик, – папа еще кое-что в нем отладил, чтобы я мог его водить. Он снял фабричные педали и поставил на ручки кнопку.

Летом я ездил на этом желтом автомобильчике туда-сюда по нашей подъездной дорожке, но, если не успевал вовремя развернуться, то врезался в гараж. Тогда я громко звал на помощь кого-нибудь из взрослых, они приходили и разворачивали меня. У меня не хватало сил, чтобы выбраться из автомобильчика, развернуть его и залезть обратно, а взрослым, конечно, надоедало все время выбегать на мои вопли. Поэтому в конце концов папа решил еще немного переделать мой автомобиль, который я гордо именовал «Сузуки», – и поставил на рукоятку вторую кнопку, позволявшую разворачиваться. Я обрадовался, потому что теперь мог поехать куда захочу, так что другим детям с их велосипедами и самокатами я вовсе не завидовал. Они играли со своими великами, но у меня-то был желтый электрический автомобильчик, крутая тачка!

Папа, конечно, приучал меня к независимости, но при этом, если мне требовалась помощь, он сразу был тут как тут. Что бы ни случалось, папа мгновенно приходил на помощь и всегда знал, как решить проблему. Он срезал предохранители с водяных пистолетов, и я смог играть с соседскими ребятами, – мы поливались вовсю. Он даже соорудил мне велосипед, – собрал сам! Велосипед был особой конструкции, я крутил педали руками. Папа умел починить или изобрести и смастерить что угодно, лишь бы мое детство было счастливым и нормальным.

Мои друзья детства обращались со мной простодушно и прямолинейно, как свойственно всем хорошим и добрым детям. Они просто принимали меня таким, какой я есть. Мы играли в полицейских и воров, в догонялки. Папа или мама брали меня на закорки и бегали со мной, догоняя остальных игроков. С нами часто играли и ребята постарше, и все они безотказно помогали мне. А если не находилось никого, чтобы донести меня через лужайку к соседям или просто носить туда-сюда в ходе игры, я прыгал сам. Правда, ползать на четвереньках у меня выходило гораздо быстрее, но, если бы я полз, пришлось бы отказаться от водяного пистолета, а без пистолета неинтересно, поэтому я умудрялся прыгать. Я был таким же активным и неугомонным, как и все прочие ребята: у меня не было ни одной пары штанишек, не запачканной травяными пятнами или землей, и уж, конечно, штанишки на мне так и горели, потому что я много елозил по земле – и прыгал, и ползал, и валялся.

Помню, что от всей этой бурной возни и игр я к концу дня изрядно уставал, но мне было так весело резвиться с друзьями, что я, как и любой мальчишка, не хотел идти домой, а хотел играть дальше. Остальные играют – почему я должен прерываться?

Самой любимой моей игрой всегда оставался уличный хоккей, хоккей на траве. Обычно мы уговаривали ребят постарше сколотить команду и играть против нас, и, хотя они нас, конечно, разбивали в пух и прах, все равно мы ужасно веселились. А в перерывах между хоккейными матчами мы просто боролись во дворе или делали копья из палочек. Наши мамы боялись, что мы передеремся этими копьями и пораним друг друга, но мы никогда не дрались. Достаточно было выстругать копье – просто для удовольствия.

Папа купил мне настоящую хоккейную клюшку, чтобы я мог играть как все, но вскоре понял, что куда лучше из меня получится вратарь. Тогда он купил мне большую вратарскую клюшку, чтобы я мог стоять на воротах и отбивать удары, а верх клюшки срезал под мой рост. Я зажимал ее под мышкой и управлялся с ней довольно ловко.

Даже в детстве я воспринимал любое спортивное состязание всерьез. Когда мне удалось найти место, где у меня получалось играть хорошо, – пост вратаря, – я вошел в азарт и играл в хоккей каждый день. До этого ребята из нашей команды поставили меня вратарем не потому, что жалели меня и хотели, чтобы я играл наравне со всеми; нет, просто они увидели, как я стараюсь, и поняли, что вратарь из меня получился отличный. Когда мы разбивались на команды, никто никогда не говорил «нет, нам Кайла не надо» или «нет, это вы заберите себе Кайла». Они знали, что, если меня обидеть, я полезу в драку и навешаю обидчику, как любой нормальный мальчик, поэтому они выбирали меня в игроки наравне со всеми.

Как вратарь я играл все лучше и лучше, поэтому другие игроки придумывали разные способы, как бы меня обойти и забить гол. Сначала они пытались сунуться за сетку, но я быстро перехватывал у них шайбу или успевал отреагировать и блокировал любой выпад своей клюшкой. Я не подпусках их к воротам. Конечно, все они играли неплохо, но до Уэйна Грецки им было как до неба, поэтому пробиться к воротам у них не получалось.

Единственный ход, который позволял другим игрокам забить мне гол, заключался в том, чтобы метнуть шайбу поверх моей головы. Однако все ребята дружно согласились, что так нельзя и это нечестно по отношению ко мне. Но в разгар игры шайба все равно может полететь над головой. Как быть, чтобы получилось по-честному? Мы нашли выход из положения и опустили сетку на воротах пониже, так, что она была на уровне моей головы. Оставалось как раз достаточно места, чтобы забить шайбу и отразить удар, но сначала противникам надо было подобраться к воротам, а я, как уже говорилось, реагировал быстро и никого не подпускал.

Если кто-то из игроков пытался забить гол поверх моей головы, я воспринимал это как комплимент: ага, значит, в непосредственную схватку со мной они вступать боятся! Я играл на равных со всеми, единственной поблажкой моему росту и телосложению была опущенная пониже сетка. Разумеется, время от времени мне забивали гол и я проигрывал. Никто не делал мне никаких скидок ни на хоккее, ни когда мы боролись и дрались. И это укрепляло мою уверенность в своих силах: я мог состязаться с остальными ребятами на равных.