в сторону моря.
— А ну, брысь отсюда! Бегом! — закричал Соловьев на ребят и даже затопал ногами.
Ребята бросились к противоположной стороне мола, под высокую стенку волнолома и затаились.
Со стороны горного шоссе донеслась беспорядочная стрельба из винтовок.
Самолет развернулся и пошел на бреющем полете вдоль шоссе, поливая из крупнокалиберного пулемета.
— «Фокке-вульф», сволочь! — проскрежетал зубами Андрей.
Самолет лег на левую плоскость и стал стремительно приближаться к порту.
С катера оглушительно рыгнул пулемет. Раз. Другой. Но самолет, не достигнув порта, повернул в нордовом направлении.
«Куда это он?» — подумал Андрей. Но самолета не было видно, мешала стенка волнолома.
Первым догадался о намерениях вражеского пилота боцман.
— Кажись, на пароход летит, гад. Там же бабы и ребятишки. — И, выскочив с катера на мол, он в два-три прыжка был на стенке волнолома. За ним карабкались еще два матроса. Вахтенный на баке катера вытягивал шею, стараясь хоть как-то узреть, что же там происходит.
В этот самый момент, когда палуба катера была пуста, а двое дружков его тоже полезли на стенку волнолома, Андрея словно кто толкнул в спину, и он мгновенно перемахнул на борт катера.
Прямо перед ним темнел квадратный люк моторного отсека. Андрей бросился в его сторону, но тут же отпрянул назад, вовремя сообразив, что там он будет обнаружен раньше всего. Андрей был хорошо знаком с катером: в мае, когда он в числе лучших комсомольцев-осоавиахимовцев школы приезжал к морякам в Севастополь, их водили по катерам, знакомя с устройством и вооружением. «Кубрик, самое лучшее — кубрик!» — решил Андрей и скатился по крутому железному трапу, обо что-то стукнулся головой и, не почувствовав боли, заскочил в узкую тесную каютку с двумя ярусами аккуратно заправленных коек.
Но и здесь спрятаться было негде. На таких маленьких катерах каждый сантиметр площади на учете. Андрей заметался по кубрику, чуть не плача от обиды на невезение. И вдруг его взгляд наткнулся на груду брезента, сваленного почти у самого трапа. Погожев схватил брезент, словно циркач, сломался в три погибели и стал торопливо наваливать брезент на себя, как можно глубже втискиваясь в полуметровый уголок между трапом и стенкой кубрика. И тут до его слуха отдаленно донеслись взрывы авиабомб и стрекот крупнокалиберного пулемета. И почти сразу же послышался суматошный топот ног по палубе и голоса команд. Взревели двигатели, катер мелко задрожал всем корпусом и резко дернулся вперед, заметно наращивая скорость.
С этого момента время для Андрея словно остановилось. Вскоре он уже не мог понять: десять минут, час или сутки лежит он под брезентом скрюченный, с затекшими руками, ногами и поясницей, полузадохнувшийся от недостатка воздуха.
А наверху творилось что-то невообразимое: то и дело бил пулемет короткими и длинными очередями, то нарастал, то удалялся рев самолета, где-то совсем рядом ухали бомбы. Одна упала так близко, что катер взрывной волной бросило в сторону, а окатившая его вода хлынула по трапу кубрика прямо на брезент, под которым находился Погожев.
— Задраить люк кубрика!
По голосу Андрей узнал боцмана. Тут же над головой Погожева что-то стукнуло, шаркнул металл о металл и внизу стало глухо, как в могиле.
2
Очнулся Андрей от стука шагов по трапу. Кто-то, запнувшись о брезент, больно носком ботинка ударил его в бок, выругался и сердито крикнул:
— Колесник! Это ты здесь брезент бросил?
— Так вас же не було, товарыш старшина. А там закрыто. Я и решил, пусть трохи полежит туточки, — отозвался голос сверху.
— Быстро отнеси на место, пока боцман не засек. А то будет тебе и мне на орехи.
Андрей замер, не смея дохнуть.
Колесник метеором скатился по трапу, с ходу сграбастал брезент в охапку и на какое-то мгновение обмер, почувствовав, что в брезенте человек. Потом осторожно, дрожащими от волнения руками, полапав брезент в нескольких местах и нащупав голову, плечо и руки, завопил что есть мочи:
— Шпыён! Товарыш старшина, шпыён!
А через минуту, вытряхнутый из брезента и обысканный, Андрей стоял посреди кубрика на одеревеневших ногах, а Колесник докладывал высокому, стройному лейтенанту с черными усиками над вздернутой губой:
— Я хвать цей брызент, а вин тамочки...
— А кто был на вахте, когда стояли в порту? — строго спросил лейтенант.
— Так я же и був, — потупился и сразу остыл матрос.
— Трое суток ареста. Когда вернемся на базу.
— Есть трое суток.
Через полчаса, уже размявший суставы и даже накормленный, Андрей снова предстал перед командиром катера. Привел его туда боцман Соловьев.
— Чё будем делать с парнишкой-то, товарищ лейтенант? — спросил боцман и покосился в сторону застывшего по стойке смирно Андрея. Боцман хмурился, но Потожев уловил в его взгляде, что он не особо осуждает его за самовольное вторжение на катер.
— «Чё, чё», — все еще сердился лейтенант, видимо не на шутку обескураженный появлением «гражданского» на катере. — Обязаны вернуть на берег.
— Это к немцам-то, товарищ лейтенант, — удивился боцман. — В городе враг. И у нас задание...
Лейтенант пояснил:
— Я имею в виду Севастополь. После выполнения задания, конечно. А пока пристройте его где-нибудь, Соловьев, чтоб не болтался под ногами на палубе.
— Есть пристроить! — козырнул боцман, и они с Андреем вышли из командирской каюты...
Ночью катер встретил в открытом море идущий с Кавказа в Севастополь транспорт и примкнул к его охране. Всю ночь шли спокойно. Чернильная осенняя темнота сливалась с чернотой моря. Корабли без единого огонька двигались сквозь эту мглу, словно призраки.
Ширококрылый самолет противника настиг их на траверзе мыса Сарыч, когда солнце только-только оторвалось от поверхности моря и стало набирать высоту. Самолет зашел с востока и заревел над водой, угрожающе надвигаясь на транспорт.
— По самолету — огонь! — прокричал из рубки лейтенант, отчаянно накручивая колесо штурвала.
Ударили пулеметными очередями с самого транспорта. На втором катере боевого охранения зажгли шашки дымовой завесы.
Андрей, высунувшись из люка кубрика, куда его загнал боцман, не спускал глаз с самолета. Он был точно таким же, как вчерашний, разбомбивший пароход с эвакуированными жителями его городка. «Может, это он и есть, гад», —