Читать интересную книгу Старец Горы - Сергей Шведов

Глава 2 Осада Латтакии.

Для благородного Боэмунда появление пизанского флота в бухте Святого Симеона явилось воистину даром небес. Вот уже более месяца он пытался выбить византийцев и провансальцев из Латтакии, одного из самых удобных портов на сирийском побережье, расположенном к тому же недалеко от Антиохии. К сожалению, император Алексей Комнин не хуже графа Антиохийского понимал важность Латтакии, как будущего плацдарма для завоевания Сирии. Именно поэтому басилевс отдал приказ пельтастам ни в коем случае не сдавать город и порт, ибо спор между византийцами и нурманами шел не столько о Латтакии, сколько о власти над цветущими землями. Боэмунд последними словами проклинал Раймунда Тулузского, который пошел на сделку с византийцами и пустил их в город, завоеванный крестоносцами. Увы, Сен-Жилль был далеко и, по слухам, метил в Иерусалимские короли, а доблестному нурману в одиночку приходилось расхлебывать заваренную им крутую кашу. Попытка ограничить подвоз продовольствия в город провалилась. Нурманам нечего было противопоставить византийскому флоту под командованием примикария Татикия, хозяйничавшему в окрестных водах. Боэмунд очень хорошо знал Татикия и однажды уже обвел его вокруг пальца. Надо полагать, даровитый полководец затаил обиду на хитроумного нурмана и наверняка сделает все от него зависящее, чтобы помешать тому утвердится в Северной Сирии.

Пизанским флотом командовал папский легат, архиепископ Даимберт, полноватый человек лет сорока пяти с пухлыми словно у женщины губами, холеными руками и надменным взглядом темных больших глаз. Боэмунду он поглянулся с первого взгляда. И к счастью, для нурмана симпатия оказалась взаимной. Пизанцы на пути к Сирии уже успели разграбить несколько византийских городов, чем вызвали гнев не только великого примикария Татикия, но и самого императора Алексея. Впрочем, захваченная во время пиратских налетов добыча стоило того, чтобы ссорится из-за нее с византийцами. Целью архиепископа Даимберта был патриарший престол города Иерусалима. Боэмунд мог предложить ему только пустующее место патриарха Антиохийского, но Даимберт в ответ лишь пожал плечами.

– Я получил строгие указания от папы, – сообщил он по секрету Боэмунду. – Иерусалим должен стать церковной вотчиной.

– Так ведь Иерусалим еще не взят, – удивился чужой прыти сын Роберта Гвискара и жестом пригласил гостей к накрытому столу.

Архиепископ принял предложение с большим достоинством, но за столом выказал завидный аппетит и пристрастие к горячительным напиткам. Судя по всему, папский легат ценил жизнь во всех ее проявлениях, а потому Боэмунд окончательно утвердился в мысли, что с ним можно поладить.

– Ты ошибаешься, сын мой, – почти пропел Даимберт. – По моим сведениям, Иерусалим уже пал, чтобы вновь возродится под дланью Христа и его церкви. Мы перехватили византийское судно, везшее письмо Алексею Комнину. У басилевса, судя по всему, есть агенты во всех здешних крупных городах.

Весть об освобождении Гроба Господня порадовала графа Антиохийского, но и озаботила не на шутку. Если вечному неудачнику графу Тулузскому не удастся закрепиться в Палестине, то он непременно вернется в Сирию, дабы вставлять палки в колеса набирающей ход нурманской колеснице.

Архиепископ Даимберт очень высоко оценивал вклад благородного Боэмунда в богоугодное дело освобождения Гроба Господня. Конечно, граф Антиохийский не участвовал в штурме Иерусалима, зато он надежно прикрывал тылы крестоносного войска. Именно поэтому усилия Боэмунда никогда не будут забыты христианской церковью. И папа Пасхалий Второй, а вместе с ним и архиепископ Даимберт очень рассчитывают, что рвение графа Антиохийского со временем не угаснет, и он продолжит свою благородную деятельность во благо христианского мира. В общем, хитроумный папский легат предлагал сыну Роберта Гвискара сделку – патриарший престол в обмен на город и порт Латтакию. А Боэмунд был не настолько глуп, чтобы отказаться от многообещающего союза.

Поднаторевший в грабежах пизанский флот, усиленный нурманскими головорезами, столь стремительно атаковал порт Латтакии, что византийцы, засевшие в городской цитадели, не успели прийти на помощь своим товарищам. Несколько десятков византийских дромонов как военных, так и торговых были захвачены союзниками. Город оказался блокированным сразу и с суши, и с моря, а потому положение осажденных провансальцев и византийцев сразу же стало отчаянным. Теперь падение Латтакии было лишь вопросом времени, и Боэмунд молил Бога, чтобы вечный смутьян граф Тулузский не помешал внезапным появлением осуществлению его грандиозных планов. К сожалению, Бог либо не услышал молитв доблестного нурмана, либо посчитал его претензии чрезмерными. Сен-Жилль возвращался в Сирию, о чем Боэмунду сообщил барон де Руси. Именно от благородного Глеба граф Антиохийский и архиепископ Пизанский узнали подробности взятия Иерусалима и сражения под Аскалоном, последовавшего почти сразу же после избрания короля.

Разговор этот происходил в одном из дворцов Латтакии, построенном на византийский лад и приспособленном Боэмундом под свои нужды. Почти весь город был уже в руках нурманов и пизанцев, за исключением цитадели, а потому граф Антиохийский чувствовал себя здесь хозяином положения и уходить из Латтакии не собирался.

– По договору, Латтакия была передана провансальцам, – напомнил рассеянному сюзерену памятливый вассал.

– Я воюю с византийцами, – рассердился Боэмунд. – И мне нет дела до графа Тулузского.

– Дело не только в Сен-Жилле, – нахмурился Глеб. – Крестоносцы не дадут в обиду боевых товарищей, с которыми бок о бок шли на приступ иерусалимских стен. Воля твоя, граф, но если ты прольешь кровь освободителей Гроба Господня, то тебя осудят даже твои нурманы.

Боэмунд скрипнул зубами. В создавшейся ситуации ссора, а тем более война с Сен-Жиллем была попросту невозможной. От клятвопреступника отвернутся все, включая и архиепископа Даимберта, в глубокой задумчивости сидящего сейчас за столом. Какая досада, что арабы не смогли продержаться еще хотя бы месяц. За это время благородный Боэмунд успел бы взять Латтакию, и никакой Сен-Жилль не смог бы вырвать ее из загребущих нурманских рук.

– Спасибо за обед, граф, – сказал Глеб, поднимаясь с лавки, – но мне следует поторопиться. Я слишком долго не был в своих замках и, боюсь, как бы там не объявились новые хозяева.

– Всего хорошего, Лузарш, – одарил ослепительной улыбкой Боэмунд уходящего барона. – Надеюсь на скорую встречу.

Папский легат не выказал доблести, которой, впрочем, граф Антиохийский от него и не ждал. В сущности Даимберту не было дела до Латтакии, пизанцы уже успели разграбить город и теперь лишь выжидали удобный момент, дабы убраться отсюда подобру-поздорову.

– Очень разумный молодой человек, – одобрительно высказался вслед ушедшему Глебу архиепископ.

– Этот разумный, как ты выразился, человек, умыкнул чужую жену и живет с ней во грехе, что, по-моему, всегда осуждалось церковью, – криво усмехнулся Боэмунд.

– Грех ему уже отпущен, – равнодушно пожал плечами архиепископ, – как это и было обещано покойным папой Урбаном. И если барон не будет упорствовать в своих заблуждениях, церковь не станет взыскивать ни с него, ни с его дамы за совершенное прелюбодеяние.

– А если он будет упорствовать? – спросил Боэмунд.

– Тогда его отлучат от церкви.

– Кто отлучит?

– Патриарх Иерусалимский.

Барон Глеб де Руси прибрал к рукам десятую часть земель графства Антиохийского и теперь занозой торчал под сердцем у благородного Боэмунда. Лузарш был своенравен и ни в грош не ставил нурманское единство. Что, впрочем, не удивительно, среди баронов и рыцарей, окружающих Боэмунда он считался чужаком. Зато замки, которыми он владел, являлись ключами к графству, которое сын Роберта Гвискара собирался создать на землях Сирии. Будь этот Лузарш хоть ангелом, Боэмунд сделал бы все от него зависящее, чтобы избавиться от докучливого вассала. К счастью, барон де Руси оказался грешником, и это давало графу Антиохийскому шанс, устранить его, не прибегая к насилию. Святая церковь считала прелюбодеяние смертным грехом и не прощала его даже королям, так с какой же стати она будет церемониться с бароном. Какая жалость, что Леон де Менг сбежал из Сирии, бросив жену и товарищей, его присутствие пришлось бы сейчас как нельзя кстати.

– Я попытаюсь уладить ваши разногласия с графом Тулузским, – негромко произнес архиепископ Даимберт. – А ты благородный Боэмунд тем временем выводи своих людей из Латтакии.

Граф Антиохийский вспыхнул, сжал огромные кулаки и раненным зверем глянул на собеседника. Однако папский легат его гнева не испугался, лицо его продолжало сохранять благостное выражение, а большие карие глаза прямо-таки лучились добротой.