Кореец молчал и слушал, его лицо казалось непроницаемым в сгустившемся сумраке или было уже слишком темно для того, чтобы прочесть какие-то эмоции на его лице, а может быть стыд и подступившие к глазам слезы мешали ему разобрать реакцию на свои слова.
— Когда я что-то делаю лучше всех, — учусь, решаю контрольные или пишу сочинения, все, ты понимаешь, все, — он почти сорвался на крик, — воспринимают это как должное. Это нормально, так и должно быть. Никто не считает, что я в чем-то лучший. А стоит мне не суметь сделать что-нибудь, и на меня показывают пальцем и смеются. Мне не надо уже никакого уважения, мне нужно только уметь делать то, что все умеют.
Ему показалось, что он выдохся. Он чувствовал опустошенность, но с другой стороны казалось, что ему стало легче от того, что выговорился, ведь он даже забыл на какое-то мгновение свою просьбу, с которой и начался этот разговор.
— Ни разу подтянуться на турнике не можешь, это ты серьезно? — спросил Кореец сосредоточенным тоном, — и почему-то он невольно засмеялся ему в ответ. Кореец тоже улыбнулся, и сейчас вдруг стало отчетливо видно выражение его глаз. Глаза не смеялись, а смотрели заинтересованно и даже несколько отстраненно, будто Кореец был погружен в собственные мысли.
Затем Кореец внезапно заинтересованно спросил:
— А что, если ты научишься делать и все остальное лучше всех? Вдруг и это станут воспринимать как нечто само собой разумеющееся, об этом ты не думал? Не начнут тебя уважать, и восхищаться тобой не будут? Тоже воспримут как должное?
Он криво усмехнулся.
— Не станут и не нужно. Зато я смогу защитить себя. И то, что мне важно и нужно. И своих друзей. Впрочем…
Он замялся.
— Друзей у меня на самом деле и нет. Приятели. Я даже за партой один сижу. Пересадили на первую парту, зрение стало портиться. А постоянно в очках ходить я не могу. Только меня одного из всех, ну из тех, кто в очках, и дразнили очкариком.
— Но вообще ладно. Это все чепуха, — продолжил он. Очков у меня одна пара, еще попробуй найди нормальную оправу, ты бы меня видел в очках. А ту, что мама мне купила, повредили немного. Дужка треснула — поэтому в них особо не походишь, — и он улыбнулся.
Улыбнулся и вспомнил, как он переживал из-за того, что ему сломали оправу, просто так, от нечего делать, как он вспомнил тогда, как мама принесла ему очки и смешной очешник синего цвета, и как, вспомнив это, он, не удержавшись, заревел, чем доставил еще несколько приятных минут одноклассникам. Им было просто приятно и смешно. Забавно и весело унижать и издеваться над ним.
— А одноклассники… Знаешь, их всего двое. Основных. Тех, которые постоянно ко мне лезут. И ты знаешь, я их на самом деле боюсь. Три месяца назад, в нашем школьном дворе, — один взял маленького котенка и убил его. Схватил за лапы и ударил о стену. Можешь себе представить?
Все веселье куда-то делось, продолжать разговор он не мог. Почему-то воспоминания очень живо всплыли в памяти и как-то одно наложилось на другое, и он вспомнил то тягостное ощущение, которое было тогда, когда он стоял у окна и смотрел вниз, во двор — совсем недавно, в тот день, когда он познакомился с Корейцем.
Как будто не было ничего в промежутке. И хотя оставалось еще почти три целых месяца каникул, от мысли, что 1 сентября нужно будет опять идти в ненавистную школу и вновь заходить в класс, он невольно поежился.
Он вспомнил, как огорчился, когда узнал, что Кореец приехал в город погостить, и к концу лета уедет обратно в свой город, и как подумал в тот момент, что все хорошее неизбежно заканчивается. И чем больше было хорошего, тем раньше это закончится, и тем больней будет в этот момент.
Он настолько погрузился в свои безрадостные мысли, что ощутил, как в воздухе повисло молчание только тогда, когда Кореец потрепал его одобряюще по плечу и сказал:
— Я тебя научу. Не то, чтобы я сам много что умел, да и времени у нас с тобой немного… Но не в шашки же с тобой играть — тут мне ловить, как я понял, нечего.
Кореец протянул ему свою руку — и они обменялись рукопожатием. Они посидели на скамейке еще некоторое время и когда бабушка позвала его с балкона, он с удивлением понял, что не прочел за эти дни ни одной книги и что, пожалуй, впервые в жизни он не хочет уходить с улицы, и что его, именно его зовут сейчас домой, крича с балкона.
Глава 4
Утром он проснулся под звон будильника, на мгновение подумал, что надо вставать в школу и машинально натянул одеяло повыше и зарылся головой в подушку поглубже. Но потом он вдруг вспомнил все, и жизнь сразу заиграла красками, и сон моментально улетучился. Когда он вскочил с кровати, словно подброшенный пружиной, он уже мысленно был там — рядом с Корейцем, который, как он был убежден, сможет научить его паре хитроумных приемов, которые конечно же позволят ему эффектно расправляться со своими противниками.
Взбудораженный, он выпил чашку чая и, привычно отказавшись от завтрака и не слушая протестов бабушки, помчался, прыгая через две ступеньки, во двор.
Кореец уже сидел на лавочке около подъезда и задумчиво чертил палочкой на земле какие-то окружности и многоугольники. Заметив его появление, он встал, улыбнулся и спросил:
— Ну что, вперед и с песней? Пробежимся немного, — и они побежали трусцой.
— Что посоветуешь — где тут у вас спокойное и тихое место, чтобы можно было позаниматься и никто бы не отвлекал?
С некоторым замешательством и уже немного запыхавшись и перебрав в голове возможные варианты, он нерешительно ответил:
— Думаю, около школы сейчас самое спокойное место. В школьном дворе, — уточнил он после секундной паузы. — Сейчас, я думаю, там пустынно, летом же к школе силой никого не заманишь.
— Ну, что ж, взглянем на твою школу, — пробормотал Кореец, и они продолжили бежать в нужном направлении.
Школьный двор действительно был пустынен, столь ненавистное ему пространство в саду за школой выглядело мирно и спокойно: лавочка, немного покосившийся турник и буйная зелень листвы.
— Ну что, ты научишь меня приемам? — нетерпеливо спросил он, немного отдышавшись, пот начал стекать по его лбу, хотя еще не было жарко.
Кореец, казалось, явно не разделял его энтузиазма.
— Если ты думаешь, что за один день научишься всему, то можешь сразу идти обратно домой и читать свои книжки дальше, — ответил он, подойдя к дереву, и зачем-то поковырял пальцем кору на стволе. Говорил Кореец немного мрачным голосом и выглядел как-то жестко и угрюмо.
— Давай договоримся с тобой сразу, когда мы тренируемся — мы тренируемся. Никакого веселья и игр. Запомни — твердо запомни — одну вещь: просто так научиться чему-либо нельзя.