Но вместе с тем моральное удовлетворение, которое он испытал, ударив кулаком в челюсть одного из своих мучителей, и удивленное выражение, мелькнувшее на секунду в его глазах, было настолько сильным, что он понял — отныне и впредь он всегда станет отвечать ударом на удар. Хотя и ударами это толком нельзя было назвать.
Он не знал, что именно он делал неправильно, но ему некого было спросить. Но он все-таки бил, борясь с липким чувством страха и безысходности, порой с тоской осознавая, что если бы он безропотно сносил побои, то и его били бы не так сильно.
Он отлепил лоб от прохладного стекла и задумался, делать было абсолютно нечего. Летние каникулы наступили неделю назад. Позавчера его приятель Славик отпраздновал день рождения, совпадающий с днем пограничника, они съели торт, выслушивая дежурные шутки Славикова деда о том, что «скоро, внук, пойдешь служить на границу» и он смущенно отдал свой подарок — склеенную и раскрашенную модель пластмассового самолета, любовно собиравшуюся им почти две недели из набора, привезенного отцом из Москвы. Папа рассказал, что с трудом нашел ее и купил в «Детском мире».
Он не знал, что такое «Детский мир», но иногда мечтал о том, что однажды окажется там и сможет купить себе все модели самолетов производства ГДР, и их будет столько, что он сможет клеить их целый год, не выходя из комнаты и не думая о том, чем заняться вечером.
Дома всегда было много книг. Он прочел их все еще к пятому классу, даже те, которые мама прятала от него. Многие по два или три раза. Он прочел все книги, обозначенные в школьном учебнике в качестве чтения на это лето еще два года назад. Он читал запоем, много и быстро, и однажды его даже заставили рассказывать краткое содержание прочитанного, когда он за три часа пребывания в читальном зале Детской библиотеки взял четвертую по счету книгу. И он, краснея и слегка заикаясь, пересказал содержание удивленной библиотекарше.
Славик уехал за город на все лето, и он знал, что наступившие каникулы будут опять пустыми и бессмысленными. Так было всегда. Он криво улыбнулся, услышав как во дворе кого-то зовут с балкона — «домой!», и подумал о том, что его самого никогда не загоняли с улицы таким способом. Наоборот, ему приходилось выкручиваться и придумывать очередную нелепую причину того, почему он не хочет сходить погулять во двор.
Все было плохо и нескладно в его жизни. А сейчас то, что ему вдобавок ко всему было 13 лет, делало ее еще более неудачной.
От размышлений его оторвала бабушка. Иногда он думал, что она единственная любит его, и отгонял эти мысли. Он знал, что родители любят его, он понимал, что у них есть работа и множество важных дел, он видел, как они гордятся, когда он приносил домой табель с отличными отметками и каждый год традиционную грамоту. Грамот скопилось уже семь штук. Седьмую он принес домой неделю назад, и мама любовно вложила ее в большой толстый альбом. Пока ему было далеко до количества грамот, уже накопленных в альбоме. Там лежали грамоты мамы, папы, многочисленных дядей и тетей, так что даже диплом, гордо сообщавший о том, что он получил третий разряд по шашкам, не менял общей картины.
Взглянув на него, бабушка радостно сообщила, что дома нет хлеба и попросила его сбегать в магазин. Со вздохом он подумал, что она нашла безотказную причину выгнать его из дома на улицу и, повинуясь неизбежному, засунул в карман мятую трешку.
— Знаю, знаю, кирпич белого за 32 копейки, если будет, если нет, то кирпич за 30 коп. и половинку черного, — машинально скороговоркой пробормотал он и захлопнул за собой дверь.
Ключ от квартиры болтался на веревочке у него на шее и он на удивление радостно, моментально забыв о недавних грустных раздумьях, вприпрыжку помчался в Универсам. Универсам находился недалеко от дома, а немного наискосок от него располагался городской интернат № 6 для слабослышащих, который он машинально обогнул стороной, потому что его пару раз подловили в тенистом и заросшем дворике интерната и отняли все имевшиеся деньги. Кем были в тот раз его обидчики он не знал, скорее всего слабослышащие хулиганы, но для него это не имело никакого значения.
Всего два года назад в Москве прошла Олимпиада 80-го года, и каждый поход в Универсам вселял в него надежду получить на сдачу один из юбилейных олимпийских рублей. Всего их было выпущено шесть, и пять он уже собрал. То, что у него в кармане было целых три рубля, означало, что он сможет попросить кассиршу дать сдачу «металлическими рублями». Он даже разработал свою тактику — перед тем, как занять очередь в одну из 16-ти касс, он проходил вдоль всего ряда и старался рассмотреть, в какой из них в специальном отделении лежит максимальное количество металлических рублей.
Ему не так часто везло — вот наиболее распространенных юбилейных рублей с профилем Ленина у него было более десяти, а олимпийские рубли были куда дефицитней. Среди них тоже были часто встречающиеся и увы, редкие, которые сложно было найти. Но все-таки он за два года смог собрать целых пять олимпийских рублей. Это было модно, собирать олимпийские рубли, и, насколько он знал, ни у кого из его знакомых не было полного комплекта.
Сначала он не поверил своим глазам, когда кассирша, улыбнувшись его просьбе, положила перед ним несколько металлических рублей. Ленин, еще Ленин, затем один из наиболее распространенных олимпийских со стилизованным изображением Кремля и пятью олимпийскими кольцами снизу, и ОН, тот самый недостающий рубль. Продавщица удивленно посмотрела на него, когда он судорожно схватил рубль и, чуть не забыв остальные полтора рубля сдачи, устремился к выходу.
В мыслях он уже предвкушал тот момент, когда разложит все рубли рядом, как он похвастается отцу тем, что смог собрать полный комплект — и даже не положил рубль в карман. Он боялся его потерять и настолько хотел попасть домой, что опрометью мчался кратчайшей дорогой. На секунду он задумался о том, бежать ли через садик интерната и обдумав все «за и против» решил промчаться наперерез.
В тот момент он мало что соображал от радости и счастья, которые переполняли его.
Он уже перешел на шаг, качая зажатой в руке авоськой с хлебом, и в это самое мгновение услышал ленивое «Стоять». Он моментально остановился, будто ударившись грудью и внезапно выросшую перед ним стену.
Мысль о том, что можно и нужно убежать проскользнула в его сознании, но улетучилась, ноги налились свинцом, в желудок упал какой-то ком и он мысленно выругался. Мир вокруг поменял свои очертания, и в висках застучали маленькие молоточки. Он медленно обернулся.
Их было трое. Он никогда не видел их до этого. Они сидели в беседке, которая настолько густо заросла листвой, что их практически не было видно со стороны. Но сейчас они были совсем рядом и выглядели так, что липкий страх против его воли фактически парализовал его. Он не знал, что именно написано на его лице, но видимо, выглядел он забавно, потому что все трое засмеялись.