Я все еще держал рукав. Я посмотрел на свою трясущуюся руку. На татуировку солнца на запястье, на шрам под ней. Все признаки того, что я когда-то был предан Орденам, и следы, которые они оставили после того, как забрали у меня все, а остальное выбросили.
Точно так же, как они поступили бы с Тисаной.
И ужасающая правда начала доходить до меня — что я ни черта не мог сделать, чтобы остановить это.
Я не поднимал глаз, но слышал, как Нура тяжело вздохнула. Слышал, как ее куртка упала на землю.
— А даже если и нет, — пробормотала она, — я все равно не думаю, что кому-то захочется играть с таким огнем.
Медленно я поднял взгляд, только чтобы снова отвести взгляд.
— Оденься, — пробормотал я.
— Почему, тебе от этого не по себе?
Она полностью повернулась ко мне лицом, представляя свое обнаженное тело…
…И шрамы от ожогов, которые его покрывали.
Каждый дюйм этой кожи альбиноса Вальтейна был испещрен красными и фиолетовыми пятнами, слившимися во что-то почти неузнаваемое. Шрамы тянулись от ее сморщенных пальцев на ногах, мимо ключиц, через горло и заканчивались за левым ухом. Она прикрыла их своим жакетом с длинными рукавами и высоким воротом, но вы могли бы увидеть края на ее шее сзади, если бы знали, куда смотреть. Целителям едва удалось спасти ее лицо. Практически содрали всю кожу и заново нарастили ее.
Я не ответил.
Я видел ее тело таким только однажды, после окончания войны — после Сарлазая, после моей семьи. Она появилась у дверей моей квартиры, и мы практически поглотили друг друга с бешеной, маниакальной интенсивностью. Но все в нашем свидании было ядовитым, как будто мы пытались трахнуть что-то мертвое, вернув к жизни, и притворялись, что не чувствуем запаха гнили. Мы даже не разговаривали. Когда мы закончили, она перевернулась, оделась, и я не видел ее больше много лет.
По правде говоря, мне было неприятно видеть ее такой.
И это казалось неправильным, потому что я был тем, кто сделал это с ней.
— Мы оба принесли свои жертвы, — тихо сказала она.
Я чуть не рассмеялся. Жертвы. Если так мы называем это.
Убийство. Убой. «Жертвы». Конечно.
Восемь лет назад, во второй худший день моей жизни, мы с Нурой стояли в кровавом хаосе в горах, сражаясь в битве, на победу которой мы не могли надеяться. И она проникла в мой разум и заставила уничтожить весь город Сарлазай. Предательство, которое выиграло войну, убило сотни и полностью выпотрошило меня.
И все же иногда я забывал, что, принимая это решение, она была готова умереть за него. Жертвы.
Одна мысль о том дне заставила мои ноздри гореть запахом горелого мяса. И мы собирались вернуться к этому. Тисана вот-вот должна была вернуться к этому.
Ко мне подошла Нура, черты ее были проникнуты мягкостью, которой я не видел уже много лет.
— Ты и твое кровоточащее сердце, Макс, — прошептала она. — Мне жаль. Мне действительно жаль.
Я выдавил:
— Мне нужно, чтобы ты сказала мне, что ты привела ее ко мне не для этого. Мне нужно, чтобы ты сказала мне, что я не готовил ее к этому.
Тишина.
— Нура…
— Оно одержимо тобой. Мы думали, что связь с тобой облегчит ей контроль. Даст больше вероятность, что оно примет ее.
Я издал сдавленный звук, нечто среднее между горьким смехом и хрюканьем, как будто меня ударили в живот.
— Но я имела в виду то, что сказала в тот день. Я думала… я думала, что для тебя будет хорошо иметь какие-то отношения в своей жизни. — Она наклонила мой подбородок к себе. — Помоги нам помочь ей, Макс. Ты можешь провести ее через это.
Я отстранился.
— Черт возьми, я не могу.
Не после того, что эта штука сделала со мной. Не после того, что я, пусть и невольно, сделал с Тисаной.
Я бросил на Нуру взгляд.
— Уверен, ты собираешься сказать мне, что это не просьба.
Легкая улыбка скользнула по ее губам.
— Это должна быть просьба. Тисана вписала это в свой договор.
— Она… что?
Она вернулась к своему шкафу.
— Она умна. Очень специфична в запросах. Мы не смогли бы отказаться от своих обещаний, даже если бы захотели. И одно из них было о тебе. — Она выбрала еще один из своих таких же белых жакетов. — Что ты освобожден от всех обязательств Ордена. Чистый лист. Поздравляю. Ты свободный человек.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Слова покинули меня.
Я не заслужил ее. Никто ее не заслужил.
Нура накинула куртку на плечи, покрыв обожженную кожу безупречной белизной. Она была открыта, когда она снова повернулась ко мне, сделав паузу.
— Я пыталась, — сказала она. — Я пробовала владеть им. Оно не приняло меня. — Она сказала это так, как будто это был какой-то великий позор, какая-то ужасная неудача. — Он никого не принимал — а мы перепробовали очень многих. Но… потом появилась она. И это действительно было просто предчувствием, поначалу. Может быть, потому что она Треллианка. Может еще что-то, не знаю. Но как только он попробовал ее кровь, она ему понравилась.
Ее брови опустились над этими острыми глазами, рот был плотно сжат. Я узнал этот взгляд. Она ревновала. Ревновала — но не из-за меня. Из-за него. Она завидовала, что Тисана должна была заставить эту штуку разорвать ее на части.
Моя злость поглотила меня так, что сгорела сама собой, и вдруг я оцепенел — словно каждая эмоция стала оглушительным звоном, оставшимся после громкого шума.
Я не мог. Я не мог этого сделать. Я не мог смотреть, как эта штука уничтожит Тисану так же, как она уничтожила меня, — и это произойдет, хотя она была лучше меня во всех отношениях, сильнее, добрее, достойнее. Еще один свет, который нужно погасить. Еще один инструмент, которым нужно владеть.
И я, правда, невольно, скормил ей право на это.
Нура застегнула куртку, запечатав свои шрамы, а вместе с ними и этот краткий проблеск человеческой уязвимости.
— Она сделала свой выбор, Макс. Теперь тебе просто нужно сделать свой.
— Выбора нет, — выплюнул я и направился к двери.
— Куда ты идешь?
Куда угодно. Подальше отсюда — подальше от этой проклятой башни, и этих людей, и этой штуки.
— Я не буду участвовать в этом, Нура. Я не буду этого делать.
Я не могу. Я не могу этого сделать.
Я распахнул дверь и двинулся по гнетущим, извилистым коридорам — коридорам, которые утопили меня в открытом космосе. Было тихо, если не считать моих быстрых шагов, напоминавших обо всем, от чего я не мог убежать. Но все, что я мог слышать, — это мелодичный голос Тисаны из нашего дня, проведенного в городе много месяцев назад.
Я слышал это снова и снова, следя за каждым шагом:
Если я потеряюсь, меня уже никогда не найдут.
Меня уже никогда не найдут.
ГЛАВА СОРОКОВАЯ
Тисана
Я помню только сны.
Я терялась в хлещущем потоке ярких образов, тонула в осколках людей, которых не знала, но знала близко. Светловолосая женщина в красивом фиолетовом плаще кусает яблоко. Пара обветренных рук сжимает дверную ручку. Явный порыв холода, когда я ступила в бассейн с холодной водой в месте, которого я никогда раньше не видела, нажимая пальцами ног на затейливую керамическую плитку. Мое горло сжимается от голосов, голосов, голосов.
Когда я резко открыла глаза в черной тьме, я так резко вдохнула, что втянула капельки пота, катившиеся по моему лицу.
Моя голова пульсировала с такой жестокой силой, что я практически могла слышать ее изнутри своего черепа. Слюна скапливалась у меня в горле. В отдаленной мысли, почти заглушенной моей пульсирующей головной болью, я осознала, что мне очень-очень не хочется блевать в постель.
Я откинула покрывало и насладилась прохладой плитки под босыми ногами, затем, шатаясь, дошла до ванной, примыкающей к спальне, и склонилась над раковиной, держась за края.
Я взмахнула головой, чтобы убрать с лица прядь свисающих назад волос. Она тут же упала на прежнее место, прямо перед моим взором.