— И, — сказала я, — я хочу, чтобы Вос был обеспечен. На всю оставшуюся жизнь. — Я сделала паузу, затем перефразировала. — Я хочу, чтобы Вос получал по тысяче лизатов в месяц в течение следующих восьмидесяти лет. И ему будет дан дом, и вся лечебная помощь и лекарства, в которых он может нуждаться.
— Это значительная сумма денег, — заметил Зерит, но точно записал мои слова без дальнейших жалоб.
Я остановилась у окна, глядя на прекрасный океан. Небо начало приобретать оранжевый оттенок, свет становился все ярче и ослепительнее, когда день начал уступать место вечеру. Прошли часы. Мысль мелькнула на задворках моего разума, что-то скорбное поселилось в моем животе.
— Это твой полный список? — спросил Зерит.
— Еще. — Одно из наиболее важных. Я не отводила взгляда от океана. — Максантариус Фарлионе будет освобожден от Орденов. Он будет освобожден от всех пактов или соглашений или… любых контрактов. От всего, что связывает его с вами.
Все это время Нура стояла совершенно неподвижно, сцепив руки за спиной. Но тут ее голова повернулась ко мне.
Зерит усмехнулся.
— Боже, как мило, — напевал он, но я слушала только стук пера по бумаге.
Я вспомнила разговор, который у нас был с Уиллой, когда я впервые приехала в дом Макса — завуалированная угроза последствий, подразумевающая, что он стоял на тонком льду.
— И, — добавила я, — он будет прощен за все, что сделал в прошлом. Чистый лист.
— Чистый лист, — эхом повторил Зерит, и ухмылка исказила его слова. — Разве мы все не хотели бы такого.
Тем не менее, он записал это.
А потом мы замолчали на несколько долгих секунд, тиканье часов эхом разнеслось по огромной комнате.
Я перевела взгляд на Зерита, который откинулся на спинку стула и смотрел на меня с приятным терпением.
— На этом все?
Бумаги были разложены перед ним. Три чернильных страницы с подробным описанием всего, что я когда-либо хотела. Три страницы, которые гарантировали безопасность моих друзей и шанс — по крайней мере шанс — на лучшую жизнь для тысяч людей.
И три страницы, которые продали меня обратно в рабство.
— Это мои условия, — ответила я.
Зерит приветствовал мой ответ легкой улыбкой, вертя ручку между пальцами.
— Превосходно. Наши простые. Ты немедленно возьмешься за оружие. И как только ты вернешься с первоначального обучения в Трелл, ты останешься на службе у Орденов на время войны. Как только оно нам больше не понадобится и ты выполнишь свою миссию, оружие у тебя отнимут, и ты будешь свободна.
Моя бровь нахмурилась.
— Слишком расплывчато. Войны могут длиться вечно.
Та, которая разорвала мой собственный народ на части, длилась почти сто лет. Я не собиралась записывать себя в бессрочное рабство.
— У нас есть все намерения покончить с этим быстро. Вот почему мы это делаем.
— Если бы только наши намерения имели значение.
Зерит рассмеялся.
— Справедливо. Отлично. — Он задумался на мгновение, а затем предложил: — Семь лет.
— Четыре.
— После всего этого… — Он указал на страницы на столе, — ты, конечно же, понимаешь, что мы должны быть уверены, что получим то, что нам нужно. Мы делаем значительные инвестиции в тебя. Особенно, если учесть… — Он постучал по имени Макса в контракте. — Ты вынуждаешь нас отказаться от нашего запасного плана.
Я старалась не показывать прилив гнева, охвативший меня при этом. Ладно. Если бы это было так. Когда я моргнула, то отчетливо услышал голос Эсмариса: Ты стоишь тысячу золотых.
— Я должна добавить еще одно, — сказала я, — и тогда я дам вам ответ.
Зерит выжидающе поднял брови.
— Мои условия будут выполнены, даже если я умру.
Я ожидала какой-то шутки, какого-то резкого ответа. Но он только кивнул и прижал ручку к странице.
— Пять лет, — сказала я, когда он закончил. — Пять или до конца войны, или до тех пор, пока Орден не решит меня освободить. Что бы ни случилось первым.
Нура повернулась к нам. Она и Зерит переглянулись, как будто вели безмолвный разговор.
— Хорошо, — наконец сказал Зерит. И его руки скользили по пергаменту плавными, размашистыми движениями. Затем он аккуратно сложил три страницы вместе и начертил стратаграмму поверх верхнего листа, нарисовав элегантный круг чернилами поверх нашего контракта.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Я так понимаю, — сказал он, — что ты никогда не делала этого раньше.
Он потянулся за кинжалом и вытянул руку над столом. Одним ударом он провел лезвием по своей коже, оставив красный след, который пролился по стратаграмме.
— Твоя очередь. — Он щелкнул кинжалом в руках, протягивая мне рукоять. Лезвие размазало кровь по пальцам. — Нам нужно совсем немного…
Но я не колебалась, забирая у него нож, и не прерывала зрительного контакта, полоснув им по руке — даже когда ударила слишком глубоко, забрызгав багровым цветом белую куртку Нуры, страницу и этот красивый, дорогой мрамор.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Нура извинилась почти сразу после того, как мы вышли из кабинета Зерита, и ускользнула, даже не попрощавшись. Зерит дал мне ткань, чтобы я прижала ее к ране на предплечье, и, пока мы шли по коридору, я наблюдала, как через белую ткань расцветает красный цвет. Никто из нас не говорил.
Меня привели в маленькую, узкую комнату без окон, с белыми стенами на белом полу. Несмотря на отсутствие окон, она была ярко освещена — как, я не знаю, — и в ее центре стояли только два предмета мебели: две простые кровати. На одной лежал высокий худощавый мужчина лет пятидесяти, одетый в свободную серую мантию, которая сливалась с простынями. Он вообще не двигался.
Другая была пуста.
Становилось все труднее и труднее задушить свой страх. Особенно, когда я последовала за Зеритом в центр комнаты и заметила, что у мужчины на кровати были опутаны конечности. Его глаза смотрели в потолок, остекленевшие.
Зерит указала на пустую кровать.
— Ложись.
Я сказала себе, что не боюсь и сделала так, как он просил.
Я повернула голову. Лицо мужчины было повернуто ко мне, незрячие глаза смотрели на меня, не мигая. Он был совершенно обмякшим, одна рука свисала с края кровати, рот отвис и приоткрылся.
Зерит склонился надо мной. Потолок был настолько ярким, что на нем вырисовывался его силуэт.
— Я буду честен с тобой, Тисана. Это будет чертовски больно. Но я обещаю, что ты не умрешь, даже если тебе так захочется.
Что ж, это утешало.
Я кивнула, бросив взгляд на мужчину, лежащего рядом со мной, и задалась вопросом, можно ли его квалифицировать как «не мертвого».
Зерит встал между двумя кроватями и взял обмякшее предплечье мужчины, закатав рукав и обнажив шрамы поверх шрамов поверх шрамов. Затем он потянулся к поясу и достал кинжал. Он был еще влажным от остатков нашей крови. Он, не колеблясь, открыл еще один разрез на руке человека, находящегося без сознания, оставив красную полосу.
Я увидела, как затуманенные глаза мужчины дернулись, ровно настолько, чтобы это могло быть реальной реакцией, и мой желудок сжался.
Затем Зерит потянулся ко мне.
Он снял тряпку, которую я все еще держала на руке, и аккуратно положил ее рядом со мной на кровать.
— Извини, — сказал он, и я вздрогнула, когда он расширил рану на моем предплечье.
Его глаза метнулись ко мне, и на мгновение мы просто смотрели друг на друга.
— Ты боишься? — он спросил.
— Нет, — солгала я.
Он издал небольшой смешок, как будто было очевидно, что я не говорю правду. Затем он повернул голову, показав дрожь на шее.
— Вознесенные, я не разогрелся для этого. На три. Готова?
Я не была, но я кивнула.
— Один. Два.
И я знаю — я знаю — что он не сказал «три», прежде чем мир побелел, и вдруг я не смогла дышать.
Боль пронзила мои вены, мои мышцы, мои глазные яблоки, как будто существа с пальцами из колючей проволоки протаскивали меня сквозь себя. Мне удалось поднять голову ровно настолько, чтобы посмотреть на свою руку, зажатую в пальцах Зерита. Я задумалась, не галлюцинировала ли я, когда увидела злобные щупальца красного и черного цветов, выходящие из моей сочащейся плоти и поднимающиеся в воздух, как волосы, плавающие под водой. Сливались с малиновым серебром собственной обмякшей руки мужчины.