Ребенок не в состоянии воспринимать замечания, одновременно поступающие с разных сторон, и адекватно отвечать на них: он не знает, кого ему слушать. Тому, кто выступает в роли педагога, добровольный и нетерпеливый ассистент не только не помогает – он ему мешает.
На уроке Глеб предпочитает сидеть на коленях в узкой щели между диваном и нашим небольшим рабочим столом – т. е. сидит он на полу. К спинке дивана я прислоняю карточки, раскрытые книжки с картинками. О том, что Глеб будет сидеть, как другие дети, рядом со мной на диване и слушать сказки, прислонившись к моему плечу, даже думать нечего: только в такой позиции Глеб действительно и смотрит, и слушает. Но зато я могу наблюдать за выражением его лица, следить за направлением его взгляда, отмечать, на что он реагирует, не перестал ли он слушать меня. Бабушка, однако, не сразу примиряется с такой его манерой: на уроке ребенок непременно должен сидеть за рабочим столом. Да, должен, но не сидит. Зато работает. Сидеть за столом он научится позже.
Мы никак не могли дождаться, когда заговорит Юра Щ., на удивление сообразительный и шустрый малыш. Мама читает ему его любимую книжку о драконах. Дракон о семи головах – любимый Юрин герой. «Пать (пасть)! Коти (когти)! Цапать (царапать)!» – в волнении чувств Юра заговорил. Смотрите, какая у дракона пасть, какие когти – укусит, поцарапает нас дракон!
Вот тут маме надо бы переключиться, подхватить, поддержать – заговорил Юра! Но нет, порядок есть порядок. Отвлекаться не полагается, будем двигаться по намеченному плану. Читаем дальше.
Ваня-рыжик учится писать. Он очень быстро запомнил начертания букв, бойко пишет под диктовку любое слово, но руку его я все равно придерживаю. «Он не сам пишет. Пусть пишет сам!» – волнуются мама и бабушка.
Взрослые люди, окружающие ребенка, – в особенности те, что не присутствуют на занятиях с ним или попадают на эти занятия случайно, – часто не замечают, что в своих требованиях к нему руководствуются усвоенными на всю жизнь, намертво вбитыми правилами, которым в школьные годы следовали сами. Им, взрослым, давно и хорошо известно, как должен ребенок вести себя на уроке. Как сидеть, как писать, что читать, на какие вопросы отвечать. Все это механически переносится в совершенно другую сферу – так, как будто каким-то волшебным, ни от кого не зависящим образом к определенному возрасту ребенок с синдромом Дауна может этому научиться.
Мне не меньше, чем бабушке и маме, хотелось бы, чтобы ребенок писал сам, читал сам, вообще все делал сам. Но все вышеперечисленные прекрасные умения – это уже итог, результат. Мы не начинаем с результата – мы к нему идем, и весь вопрос в том, какой дорогой. Если от простого ко все более и более сложному, основательно проходя все этапы, не ставя перед ребенком невыполнимых задач, не нагромождая непреодолимых трудностей, – все получится. Учитель объявляет: «У меня есть план!» Какой план? Ни о каком общем для всех плане, в случае если мы имеем дело с ребенком с синдромом Дауна, речь идти не может. Одинакового для всех результата можно добиться только в том случае, если к каждому такому ребенку подходить, учитывая его индивидуальные особенности, что, впрочем, является непременным условием работы с детьми.
Руку я придерживаю для того, чтобы не дать Ване возможности внезапно остановиться, бросить начатое, он не должен делать резких рывков. Координация мелких движений у Вани плохая, одна буква больше, другая меньше, со строчки он съезжает.
Придерживая его руку, я помогаю ему ощутить и незаметно для себя закрепить необходимый угол наклона карандаша по отношению к бумаге, степень нажима, сообщаю движению его руки определенные размеренность и упорядоченность. Для того чтобы выработать эти навыки, ребенку требуется время. Все это должно стать привычным, хорошо освоенным, иначе он не научится писать хорошим почерком. Ребенок, который пишет грязно, как правило, пишет безграмотно, делает много ошибок, потому что сам не может разобрать, что он пишет.
Читать дети с синдромом Дауна начинают у меня учиться в четырех-, пятилетнем возрасте (иногда и раньше), писать – в шесть лет. Довольно скоро они начинают писать под диктовку. Я расчерчиваю бумагу на полоски шириной приблизительно в 10–15 мм, одна линейка красная, другая синяя. Ребенок пишет крупными буквами, с течением времени, достаточно освоившись, он начинает писать буквы помельче: происходит это само собой, специально мы этого не добиваемся.
Через год ребенок отправляется в школу, и здесь его принимаются переучивать: писать он должен буковки высотой в 5 мм – так расчерчены школьные тетрадки в косую линейку. И хотя он уже около года учился писать, переходит он на новые рельсы с трудом: пишет коряво, делает много ошибок и т. д. Что же тогда говорить о детях, которые вообще к этому не приступали?
У детей с синдромом Дауна слабое зрение, почти все они рано начинают носить очки. А мелкая моторика, координация мелких движений, о которой столько толкуют? Как с этим быть?
Мать Армена приходит в школу и задает этот вопрос учительнице. «У нас так принято. Не согласны – отдайте его в школу для слабовидящих детей», – отвечает учительница. Замечательно! Мало того что у Армена синдром Дауна, так он еще и будет ходить в школу для слепых. Так полагается. А почему? Может быть, все-таки проще писать покрупнее? Все дети с синдромом Дауна плохо видят – может быть, из этого и исходить в коррекционной школе?
Даниэль явился на свою первую школьную линейку. Дети стоят аккуратными шеренгами, образуя каре, в первых рядах которого новенькие, за ними дети постарше. Все идет как надо. По традиции перед детьми и родителями выступает директор школы и кое-кто из учителей.
В рядах детей порядок нарушает один Даниэль. Чтобы лучше видеть и слышать, кто и что говорит, время от времени он выходит из шеренги и поворачивается всем туловищем к выступающему. Учительница аккуратно возвращает его на место, через некоторое время Даниэль снова выбивается из общего ряда. Он не вертится, не крутится, внимательно разглядывает оратора. Вид у него солидный: новый темно-синий костюм, жилет, галстук, который он вытаскивает из-под жилета, чтобы все имели возможность им любоваться.
Дома мама сокрушается: «Все дети, как полагается, стояли в шеренге, а Даниэль все вылезал из нее. Торчал на этом плацу один как перст». – «По-моему, он был единственный, кого по-настоящему заинтересовало выступление директора и сам директор. Самым благодарным слушателем был ваш Даниэль. Ни одно слово директора зря не пропало», – отвечаю я.
Конечно, порядок есть порядок, и что бы это было, если бы все дети не умели и не хотели стоять на месте. И все-таки поведение Даниэля меня скорее обрадовало, чем огорчило.
«Три плюс два – сколько будет?» – спрашивает учительница, готовящая к школе семилетнего дауненка. Спрашивает миллион раз и не может добиться ответа.
Со своей няней мальчик ходил по двору, гулял, они вместе считали: вон один балкон, а там еще два. Три балкона на доме. Окна считали, людей на остановке, ворон на заборе. Слово «плюс», правда, не употребляли. Ребенок его не знает. Его обычному сверстнику можно даже и не объяснять, что за плюс такой, он моментально это схватит, стоит только это слово пару раз произнести. Здесь дело другое. Хорошо сидеть на уроке ребенок с синдромом Дауна тоже не сразу научится. Да, я сама пишу о дисциплине и упорно ее добиваюсь. Писала о ней и Мария Монтессори. Ребенка мы учим говорить, читать, писать. Но способы, приемы, сроки и требования в этом случае особые, все не так, как обычно. Нельзя подходить к ребенку с синдромом Дауна с обычными мерками. Некомпетентным людям не стоит вмешиваться в учебный процесс, а компетентность может обеспечить только личный, непосредственный опыт работы с дауненком, к чему я и призываю его близких. Довольно часто не только посторонние, но и самые близкие ребенку люди не находят правильного к нему подхода. Такое чаще всего случается в семьях, где родители много работают (а куда денешься?) и ребенок препоручен заботам нянь и бабушек.
Участие родителей в процессе обучения ребенка сводится к тому, что время от времени они подвергают его достижения проверке, будучи при этом не в курсе того, чему и как он обучается на данном этапе. Ребенок такую «проверку» не выдерживает, ожидания родителей не оправдывает, и не потому, что не слишком преуспел в науках, а потому, что проверяющие оказались, что называется, «не в теме». Да, ребенок пока не знает самых простых, казалось бы, вещей: как говорится, «еще не проходили». А что проходили? И каким способом?
Взрослый разочарован, ребенок обескуражен. Всем нам известно, как он замыкается, когда какой-нибудь незнакомый человек подступает к нему с вопросами, на которые он не может ответить, поскольку к ним не подготовлен. Часто точно так же поступает и знакомый человек – он тоже бывает «не в теме».