"Прости, Адонюшка, нельзя, чтобы у нас все так повторилось. Лучше сейчас загасить маленькую искорку, чем потом тушить пожар. У нас ничего не будет, девочка, не здесь твое счастье. Забудь меня поскорее и у тебя все будет хорошо".
Один из теплых последних дней осени Совет вождей и старейшин объявил Днем Благопреуспеяния.
"Мы должны сказать слова памяти обо всех, чьи души остались верными земле предков. Мы скажем им слова высокого почитания, потому что умерли они свободными гражданами и что с того – настигла смерть воина в бою или взяла дитя из колыбели. Мы скажем им слова памяти и простимся с ними – они оплатили наше нынешнее благоуспеяние. Мы остались, значит, так угодно богам. Так порадуемся новой, спокойной жизни, благословенным землям, нашим новым, теплым жилищам. Назовем имена героев и восславим их! Пусть в их честь воины состязаются в силе и ловкости, молодые поют и танцуют! Пусть День Благопреуспеяния станет праздником радости! "
Эритяне и мысли не допускали, что праздник состоится без их новых друзей и, конечно, Разведчики прибыли в полном составе. "Свадебными генералами" они себя не чувствовали – тут же растворились в предпраздничной сутолоке, у каждого здесь были друзья, с которыми не терпелось встретиться. Андрей после долгого отсутствия оказался нужен всем сразу – ему собирались рассказать что-то, не терпящее отлагательства, что-то показать, поделиться новостями.
Не смотря на позднюю осень, день выдался погожим, солнечным; горы прикрывали долину от холодных ветров, было сухо и тепло. На берегу реки, на пожухлой, уже убитой первыми заморозками траве, широко раскинули одеяла и шкуры, оставив в центре просторную площадку – арену для состязаний и танцев. Девушки разносили блюда с угощениями и большие сосуды с разнообразными напитками. Сегодня можно было пить даже мед, настоянный на коре дерева као-као, отчего получался крепкий хмельной напиток. Его подавали в дни больших праздников и только воинам.
Здесь Андрей впервые после долгой разлуки (впрочем, была она столь долгой или показалась такой?) увидел Адоню. И никто рядом не мог предположить, как беззащитно оказалось мужественное сердце Дара-воина перед маленькой, ничем не примечательной девчонкой-горожанкой.
Наполняя бокалы воинов, она приближалась к нему. Андрей подставил свой бокал и в нем запенился ароматный мед-као.
– Привет тебе, Дар.
Как спокоен, как ровен ее голос, неправдоподобно спокоен.
– Здравствуй, Адоня.
Показалось, что чуть дрогнула тонкая золотистая струя, падая из кувшина? "Ну, подними же голову, посмотри на меня, я должен все про тебя понять…"
Не обронив больше ни слова, не поднимая глаз, она перешла к другому.
В ровном гуле голосов услышалось мелодичное звучание струн и установилась тишина. В центр круга вышел немолодой воин, остановился, глядя вдаль, над головами людей – стало еще тише. Музыка набирала трагическую силу – воин запел.
Его песня напомнила эритянам о недавнем прошлом, о мирной жизни на щедрой и доброй земле предков. "Но бешеные варги залили кровью цветущие земли, – голос наполнился горечью. – Пусть будет светла память о каждом, кто всю свою кровь, до последней капли оставил там. Пусть все слышат имя каждого, кого больше нет с нами. Смерть уравняла большое и малое, пусть имена моих сыновей откроют скорбный перечет. Я говорю: Нега и Оттар, сыновья Тора!"
И отозвался каждый эхом боли и тоски: "Май, сын Лукана! Веста, жена Лукана! Гая, дочь Лукана… Лими, Ганеша, дети Ставра… Ратана и Нэй, семья Лиенты…"
Длинным был перечет дорогих имен, будто сумрачное облако наплыло на долину, и тень сумрака легла на лица; молчаливые, сдержанные слезы струились по щекам, заставляя голоса дрожать.
– Осушите бокалы в память о них, да будет она светлой. И пусть души их покоятся с миром, не тревожьте их чрезмерной скорбью… Друг пришел незаметно и просто, и никто не увидел в нем посланца Милосердного, и его не хотели принять…
Песняр щедро живописал развитие событий, заставляя вспоминать о более радостном. И просветлели лица улыбками сквозь слезы, к Андрею обращались глаза, полные любви и благодарности. А для Разведчиков в новинку было услышать подробности бурной деятельности командора, они вызывали их гордость.
Поначалу Андрей слушал со снисходительной полуулыбкой, но "ода" затягивалась, и он не выдержал, пробормотал скороговоркой Лиенте:
– Послушай… это нельзя как-нибудь покороче?
– Сие от меня не зависит, – с улыбкой проговорил Лиента,
– только лишь от тебя – сколько ты дел сотворил, о стольких и говорят. Но теперь уже и от тебя не зависит, поэтому советую набраться терпения.
Наконец, прозвучал призыв осушить бокалы за Дара и свое удивительное спасение.
Затем вышел один из самых уважаемых старцев, седоволосый Волот, и сказал недолгую речь о том, что погибшим принадлежит память, а живые не могут и не имеют права хоронить себя – надо жить и дать жизнь тем, кто продолжит славу отцов.
– Радуйтесь мирной, счастливой жизни – теперь вы познали ей цену. И пусть никогда не повторится ужас пережитого.
И начался праздник!
Прежде всего, воздали должное кулинарным способностям женщин, которые начали готовиться к празднику задолго до этого дня. С изумлением дегустировали невиданные гостинцы, принесенные Даром и его друзьями – фрукты и сладости.
Между тем на арене начались состязания воинов. Зрители громкими, азартными криками подбадривали соплеменников. Хмельное помогло людям хоть на короткое время освободиться от гнета скорби: живее стали лица, звонче голоса и смех. Андрей на этот раз не стал принимать препарат, нейтрализующий действие алкоголя, и теперь чувствовал приятную расслабленность и легкость. Все было бы замечательно, если бы не тревожные мысли об Адоне.
Состязания сменились танцами и Андрея увлекли в круг. Потом он неожиданно оказался в самом его центре, а напротив – незнакомая девушка, тоненькая и гибкая. Это был удивительный, пронизанный чувственностью танец без какой-либо заданности движений – только определенный ритм и стиль. Искусные исполнители его были редкостью, но танец существовал, что говорило о большой потенциальной способности эритян к сверхчувствам. Сложность танца заключалась в том, что он требовал умения настолько слиться душой с партнером, чтобы почувствовать, "слышать" его всем своим существом, хоть с закрытыми глазами. В этом "чувствовании" и заключался успех исполнения – кто-то в паре импровизировал, другой зеркально повторял его импровизации, даже закрыв глаза, даже повернувшись спиной. И тогда танец становился удивительно красивым. Когда танцоры забывали о зрителях и растворялись один в другом – танцевали их души. Изумительная синхронность замысловатой пластики поражала воображение, казалась нереальной.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});