Но Павлик уже не слушал ее. Взгромоздившись с ногами на сиденье экипажа и вытянув шею, мальчик с жадностью наблюдал за происходившими на площади событиями.
Постно-набожные лица окруживших калек людей тоже оживились, они повернулись в сторону кукольников.
Мальчишка расстелил прямо на земле ветхий коврик и принялся крутить колесо, становиться на голову и на мостик, ходить на руках, умудряясь при этом отпускать такие шутки, что толпа заходилась в хохоте, а у Ксении краснели уши. Она уже подумывала о том, что зря, наверное, привезла сюда Павлика. Но даже не предприняла попытки сказать ему об этом. Племянник был вне себя от восторга, подпрыгивал на сиденье от возбуждения и хлопал Егора по плечу, когда мальчишка по-особому удачно исполнял очередной гимнастический трюк. А когда тот закончил свое выступление, начал громко хлопать в ладоши и, завернув пятачок в бумажку, бросил его в картуз юному акробату, с которым тот обходил по кругу зрителей.
В это время старик установил ширму и спрятался за ней.
Мальчишка встал рядом с ширмой. Из-за нее высунулась рука и подала ему балалайку. Он тотчас заиграл разухабистую «Барыню», а на ширме появилась длинноносая фигурка с колючими глазками, в колпачке и в красной широкой рубахе.
— Петрушка! — радостно выдохнул Павлик вместе с толпой, узнавшей своего любимца, непременного героя народных кукольных представлений.
— Ха-ха-ха! Мое почтение, господа! — приветствовал зрителей Петрушка. — Вот и я приехал сюда, не на тройке, не пешком, не на палке верхом, не в тарантасе-рыдване, а в рваном кармане!
— Здорово, Петр Иванович! — выкрикнул из толпы чей-то веселый голос. — Милости просим с нами щец похлебать.
И представление началось, то самое уличное действо, которое так любили во всех городах и весях России и сто, и двести, и триста лет назад…
Петрушка, этот несносный плут, забияка и драчун, смеялся, подплясывал под дудочку и балалайку дедова внука, распевал веселые куплеты. Он безбожно торговался с цыганом, бранился с капралом, объегоривал доктора, бил всех палкой и до тех пор сыпал шутками-прибаутками, которые и впрямь нельзя было повторять в приличном обществе, пока его самого не уволокла за длинный нос проворная собака Шавка.
Ксения смеялась как безумная над проделками проказника в колпачке. И сейчас почти ничем не отличалась от своего племянника, который все порывался спрыгнуть с коляски и бежать в гущу зрителей, чтобы рассмотреть представление поближе. Егор тоже смеялся — словно в бочку бухал, но, в отличие от Ксении, не забывал о своих обязанностях ни на секунду. И, вовремя схватив Павлика за руку, несколько раз пресек его попытки сбежать от своих сторожей.
Особенно им понравился эпизод, в котором на ширме появился благообразный господин с аккуратным брюшком, гладко выбритый, с тонкими усиками и брезгливой гримасой на лице. Он носил на носу пенсне в золотой оправе, на голове — котелок. И, прохаживаясь уверенно взад-вперед вдоль ширмы, говорил строго и назидательно.
— Ты что расшумелся, рвань такая? — спрашивал он Петрушку тоном уездного исправника. — Нешто не понимаешь, что порядок нарушать воспрещается?
— А что за штука такая — порядок, ваша милость? С чем его едят, чем запивают? — кривлялся Петрушка, пряча за спиной дубинку.
— Порядок — это строгость, — вещал господин. — Это чтоб каждый сверчок знал свой шесток, — заявлял он не менее важно. — Чтоб каждый рот на замке держал и языком зря не болтал. У нас сейчас закон таков: ложиться после петухов и вставать до петухов. Собак не гонять, мух не ловить, баклуши не бить, пень не пинать, против ветру не с… а работать до поту, забыть про свою заботу…
— А, — догадывался Петрушка, — порядок такой, от которого хоть волком вой! Не его едят, а он ест! Не запивают им, а захлебываются!
Затем господину тоже попадало дубинкой по голове, он убегал под громкий лай Шавки и смех зрителей. А Петрушка весело кричал мальчику:
— Кешка, что это за тип, дюжину раз уже бит, а все про порядок вопит?
— А то коллежский секретарь Благонравный, — отвечал весело лохматый Кешка. — Он за то жалованье получает, чтоб нам про порядок зудеть и не дать себе с голоду помереть.
— А если я пройдусь по нему дубиной, проглотит он язык свой длинный? — спрашивал лукаво Петрушка и потрясал своим грозным оружием.
— Бей, не жалей! — отзывался Кешка. — А я похоронный марш сыграю, а то и плясовую, коли попросишь!
По мере того как шло представление, зрителей прибавлялось, толпа густела.
«Ну Петрушка, ну дает, бесов сын!» — раздавались одобрительные выкрики. А каждая весьма соленая шутка сопровождалась градом смачных замечаний. «Вот шельма! Вот окаянный!» — были самыми благочестивыми из тех, что витали над ярмарочной площадью и головами довольной публики. Даже калеки на время перестали голосить и, опираясь руками о заплеванную брусчатку, пытались подтянуть выше свои тела, чтобы рассмотреть, что происходит за спинами плотно сгрудившихся людей.
Наконец представление закончилось. Старик спрятал кукол в сундучок, раздвинул ширму и снял шляпу. Она быстро наполнилась медными и серебряными монетками и даже смятыми бумажками ассигнаций. Старик бережно высыпал их в большой кисет, поклонился и передал брыль Кешке. Мальчик принялся обходить тех, кто наблюдал за представлением со стороны. Павлик, чтобы привлечь его внимание, от нетерпения переступал ногами и махал своей шляпой. Ксения сделала ему замечание, но тот с негодованием посмотрел на нее, ведь он приготовил целый рубль для артистов.
Мальчик вскоре подбежал к ним, взял из рук Павлика рубль и склонился в поклоне, но произнес совсем не то, что от него ожидали:
— Барышня, остерегайтесь! Господин в черной шляпе пялился на вас все представление. У него рожа злобная! Берегитесь, кабы не привязались! Оне за вашей спиной…
Все это Кешка произнес почти одними губами и чрезвычайно быстро. В следующее мгновение он исчез в толпе. Ксения, помедлив секунду, оглянулась. И тотчас поймала взгляд рыжего громилы в нелепой шапке с помпоном. Рядом с ним стоял невысокий человек во всем черном. Она не успела рассмотреть его лица, потому что человек, заметив ее взгляд, что-то отрывисто бросил своему спутнику, и они стали протискиваться сквозь возбужденную толпу в сторону базарных рядов.
Ксения проводила их взглядом. Все вокруг сразу же потеряло свою прелесть. От незнакомцев исходила явная угроза. Она насытила воздух тревогой, и Ксении стало трудно дышать. Впервые в жизни она столь сильно испугалась, хотя эти мрачные типы не предприняли никаких действий, просто стояли и глазели на них. Но Ксения почувствовала, что проделывали они это не из простого любопытства, кажется, эти проходимцы следили за их коляской. И она припомнила, что уже видела их мельком, когда с Павликом дожидалась Наташу у конторы стряпчих, а после у дома Нежданова рядом с ними проехала пролетка, из которой виднелась похожая шапка с помпоном.