— Га-а-а-ндох!
Тень.
Они закружились, придерживая края шестов; тела отливали желтым в свете костра. Толпа, продолжавшая реветь, отошла на второй план, а потом и вовсе исчезла, и осталось одно-единственное существо, Сарцелл, занимающее одно-единственное место…
Келлхус.
Узлы мышц, перетекающих под блестевшей в свете костра кожей; многие из них закреплены и соединены между собою не так, как у людей. Широко открытые глаза смотрят со сжатого в кулак лица, наблюдают, изучают. Ровный пульс. Набухший фаллос затвердевает. Рот, состоящий из тонких пальцев, шевелится, говорит…
— Мы стары, Анасуримбор, очень, очень стары. А в этом мире возраст — сила.
Келлхус понял, что связался со зверем, с чем-то, порожденным, если верить Ахкеймиону, в недрах Голготтерата. Мерзость, созданная Древней Наукой, Текне… Вероятности переплетались, словно ветви на открытом воздухе невероятного.
— Многие, — прошипела тварь, — пытались сыграть в ту игру, в которую сейчас играешь ты.
Проще всего было бы проиграть, но слабость вызывает презрение и провоцирует агрессию.
— За тысячу лет у нас были тысячи тысяч врагов, и мы превратили их сердца в сгустки боли, их страны — в пустыню, их шкуры — в накидки…
Но побеждать эту тварь слишком опасно.
— Это произошло со всеми, Анасуримбор, и ты — не исключение.
Нужно сохранить некое равновесие. Но как?
Келлхус толкнул правый шест и отвел левый, пытаясь заставить Сарцелла потерять равновесие. Безрезультатно. С тем же успехом он мог попробовать опрокинуть быка. У твари сверхъестественные рефлексы, к тому же она сильна — очень сильна.
Келлхус изменил тактику, мысленно пересматривая различные варианты. Тварь, именуемая Сарцеллом, ухмылялась; теперь его фаллос поднимался к животу, изгибаясь, словно лук. Келлхус знал, что способность испытывать плотское возбуждение от битвы или состязания высоко почитается среди нансурцев.
«Насколько она сильна?»
Келлхус налег на шесты, расставив локти, как будто держал ручки тачки, и толкнул. Сарцелл скопировал его стойку. Мышцы напряглись, взбугрились, кожа заблестела, словно смазанная маслом. Ясеневые шесты затрещали.
— Кто ты? — выдохнул Келлхус.
Сарцелл заворчал, опустил руки и рванул шесты. Келлхус полетел вперед. В тот миг, когда он потерял равновесие, тварь резко развернулась, словно пыталась швырнуть невидимый диск. Келлхус вскинул оба шеста и удержался на ногах. Противники заплясали по площадке, дергая и толкая, отвечая на каждое действие противодействием, и каждый был идеальной тенью Другого…
В промежутках между ударами сердца Келлхус следил за перемещением центра равновесия твари, некой точки, примерно отмеченной вершиной ее эрегированного члена. Он наблюдал за повторами, опознавал приемы, проверял догадки, непрерывно анализируя вероятности исхода этой игры и разнообразные последовательности движений. Он держал себя в пределах элегантного, но ограниченного набора движений, провоцируя тварь на привычные, рефлекторные ответы…
— Чего ты хочешь? — крикнул он.
А затем принялся импровизировать.
Почти из приседа он швырнул шест, вскинув левую руку, и одновременно с силой ткнул тварь правым шестом. Правая рука Сарцелла ударилась об землю; он согнулся, и его отшвырнуло назад. На миг тварь сделалась похожа на человека, отброшенного падающим валуном…
Тварь оттолкнулась от земли и попыталась сделать сальто. Келлхус рванул шесты, добиваясь, чтобы та упала на живот. Но тварь исхитрилась и успела подтянуть левую ногу коленом к груди. Ее правая нога попала в костер…
В воздух взметнулась туча пепла и углей — не для того, чтобы ослепить Келлхуса, а для того, чтобы заслонить их обоих от наблюдающих галеотов…
Тварь раскинула руки и попыталась пнуть Келлхуса. Келлхус заблокировал удар голенью — раз, другой…
«Оно собирается убить меня…» Несчастный случай во время варварской игры.
Келлхус рывком скрестил руки, на третьем ударе поймав ногу твари шестами. На миг он получил преимущество в равновесии. Он толкнул шесты, окунув голую тварь в золотые языки пламени…
«Возможно, если я нанесу ущерб…» Затем он дернул тварь на себя.
Это было ошибкой. Сарцелл, невредимый, приземлился после прыжка и, продолжая движение, с нечеловеческой силой толкнул Келлхуса, впечатав его в толпу галеотов. Дважды Келлхус едва не упал; затем он врезался спиной во что-то тяжелое — в каркас шатра. Шатер с треском рухнул и накрыл их обоих.
Они оказались в темноте, скрытые от чужих глаз, — именно здесь, как понял Келлхус, тварь и намеревалась его убить.
«Это пора прекращать!»
Он встал покрепче, ухватился за шесты, нырнул вперед и стремительно развернулся; Сарцелл по дуге взмыл в воздух. Изумление твари длилось всего секунду; в следующий миг она уже умудрилась пинком сломать один из шестов… Келлхус с силой ударил тварь об землю.
И та стала человеком, скользким от пота, тяжело дышащим.
Первый из галеотов вырвался в снесенный шатер, спотыкаясь в темноте и громко требуя принести факелы. За ним последовали другие. Они увидели Сарцелла, стоящего на четвереньках у ног Келлхуса. Пораженные галеоты разразились криками, восхваляя Келлхуса.
«Что я наделал, отец?»
Галеоты отвязывали шесты от запястий Келлхуса, хлопали его по спине и клялись, что в жизни не видели ничего подобного, — а Келлхус не мог оторвать взгляд от Сарцелла, медленно поднимавшегося на ноги.
У него должны быть переломаны кости. Но теперь Келлхус знал, что у этой твари нет костей. На их месте находятся хрящи.
Как у акулы.
Саубон смотрел, как Атьеаури в ужасе глядит на кости, разбросанные по земляному полу. Шатер был маленьким — куда меньше, чем яркие шатры других Великих Имен. Под красно-синей крышей хватало места лишь для видавшей виды походной койки и небольшого стола, за которым и сидел галеотский принц, с головой уйдя в вино…
Снаружи орали и хохотали перебравшие гуляки.
— Но он здесь, дядя, — сказал молодой граф Гаэнри. — Он ждет…
— Отошли его! — крикнул Саубон.
Он искренне любил племянника и всякий раз, глядя на него, видел отражение любимой сестры. Она защищала его от отца. Она любила его, пока была жива…
Но знала ли она его?
«Куссалт знал…»
— Но, дядя, вы же просили…
— Меня не волнует, что я просил!
— Я не понимаю… Что случилось?
Что за жизнь, когда тебя знает один-единственный человек — тот, кого ты ненавидишь! Саубон вскочил с места и схватил племянника за плечи. Как ему хотелось сказать правду, признаться во всем этому мальчику, этому мужчине с глазами его сестры — ее плоти и крови! Но Атьеаури — не она… Он не знает его.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});